ИНФОРМАЦИЯ О ПЕРСОНАЖЕ
• ИМЯ И ВОЗРАСТ ПЕРСОНАЖА: Локи, сын Лафея. За тысячелетия жизни заслужил приличный багаж прозваний во всех Девяти мирах. Чаще упоминается как Бог Лжи. Выглядит на человеческие «за тридцать». |
|
• УМЕНИЯ И НАВЫКИ:
Лучше всего Локи умеет говорить и молчать. Говорить — чтобы направить чужие мысли, а молчать — чтобы мысли увереннее дошли по назначению. Высокохудожественный убедительный трёп всегда был его отличительной чертой, недаром в Асгарде его назвали Silver Tongue.
Не испытывает сложностей с языковым барьером и культурными различиями. Частично из-за внушительной начитанности, частично из-за способности манипулировать сознанием разумных существ.
Обладает известной неприхотливостью: при необходимости месяцами не ест, не спит, не пьёт, не дышит. Не замечает жар поверхности Меркурия или абсолютный ноль Бездны. Это ему недёшево в конце концов обходится, и вечность так продолжаться не может, но всё же.
На спор может поднять около пятидесяти тонн. Без споров просто очень сильный и крепкий ас. Далеко не каждая броня выдержит столько, сколько Локи — без брони. А то, что Локи не выдержит, заживает на нём быстрее, чем на собаке.
Проходил школу юного асгардского принца, умеет выживать в диких местах, во враждебных местах, без оружия и с оружием. Лучше всего — с кинжалами или мечом, но в практику входили и иные виды оружия.
Как воспитанник продвинутой расы и, опять же, начитанный принц, быстро разбирается в сути вещей, технике до определённого уровня, козыряет знаниями из самых неожиданных сфер.
Один из сильнейших магов из всех, с кем встречался. Манипулирует энергией, сознанием (создаёт иллюзии как дышит, обманывает зрение и фиксирующие приборы, при определённых условиях погружает собеседника в гипноз, добавляет убедительности словам), материей, трансформирует собственное тело. Опять же, не безгранично, но оценивать пока было некому.
Обладает глубочайшими знаниями о магии в целом и о различных её проявлениях в частности.
• БИОГРАФИЯ И ХАРАКТЕР:
Локи родился в Йотунхайме, у великанши по имени Фарбаути, и при рождении был так мал, что его отец Лафей не убил его сразу, должно быть, только из-за своевременного вторжения Асгарда на земли ледяных великанов. После победы асов брошенный в храме младенец был найден Одином и взят им под свою опеку. Причин, побудивших его на этот поступок, никто так и не узнал. В умении деструктивно молчать Одина во всех мирах не превзошёл ещё никто, даже Локи.
Слишком крохотный для йотуна, Локи пришёлся ко двору в Асгарде, и рос рядом со старшим сыном Одина Тором, как его брат и лучший друг. Те, кто не был посвящён в тайну происхождения Локи, не чувствовали подвоха. Разве что снисходительно посмеивались над не больно-то мужественной тягой младшего принца к магии и наукам, превалировавшей над страстью к приключениям, сражениям и грандиозным празднествам. Сам Локи что-то глубоко неправильное в своём существовании ощущал, но не мог сформулировать. И на всякий случай копил мнимые и явные обиды, чтобы после при случае отплатить сторицей и посмеяться от души.
Проделки юного Локи много кого ставили в глупое положение и раздражали. Тем более, что отсутствие формального повода не останавливало полёт мысли принца. До поры они были безобидны, но со временем становились всё более изощренны, сложны и менее безвредны. Леди Сиф по сей день не простила Локи своих золотых кос, о чём сам Локи вспоминает с удовольствием, несмотря на серьёзную переделку у цвергов. Однажды асы едва не потеряли из-за Локи Идунн, и хотя всё обошлось силами всё того же принца, только слепец мог верить, что мир в царской семье установился надолго. В Асгарде, кажется, только Хеймдалль что-то такое предчувствовал.
Своего брата, пусть и прямолинейного, как тот чибис, но доброго сердцем и щедрого как никто другой душой, Локи любил, как умел. Он тоже становился объектом его шуток, но единственный не придавал им значения. Он вообще много чему не придавал значения, и в понимании Локи, начитавшегося историй правителей разных миров, худшего правителя для Асгарда нельзя было найти. И словами тут было не помочь, Тору горы были по колено, а Одина, как после оказалось, подгонял скорый безвременный сон, только он об этом детям не говорил. А зря, у Локи в природе от мысли до действия один шаг. О троне Асгарда он тогда не думал, тем более, что на голову ему как раз свалилась личное откровение, с которым сложно было вот так сразу сжиться.
Позже оказалось, что корона царя Асгарда, знакомство с настоящим отцом, падение в бездну и даже гипотетическое наказание асов за разрушения в Йотунхайме были не худшим, что могло произойти с Локи. Когда он задумался об этом, его нашёл слуга Таноса Иной. И вот это было настолько плохо, что Локи с Камнем Бесконечности и армией, славящейся порабощением и не таких мирков, был при прямом столкновении чуть ли не всухую разбит шестёркой земных героев. Ради справедливости: пятёркой земных героев и Халком, что уже не так подозрительно.
Так Танос вместо получения Камня Бесконечности потерял свой один, а Локи получил возможность отдышаться в заведомо безопасном месте. Получил бы, если бы Тор не остался верен себе и своей привычке действовать вместе с Локи за спиной отца, коль скоро тот что-то запрещал.
С одной стороны, отказываться от возможности полной свободы действий Локи не привык. С другой стороны, полученная обманом свобода всё ещё чревата вниманием читаури и Иного. Но Локи не из тех, кто смог бы долго оставаться в глубокой норе и безвестности, кто дорожит своей шкурой больше настоящей жизни.
• ПРОБНЫЙ ПОСТ:
Линдис Ормхильд чувствовал себя обиженным, и обиженным несправедливо, незаслуженно. Он так многого ждал от этого восстания, ждал объявления свободы пожелавшим присоединиться к мятежу магам, как иные дети ждут праздник и подарков. Чародей ждал вместе с ним, Веточка же — страшился. Страшился он того, что Гарольд смахнёт Эриха Хоэнштайна до того, как он успеет взбаламутить запад, позволив магам уйти из-под тяжёлой руки Инквизиции. Линдис рисовал в воображении раскрашенную цветастую карту Ренхальта и двигал по ней раскрашенные деревянные фигурки пехоты и конницы, инквизиторов и магов. Вся грядущая смута представлялась ему детской игрой, и от этого представления он никак не мог отделаться ещё когда вчитывался в описания давних военных кампаний в столичной, тирсбургской или эстергойской библиотеке. Теперь уже и не пытался, всё одно в его мыслях деревяшки в цветах фон Олендорфов очень быстро теснили до края карты щепочки Хоэнштайна. Чародей допускал, что Веточка в своём пораженчестве неправ, что войн на Дивналте не было со времён молодости Гарольда, что наступление захлебнётся, а грозный Ренхальтский Берсерк, слухи о котором просачивались даже сквозь толстые стены крепости, споткнётся и упадёт на свой же меч. Но даже он не ставил на это. Линдису нужно было время, чтобы скрыться, и это время волей какого-то выродка утекало сквозь пальцы вместе с шансом обрести свободу. Ловчие не могли знать о его происхождении, и Линдис с каждым часом всё больше ненавидел инквизиторов, творящим мерзости даже когда не оставалось возможности вредить напрямую.
Единственное, что отчасти мирило Линдиса с действительностью — в отведённой ему комнате окно выходило на восток, что лишало его необходимости следить за мирным колыханием Эстер, погребального савана ренхальтских магов. Те несколько лет, что Линдис провёл в Эстергое, могильное озеро каждое утро дышало ему в лицо, заглядывало в окна библиотеки, напоминало о себе бликами солнца. В худшие дни Линдису казалось, что озеро шепчет его имя и готовит уютное место на дне.
Там, куда он был помещён до выяснения, нужен ли мятежу выброшенный из фамильного древа, но отчего-то не убитый маг-Ормхильд, голос воды поутих, оставив Линдиса с его собеседниками искать выход из сложившегося положения. Может сложиться так, что ему не останется иного выбора, кроме как всей душой пожелать победы князю Эриху. Может оказаться, что богам просто нравится его дразнить призраком близкой свободы.
Он собирался просить встречи с князем, он собирался болтать до тех пор, пока не получит хоть какое-то представление, что делать. Но со служкой, который нерегулярно приносил еду, говорить было не о чем, а просьбы на встречу с кем-то из новых хозяев крепости он то ли не передавал, то ли их оставляли без внимания. Когда дверь открылась в необычное время, и пропустила человека в доспехе, Линдис был готов для начала понадеяться, что его положение хотя бы сдвинулось с мёртвой точки. Напрасно. Как только незнакомец назвался, Веточку обуял бездонный ужас, а смысл слов и вовсе лишил его дара речи. Его скулёж раздражал Чародея, раздражал Линдиса, но если первый тянулся к горлу Железного Сапога, то Линдис прощался с надеждами и рассуждал, для начала приняв на веру всё, что сказал инквизитор. Но со своей, трезвой точки зрения, в которой ни Верховному Инквизитору, ни коннетаблю не была важна жизнь ублюдка Тени. Но Линдис сомневался, что кто-то из них захочет, чтобы по стране произносили в одной фразе "Кейльхарт", "Ормхильд" и "маг". Что бы ни ждало Линдиса у Эриха Хоэнштайна, у Вальтера его не ждало ничего такого, что удивило бы стороннего наблюдателя. А в комнате они были один на один.
Линдис колебался несколько секунд, внимательно и встревоженно, не скрывая известного страха в обращённом на нагрудник рыцаря взгляде. После он произнёс, отвечая сразу на оба обращения:
— Что я должен делать?
Взгляд мага, дёрнувшийся к лицу Вальтера, воровато выхватив что-то из выражения жестких как приговор глаз, вернулся вниз, на знак Габира, выбитый на доспехе рыцаря.
ИНФОРМАЦИЯ ОБ ИГРОКЕ
• ПОЖЕЛАНИЯ НА ИГРУ: сыграть истинного трикстера.
• СВЯЗЬ С ВАМИ:
Отредактировано Loki (2015-12-27 21:32:14)