— Ни одной, — кивнул Курт. — Поэтому я хотел бы хотя бы услышать. Узнать. Не в ситуации, когда любой вопрос или сомнение означает отправку в пыточную камеру. Я не знаю, как правильно задавать вопросы. Я не журналист. А тебе наверняка непросто на них отвечать.

— Хорошо, — Азазель сцепил пальцы. — Я хочу, чтобы ты узнал.

Это было… историей? Как огонь проедает дыры в книжном листе, как расплываются буквы, так поблекли многие воспоминания. Еще несколько сотен лет — и что останется от них, даже если бессмертие не подведет его самого? Ветер унесет память о том, каким когда-то был мир, и не останется ни единого свидетельства, как нет уже никого, кто помнил бы древние человеческие государства, ставшие лишь хлебом для археологов.

— Мой народ пришел сюда с материка, чтобы основать здесь новый город. Их было мало тогда, не больше двадцати, рожденных в джунглях и нашедших свое пристанище в храмах. Мутантов посвящали богам, как отмеченных ими. Они не сразу нашли друг друга, влекомые к познанию таинственной магической природой своих сил. Когда пути привели их друг к другу, они решили объединиться, ощущая друг в друге более близкую природу, — Азазель не застал в живых никого из основателей и пересказывал сейчас легенду. — Они должны были занять особое место, и ради этого удалились на острова: путь сюда не был так прост для обычных людей. Здесь, на склонах потухшего вулкана, они остановились. Это произошло за пару поколений до меня, я родился, когда здесь уже стоял город. Люди… вечно придумывали себе иерархии, но здесь все были равны, потому что каждый обладал своим божественным даром. Вождя выбирали.

Он не знал толком, как подступиться к рассказу. Никогда не приходилось говорить об этом. Не было детей, которые бы, как прежде, слушали долгие истории о предках тех, кто сидит у костра — о том, чем славен их отец, и отец их отца. Азазель помолчал, пытаясь собраться с мыслями.

— Идразил был моим троюродным братом. Его никогда не интересовали природа вещей или магия, зато с мечом он обращался тогда не в пример лучше меня. Ол’аак, один из наших учителей, особо выделял его среди молодых воинов, видя, что он проделывал в воздухе. Мы пытались сбить его тупыми стрелами, а он мог их все перерубить в полете, — Азазель усмехнулся, вспоминая мощную ширококрылую фигуру на ярко-синем небе. — Но ему, пожалуй, недоставало и дальновидности, и интереса к чему-то, помимо жизненных удовольствий. Зато, даже когда он был еще мальчишкой, он уже мог поднять меня на крыльях, чтобы мы могли выбраться с острова подальше. А, когда мальчишкой уже не был, выпивал вчетверо больше меня, но и после этого никогда не сбивался с курса. Женщинам нравился, и ему нравились женщины, и после того, как он нашел себе спутницу жизни, в том числе. Скандальная была пара. У нее темперамент ему под стать. Обзавелись двоими сыновьями, и он сам их обучал, конечно. Тоже бестолочи, — они все трое погибли тогда, во время штурма города. Идразил лишился там не только глаза.

Азазель посмотрел на Курта задумчивым долгим взглядом. Возможно, сын и правда хотел понять. На самом деле хотел. Был ли способен — это другой вопрос. Едва ли. Он был бы способен в лучшем случае на жалость, но племя не нуждалось в этой оскорбительной жалости. Но пусть, если он хотел знать, он должен был узнать.

— Его дети погибли, сражаясь. Они были хорошими воинами. И они, и его подруга. И они пали с честью, как и многие тогда. А за нашими спинами были те, кто не мог сражаться. Дети. Беременные. Раненые, — он помнил, как его отряд теснили все дальше к замку, где собрались все те, кто не мог защищать город, и работавшие там же над защитными заклинаниями маги. И отряд отступал, пока не пришло время для тайного плана чейрафем. Круг белого света очертил замок и всех тех, кто оказался внутри зоны действия заклинания. Небо застили крылья и магические щиты, окружавшие того, кто вершил чародейство. Азазель помнил свой отчаянный бросок в попытке добраться до него — мечом или магией. И это было последним воспоминанием о времени, когда они все еще были частью этого мира.

— Они не пережили переход. Почти все. Кто-то умер не сразу, а чуть позже. Остались несколько детей постарше, кто был достаточно крепок, — как Азазель узнал позже, тогда столкнулись несколько заклятий — портал, который открыл лидер ангелов, то, чем маги нейяфем пытались защититься и ударить в ответ, и проклятие, которое должно было навсегда закрыть им путь обратно. Магические энергии прошли через тех, кто оказался заперт в новом измерении, изменяя их, преобразуя, кого-то убивая, кого-то делая сильнее — много позже они обнаружили, что перестали стареть. — Младенцы не выжили бы там ни тогда, ни после, а беременность была бы приговором для женщины. Ты мог заметить, что там не самые гостеприимные условия.

Он поднялся, прошелся по хижине, разминая ноги. Хвост извивался задумчиво и печально.

— Ты хочешь услышать, что потери сделали Идразила жестоким? Нет. Он был жестоким. Он был воином, яростным, горячим и беспощадным к врагам — но и враги были яростны и беспощадны. Мы посвятили себя войне, потому что наш народ должен был жить. Но потом не стало того, что мы должны были защищать, остался только наш гнев. С каждым столетием больше гнева. Друг на друга, на себя, на тех, кто остался здесь, на тех, кто победил. Пустыня, мы, гнев, много оружия. Ты смог бы удержать в повиновении орду разьяренных воинов, которые начали друг друга ненавидеть через несколько лет после того, как смертельно друг другу надоели?

Азазель встретился взглядом с Куртом. Нет. Он не сможет понять. Едва ли сможет даже представить.

Хвост Курта говорил понятнее и честнее любых слов. Сын начинал понимать, что же на самом деле произошло. Азазель молчал, не прерывая его печальную задумчивость. Вопрос, последовавший за ней, застал его врасплох. Но на этот вопрос он мог наконец ответить с легким сердцем. Что ж, может быть, действительно пришло время рассказать о предках. Не так и не тогда, как нужно было бы, но почему бы и не сейчас? Он протянул руку Курту.

— Пойдем, я покажу тебе.

Азазель привел его к развалинам близ центра города. Археологи высвободили их из-под земли, но сейчас они снова зарастали лесом. Крепкие лианы пришлось разрубить саблей, чтобы добраться до стен из цельного вулканического камня, где взглядам открывались почти нетронутые временем узоры, мотивы которых уже были знакомы Курту, и окруженные ими барельефы, изображавшие не то исторические, не то мифологические сцены, с узнаваемыми фигурами не-людей — с крыльями, хвостами, рогами, множеством рук или зооморфными очертаниями.

— Здесь стоял дом искусств, — Азазель притронулся к камню. — Полностью возведен руками моего отца, как и замок. В прямом смысле единолично. Земля и камень повиновались ему. Скульптуру из базальта он мог вылепить, как из глины. Он не хотел возводить такие внушительные сооружения, говорил, что Земля сердится, когда поднимаешь ее кости. Согласился только несколько раз. Для города. Рассказывал, что ему удалось договориться с горой, — усмехнулся Азазель. — Он любил придавать форму камню, который сам вышел на поверхность. Ему еще нравился обсидиан — наверное, и теперь здесь можно найти его ножи, которые ничуть не уступают металлическим. Когда я был мальчишкой, он на моих глазах создал такой нож и отдал мне. Мой первый нож.

Он ухватился за стену сверху и уселся на нее, подтянувшись.

— Отец показывал мне несколько раз, как он ищет драгоценные россыпи. Как будто бы и правда говорил с горами. Ходил, слушал внутри скалы что-то свое, знал, где лучше искать — говорил, что они звенят по-особому. А потом скала расступалась перед ним, открывая кристаллы, — Азазель погрузился в воспоминания о все еще светлых днях, и его лицо разгладилось. — Я был поздним сыном, последним, и отец был уже очень немолод. Он встретил мирную смерть. Мать была намного моложе, и родом не отсюда. Она с детства жила в человеческом храме на материке как жрица и воплощение богини Ишчель. Кое-чему из того, что я знаю, меня научила она — шаманка и лекарь. Она была ягуаром. Уайа, оборотень.

Едва ли не первым, что помнил Азазель, был теплый и пушистый бок матери. Он, еще младенец, лежал рядом, зарывшись в шерсть, приникая к молочным соскам, а его вылизывал шершавый язык. Сперва было это, потом только — материнские руки и человеческое лицо.

— Она никогда не оставляла храм до конца, часто возвращалась туда, к племени, из которого происходила. Там была ее забота и ответственность. И, пожалуй, она в самом деле верила, что являлась воплощением богини. И люди верили — в нее. Она была из тех, кто больше всего времени проводил с людьми, покровительствуя им и обучая.

Ветер становился сильнее, стремительно наползали тучи. Вот-вот они опрокинутся тропическим ливнем на остров. Азазель поднял голову, взглянув на небо.

— Причины конфликта ограниченный культист Енох изложил достаточно внятно, как ни странно. Нет, конечно, мы не сидели безвылазно на острове. Мы действовали вполне активно, и не ограничивались только этим материком. Отношения с этим подлым племенем изначально были прохладными, но границ никто из нас не переходил. Они окормляли своих культистов, мы несли знания людям, имели добрососедские связи с лемурийцами, и, что особенно выводило из себя этих так называемых ангелов — не ограничивали себя, скажем так, внутрирасовыми любовными контактами. Это, разумеется, приводило к тому, что мутантов становилось все больше. Сейчас это называют доминантным наследованием, тогда мы просто знали, что волшебный дар всегда передается потомкам — часто усиливаясь, если оба родителя были мутантами, но сохраняясь и в том случае, когда кто-то был простым человеком. А что чейрафем? Они были убеждены в том, что истинными божественными посланниками являются именно они. А все наши потомки несут темную демоническую кровь и злую демоническую силу, — он ощерился. — Не знаю, их бог им это сказал, или они сами придумали. Утверждали, во всяком случае, что исполняют непосредственно его волю. Casus belli стало то, что в какой-то момент некоторые из нас пересеклись с означенными культистами. Были люди, желавшие оставить свою религию ради знаний — о магии, ремеслах, мироустройстве. И они обратились к том, кто эти знания мог дать. Это не могло укрываться от чейрафем слишком долго, и они, выяснив в конце концов, что происходит, объявили войну сатанинским отродьям, то есть нам. Я в то время как раз обучался в Египте и был практически непосредственным свидетелем, а затем и участником этих событий. Несколько воинов чейрафем обнаружили убежище, где жили учившиеся магии люди, и явились туда с пылающими мечами и взорами. Мы их встретили, конечно же. И победили. С этого, можно сказать, все и началось. Кровь была пролита, безнаказанным они не могли оставить ни это, ни наше вмешательство. Началось, затянулось еще на пару десятков лет и ты уже знаешь, чем закончилось.

Азазель коротко притронулся пикой своего хвоста к мягкому кончику хвоста Курта. Сдержанно, без горячности, лишь только обозначая дружеский контакт, все еще осторожно.

— Ты останешься? — спросил он как-то буднично.

С неба упали первые капли, грозившие через пару минут обернуться полноценным дождем. Азазель посмотрел на небо, чуть улыбнувшись. Он не знал, что будет дальше. У Курта хватит соображения не предлагать ему вступить в ряды иксменов, которые точно не будут рады, даже если он станет просто появляться рядом. Хорошо, если они хотя бы не станут действовать против него, пытаясь «спасти» от него Курта. Он представлял, как это могло выглядеть с их стороны. Возможно, попытаются избавиться от него тем или иным косвенным способом, чтобы не смел соблазнять мальчика лживыми обещаниями и злоупотреблять черт знает каким еще ментальным контролем. К этому Азазель был готов.

Да и Братство он не покинет. От этой группы мутантов под началом Магнето было достаточно пользы, чтобы ценить его, к тому же, Азазель не видел особого изъяна в их методах. И вдобавок Магнето понимал, что не может командовать им и указывать ему. Азазель с уважением оценивал его способность находить подход к каждому из собравшихся в особняке мутантов, каждый из которых легко мог в любой момент отправиться восвояси, не скованный ничем, если бы захотел. Магнето был единственным его настоящим союзником, и Азазель не уходил.

Теперь — Курт. Азазель испытывал что-то вроде припорошенной пеплом радости, и совершенно определенно — облегчение. Он не строил иллюзий и не верил в то, что между ними двоими незамедлительно настанут благодать и преданная отцовско-сыновняя любовь, но это было шагом для них обоих. И все еще трудно было поверить в то, что Курту был нужен он — как отец. Он понимал это разумом, видел своими глазами, но это все еще казалось чем-то невозможным. Семья? Быть его семьей? То, что не смогло заменить ни воспитание Маргали, ни долгие годы жизни у Ксавьера — кровь. Кровь, которая заставляла их понимать без слов движения хвостов друг друга.

Отредактировано Azazel (2016-06-20 02:19:03)