Нельзя сказать, что Азазель вовсе не интересовался жизнью своего сына. Нет, исподволь он наблюдал, по крайней мере, страничка Курта в Фейсбуке не оставалась без его внимания. От старой привычки следить через «окно» за происходящим Азазель избавляться не спешил, а интернет оказался своеобразной заменой межпространственных проемов, которые позволяли ему, почти безвылазно сидящему в своем измерении, наблюдать за тем, что творится на Земле. И теперь экран ноутбука давал ему возможность следить за тем, что его сын желал выложить на всеобщее обозрение. Зарегистрировавшись под фальшивым аккаунтом, мутант время от времени заходил в Фейсбук, чтобы оставить лайк-другой под удачными фотографиями Найткраулера. Интерес к пиратам, цирковой жизни и пиву не покидал Курта, однако нередко в записях появлялось что-нибудь о его жизни доброго католика. Пристрастие сына к чейрафемскому вероучению неизменно выводило из себя.

Сообщению от Курта Азазель не удивился, как и тому, каким способом оно было передано. Удивительно было бы, если бы их последняя вылазка с Пьетро не привлекла его внимание. Сам Азазель не собирался инициировать контакт, но, конечно, это должно было когда-то произойти. Сколько там лет прошло с их последней встречи? Пятнадцать? Время в Аду идет иначе, не разделенное на дни, месяцы, года, неравномерно, где-то замедляясь, где-то ускоряясь, переплетенными пространственно-временными потоками. Но здесь оно текло своим равномерным чередом, и Курт успел повзрослеть, превратиться из отрока в мужчину, воина.

Вероятно, он подозревал, что Азазель все-таки каким-то способом сумел реализовать свой первоначальный план — иначе каким еще образом он оказался бы здесь? Но если бы это действительно произошло, он не стал бы отсиживаться в Братстве и тешить себя единичными налетами, и Курт это знал. Скорее всего, влекло его любопытство и подозрительность — не мог же он не подозревать отца во всех так называемых грехах. И вполне правомерно подозревать.

Азазель вполне мог это любопытство удовлетворить. Поэтому появился именно там, где Курт ожидал его - так же, как Азазель, с саблями.

— Перевернуть мир, — ответил он, ухмыльнувшись. Он проследил взглядом за мечущимся хвостом Найткраулера. Собственный хвост Азазеля мерно и спокойно вился в ногах. Контроль над собственным хвостом — важное дело. — Ты наконец собрался принять мое предложение?

Азазель проследил за движениями хвоста, которые были еще более красноречивы, чем взволнованный голос Курта. Хвост выдавал сомнения, горячечную возбужденность, враждебность — да, но это была не та враждебность, результатом которой должна была стать атака.

У сына были причины его ненавидеть, Азазель вынужден был это признать. Для ненависти достаточно было того, что он подчинил Курта своей воле и заставил служить своей цели. Даже тогда, совершая это, Азазель не тешил себя надеждой, что сын поймет его — попробовать стоило, но какая реакция была бы у него самого на подобное попрание его свободы? Нет сомнений, Азазель не стал бы даже разговаривать с тем, кто поступил бы с ним таким образом. Насадить на меч — да, пожалуй. Однако Курт был другим. И сейчас он вызвал отца не для того, чтобы сразиться, хотя и взял с собой оружие.

— Ты пригласил меня сейчас для того, чтобы начать останавливать? — хмыкнул Азазель.

Он скрестил руки на груди. Сейчас, когда он смотрел на единственного другого представителя своего племени, оставшегося на Земле, Азазель ощущал, как сердце обволакивает холод, который он обычно успешно прогонял огненной водой. На самом деле он был один на всей этой планете. И то, что он здесь был, не имело особого смысла. Он мог ввязаться в какую-нибудь драку, мог избавить кого-нибудь от его убогого существования, мог плести рассказы о былом величии мутанткам, прежде чем потеряться в их объятиях, и все это не имело ровным счетом никакого смысла. Только здесь он понял: единственным, что столетиями поддерживало неугасимое желание выжить и сохранить рассудок в серной пустыне, была потребность в нем его племени. И их надежда, которой он не оправдал.

— В мире много зла? — он насмешливо изогнул хвост. — Не могу с тобой не согласиться. Так может быть, ты уже готов встать со мной плечо к плечу, чтобы разделаться с этим злом?

Азазель не знал, хотел ли он на самом деле, чтобы сын согласился на это издевательское предложение. Может быть, какой-то своей частью. Кончиком хвоста, которому нельзя дать предательски дрогнуть. Куда больше он хотел, чтобы клинки Курта покинули ножны, взрезали воздух, встретились с его собственными саблями, чтобы выяснить, не превзошел ли наконец сын-акробат своего отца.

То, что за три с лишним года они с Куртом не встретились лицом к лицу — было большой удачей, но рано или поздно это должно было произойти. Нельзя сказать, что Азазель никогда не представлял себе такую встречу. Он старался не слишком много думать об этом, но временами, лежа у костра и глядя в небо над островом, он мысленно прокручивал в голове их возможный разговор. Обычно в его фантазиях такие разговоры приводили к драке.

— Не с тем злом и не так? — это могло легко вывести Азазеля из себя, но сейчас казалось ему почти забавным. Мальчик был полон противоречивых чувств и поспешен в суждениях, и наверняка навоображал себе про своего отца куда больше, чем то, чем он успел поделиться в момент их короткой встречи. Когда-то в юности Азазель сам был таким, вспыльчивым и склонным к преувеличениям. Да и позже, когда он уже был вождем, кое-кому удавалось заставлять его метаться от ярости.

Ад выпил его чувства, высосал, как паук свою жертву, переварив и оставив пустую оболочку. Теперь Азазель скорее знал, что должен был бы испытывать, чем испытывал это на самом деле. И он скорее был доволен этим обретенным хладнокровием — или безразличием? По крайней мере, оно не мешало трезво мыслить.

— Ты в этом уверен? Ты появился здесь, чтобы сообщить мне, что те гнилые отбросы, в гнездо которых я нанес недавний визит — в твоем представлении что-то вроде «добра», на стороне которого ты стоишь? Я, видишь ли, не могу представить тебя стоящим с ними плечом к плечу, потому что один твой внешний вид должен был бы вызывать у них приступы бешенства.

Азазель повернулся в сторону, устремив взгляд в небо за ветками деревьев. Они были слишком близко к городу, чересчур яркий свет которого оставлял вместо пересекающей свод звездной дороги (ее называли когда-то тамкас) и приветливого ковра сияющих из тьмы бесчисленных глаз — только редкие, особо яркие звезды: одна из причин того, почему Азазель не любил проводить время в городе. Какой-то своей частью он всегда чувствовал себя несущейся сквозь космос планетой, всей планетой, которую он воспринимал спинным мозгом. И, когда небо обнимало его, безразличие сменялось спокойствием.

Будет смешно, если он согласится. Курт, конечно же, не рассчитывает на такое, и понятия не имеет, что делать, если это произойдет. Это ошарашит его и озадачит. Можно было бы попробовать.

Все, о чем говорил Курт, было правдой. От первого до последнего слова. Сын слишком хорошо понимал, почему Азазель поступал именно так. Он был прав и в том, что «Друзья человечества» подвернулись Азазелю почти случайно, и целью его мог с такой же вероятностью стать кто-то другой — из категории «зла» или из категории «добра». Пока он не сталкивался с ЩИТом, но это могло произойти когда угодно, и тогда он станет разыскиваемой целью, а Людям икс придется что-то предпринять. Изловить его и попытаться закрыть в какие-нибудь казематы с высокотехнологической защитой, как это у них принято. И тогда Азазелю придется убивать Людей икс.

Курт не знал и вряд ли предполагал, что Азазель этого не хочет. Такой итог выглядел совершенно неотвратимым, но он пытался оттянуть этот момент.

Он закрыл глаза, замерев под прохладным ночным ветром. Итак, почему бы не сдаться? Почему бы не поднять руки, не оставить борьбу, не согласиться на все эти условия, не забыть про тех, кто все еще медленно умирает в пустыне? Принять мир таким, какой он есть сейчас. Приспособиться к этому миру, мимикрировать, получить документы, заняться общественно полезным трудом, забыть все, что было.

Когда наступает тот момент, когда вождь должен сдаться? Не наступил ли он тогда, когда оставшихся нейяфем зажали в котел, осыпая смертью с неба и заставляя отступить еще дальше, в подготовленную ловушку, за пределы Земли? Или, может быть, этот момент был тогда, когда они поняли, что придется есть друг друга, чтобы выжить — когда в магические ловушки не попадали шлявшиеся между измерениями твари, которые иногда оказывались съедобными, а не смертельно ядовитыми. Или, может быть, этот момент был тогда, когда он оказался в одиночестве посреди самого кошмарного из миров, где даже камни порой пытаются полакомиться живой душой.

Когда пропасть становится невозможно отличить от горы, на которую ты катишь свой камень, а гору — от пропасти, куда он всякий раз обрушивается?

— Чтобы этот мир стал твоим, мальчик, ты должен сначала отобрать его у меня, — его голос звучал горько, без прежней насмешки. Рука легла на рукоять сабли, которая могла в любой миг покинуть ножны. Право атаки принадлежало Курту.

Выход из этого боя возможен был только один, и именно им Азазель и воспользовался. Нет, намеренно он не поддавался, это было бы ниже его достоинства. Но какая-то его часть твердо знала, что победить в этом бою он не может, как не может и длить его вечно. Рано или поздно, если ты не пытаешься одержать победу, ты допускаешь ошибку, а за ней следующую, и какая-то из них непременно окажется фатальной.

Он не был ранен действительно тяжело, и все еще мог телепортироваться домой, но не стал этого делать. Потом… потом. Чуть позже. Он не стал и сопротивляться, когда Курт перевернул его, чтобы заткнуть дыру в груди. Удивился только — страху в голосе сына, как будто бы ему действительно было не все равно. Удивился тому, что Курт бросился помочь.

Азазель прижимал к ране тряпку, которую сунул ему Курт, и пытался дышать. Каждый вздох давался с болью, а к глазам подбиралась темнота. Странно, но он чувствовал что-то вроде облегчения. Не нужно было отвечать на вопросы, на которые он не мог и не хотел отвечать, не нужно было смотреть в эти обвиняющие глаза, не нужно…

Курт подхватил его на руки и телепортировался. Чужое перемещение воспринималось непривычно, дезориентирующе — он не ощущал точку назначения, не мог предсказать, где окажется, на какой-то момент непрерывность пространства исчезла, а затем пространство вновь собралось вокруг, и понадобилось время, чтобы определить, где же они находятся. Возникшее пространство было маленькой квартирой на Манхэттене с единственной комнатой. Курт опустил его на диван.

Что ж, похоже, передача в руки органов правопорядка откладывалась. Азазель разжал хвост, уронив на пол саблю, — вторую, как он заметил, подобрал сын — и приподнялся на локте, пытаясь лечь поудобнее и пятная кровью обивку дивана. Он надеялся, что здесь найдется что-нибудь для толковой перевязки, или все же придется собраться с силами и отправиться на остров, где в ящике лежали и бинты, и травы, и амулеты. Да и то, с ногой бы он справился сам, но в остальном ему потребовалась бы помощь.

Он протянул хвост, преграждая сыну пикой путь.

— Это останется между нами.

Азазель молча терпел, пока Курт штопал его там, куда ему самому подобраться было неудобно. Потом предупреждающе уперся в него жестким кончиком хвоста, отводя руку.

— Дальше я сам, — он забрал у Курта иглу и занялся своей ногой. Бросил взгляд на рубашку, которую подхватил хвостом и развернул. Сойдет пока.

Услышав комментарий Курта, он поднял на него взгляд. Насмешливо блеснули желтые глаза. Чересчур наблюдательный, значит. Ну, пусть думает, что хочет думать.

— А у тебя, значит, кишка тонка?

— Броситься на меч? Или убить тебя? Ни то, ни другое мне не нравится. В этом разница между нами, — Курт предоставил ему право заниматься собой самому. — И даже не потому, что это грешно. Я просто не собираюсь этого делать.

— Почему? — он и в самом деле не до конца понимал. Курт не выносил его. У Курта были те, кого он считал своими настоящими... родителями. У него были все причины для того, чтобы желать от него избавиться — чтобы не донимал население, о котором Курт так печется, чтобы не донимал его самого, чтобы не открыл снова портал, чтобы не вздумал пытаться вернуть себе мир.

Его голос звучал очень спокойно, почти по-светски.

— Потому что я — не ты, - зло сказал Курт. — Я не хочу чтобы ты умер. Я любил тебя когда был маленьким. Когда Маргали рассказывала о бароне Вагнере, я представлял, что мой отец — не барон, а пират. И что когда-нибудь он придет за мной. Маргали говорила, что ты умер, я не верил. Не мне делать это правдой.

Он чувствовал, что зря говорит все это. Зачем Азазелю знать? Чем меньше болевых точек он нащупает, тем лучше. Курт Вагнер всегда держал свои мечты при себе. Даже те, которые умерли. Но надо же их когда-то хоронить и произнести им надгробное "прощай".

Снова перестало хватать воздуха, и Азазель остановился перевести дух, прижимая руку к повязке на груди.

— Какое, должно быть... разочарование, — произнес он наконец, вернувшись к своему занятию.

— Ты себе не представляешь, — Курт присел на край дивана, как на жердочку, обвившись хвостом. — Давай я зашью. Тебе надо наклонять голову и выйдет все равно криво.

— Это не первое мое родео, мальчик, займись лучше собой, — кончик красного хвоста, оставшись без внимания, раздраженно постукивал по полу.

Заняться собой стоило, конечно. Курт посмотрел на кончик отцовского хвоста, на свой и взялся обрабатывать свою рану.

— Напрасно. Я бы сделал все хорошо, — было немного обидно, ну да ладно. Случались поводы и серьезнее. — Ты останешься здесь?

— Ненадолго, — если у него была возможность немного отдохнуть перед далекой телепортацией, ей следовало воспользоваться.

Курт коротко кивнул. Наивно было бы предполагать, что человек, не задержавшийся тогда, когда он был нужен, останется тогда, когда его задержка не вызовет ничего кроме неприятностей.

— Как ты планировал их освободить в этот раз? — пожалуй, это было самым важным. Куда и как Азазель планировал заселять своих демонов. А его, Курта, родственные чувства это ошибка. Не нужная ни ему, ни Азазелю.

Его отец молчал, пока не закончил шить.

— У тебя есть что-нибудь выпить? — он раздумывал, отвечать ли на вопрос. Мог ли он сказать Курту правду? Как он это использует? Он наверняка приложит все силы, чтобы и без того сомнительные перспективы истаяли вовсе.

— Вино? Виски? Пиво? — у него был весь нужный набор и на случай встреч с дамами и на случай посиделок с Логаном. Хотя в эту квартиру он дам не приводил, только Логана. Ну и разве что Китти бывала здесь пару раз.

— Виски, — вина было бы недостаточно, а пиво Азазель не любил. И что то, что другое можно пить вместо воды.

Курт хмыкнул и принес бутылку Platinum Label, два стакана и ведерко льда. Логан сказал бы - пижонство, хотя сам же и подарил. Но не Джеком же угощать отца в первый раз в гостях. Он вспомнил пустой стол на приеме у Азазеля в Бримстоуне. У самого Азазеля тогда что-то в чаше плескалось, но только у него.

Тем временем Азазель перетянул бинтом ногу и устало откинулся на подлокотник дивана, вытерев о штанину перемазанные в крови руки. Действительно, то, что ему было сейчас нужно больше всего — это хорошая выпивка, и, как он оценил, взглянув на принесенное богатство, Курт знал толк в хорошей выпивке.

Он взял предложенный ему стакан и сделал глоток. Закрыл глаза, ощущая, как напиток приятно обжигает горло и вымывает привкус железа изо рта.

— Я не знаю, — наконец ответил он. — У меня нет плана. Я не знаю.

— А все это "я переверну мир"? — Курт налил и себе. Поверить в то, что угробивший столько времени на безумные планы освобождения Азазель вот так просто от них отказался и собирался натворить ерунды вот "просто так, время провести"? Да нет, даже в Бримстоуне Азазель казался ему менее чокнутым, чем его окружение. Не в себе — да. Авторитарным — да. И в грош не ставящим чужую жизнь — да, да. Но не развлекающимся убийствами, как его подручные. — Когда мы уходили, за нами никто из них не последовал, а все, что оставалось, через воронку Нильса обрушилось вместе с тобой. Как ты выбрался?

— Я не выбрался, — он повернулся к Курту. — Обрушилось... все? Ты уверен? Ты видел?

Он плохо помнил, что тогда произошло. Вот они были на стенах замка, сойдясь в поединке, и вот уже пространство измерения рушится, и он теряет равновесие, и падает в затягивающую воронку. Он не видел, что произошло со всем остальным, но все это время полагал, что большая часть замка устояла вместе с его обитателями. Но теперь он допустил мысль о том, что пространственный разрыв мог накрыть все это карманное измерение, пузырь, позволявший там находиться, лопнул, и само измерение стало плоским, позволявшим разве что перемещаться с его помощью. Это было... возможно.

— Я не досмотрел до конца, — признался Курт. — Когда мы потеряли тебя, мы двигались очень быстро. Переправляли всех наших, кто спасся. Из твоих нейяфем к порталу не пришел никто. Все разрушалось и ждать было нельзя. Нильс просто выбросил нас всех на остров. Может быть он сохранил все в своем вакууме как Рейвен. Но он не в курсе, что у него там происходит, он может выбрасывать это случайно. Но если тебя затянуло не к нему, то и их тоже. И ты сейчас здесь. Значит способ ты нашел.

Азазель сделал еще глоток и опустил руку, поставив стакан на пол. На этот раз он почти не ощутил вкуса. Он поверил Курту, хотя знал, что все это могло быть ложью, которая должна была заставить его отказаться от поисков. Но он почему-то верил. И если это было правдой, это значило, что теперь, на этот раз — все действительно кончено. Все. Совсем все.

— Меня призвал какой-то неудачник, — он как будто со стороны услышал, как отвечает. — Как демона. С тех пор я здесь.

Пока Курт говорил, Азазель снова подобрал свой стакан и даже успел отпить из него, прежде чем стакан улетел в стену и разбился о нее, вдребезги рассыпавшись осколками, льдом, брызгами дорогого виски.

— Замолчи, — от резкого движения края раны разошлись, и на бинте проступило кровавое пятно.

Что он мог понимать? Он распинался здесь о том, что с радостью помогал бы, но он не в состоянии был представить, что значило решиться на такой путь, к которому он прибег тогда, исчерпав все другие возможные и невозможные способы выбраться. Что он мог знать о том, каково это — осознавать, что все эти мутанты, его дети, дети его племени, были изначально обречены быть принесенными в жертву. Помнить об этом. Не позволять себе о них вспоминать, не позволять привязываться, вычеркнуть их из жизни еще до их рождения — всех, кроме одного, кроме самого Курта. И в назначенный час магией крови связать себя с их сознаниями, слиться с ними воедино, чтобы провести ритуал и умереть с ними в этом ритуале.

— О, да, — горько ответил Курт. — Конечно я не могу говорить об этом, кто я такой! — Он хвостом поставил перед Азазелем свой стакан. Руки были сцеплены в замок на коленях. Он не совсем понимал вспышки Азазеля. Раньше тот делал гадости, но спокойно или смеясь. — Что бы ты сказал себе если бы был мной?

Азазель взял новый стакан, покрутил его в руке и махом осушил.

— Когда я стал вождем, я был так же юн, как ты. Знаешь, на что должен быть способен вождь племени, которое ведет войну? Войну на уничтожение. Не территориальные споры. Он должен уметь принимать решения, которые не смог бы принять никто другой. Он обязан оставить в стороне свои личные пожелания. И не только свои.

Еще вождь должен был сохранять трезвый рассудок, но эта способность Азазеля выяснилась уже потом. Поэтому даже Идразил не смог бы занять его место.

— Замечательные свойства вождя. Циклоп бы с тобой даже согласился. Он тоже из вождей. Иногда до раздражения правильный. Есть только разница. У него есть личные пожелания, любовь. Он тоже должен был оставить ребенка, но чтоб тот выжил, а не умер. Я не знаю, пожертвовал бы он Нейтом в случае чего или нет, хочу верить, что нет. Все Люди икс пожертвовали собой, когда это было нужно. Но ни один не относился к друзьям или к своим детям как к мясу. Если ты верил, что так надо, ты мог бы убедить нас. Ты мог быть нашим отцом — к добру ли, ко злу, но мы шли бы за тобой, потому что в нас была бы любовь. Понимание. Честь. Даже у крии все так! Понимаешь? Ты мог быть нашим отцом и вождем и каждый из нас хотя бы не был одинок и знал, за что он умирает. Так были ли у тебя вообще какие-то желания, от которых ты отказался? Ты так же легко приказал убить Нильса и Киви, когда не нужно было уже отказываться ни от чего. Что я помню неправильно из того кошмара?

Он телепортировался на кухню за еще несколькими стаканами и вернувшись, налил себе.

— Я не мог, — ответил Азазель. Он опустил голову на подлокотник и глядел в потолок. — У меня была возможность появляться на Земле даже в лучшее время, когда я учил Маргали, раз в месяц-другой на день или пару дней. И это было еще до твоего рождения. Дальше — сложнее. Реже. Почти никогда. Это первое. Второе — вас не должны были найти. Даже если бы я был здесь, я не должен был оказываться рядом с вами, потому что тогда вас бы нашли. Что до Нильса и Киви... они не должны были умереть изначально, как и ты. Но они ясно дали понять, что они враги мне.

— Враги! — Курт выпил свой виски, забыв положить лед. — А чего ты ждал? После того, что с ними произошло и что они увидели? Думаешь, достаточно сказать "Люк, я твой отец"? И все? Любой из нас поймет, обнимет и простит? Может быть так даже могло произойти, если бы ты не начал убивать наших друзей. Авторитет в твоем племени дается так дорого? Отец, зачем тебе это? Мне жаль этих людей и если выяснится, что они живы, но в опасности, Я бы помог их спасти. Но я не понимаю, как можно хотеть жить на таких условиях. Как можно надеяться, что мир захочет эти условия принять? Как можно хотеть ради этого убивать тех, кто живет свободнее и счастливее? Крии, пришедшие к нам, выбрали сохранение своих традиций, но согласились жить с нами в мире. Даже крии! — он налил себе еще. Пытался сосредоточиться и не мог. Детские обиды, кошмар того дня на острове, страхи за Азазеля и за мир, и за себя — все смешалось.

Азазель всегда считал, что объяснять и оправдываться — бессмысленно. Все равно твои объяснения и оправдания никто не услышит. А теперь Курт нес какую-то чушь.

— Поймет, обнимет и простит? О чем ты вообще? Я предъявил вам вполне конкретные условия, и кто с кем находится в родстве — было десятым делом на тот момент. И кто такие крии?

— Ты еще с ними не сталкивался? Отличные ребята, тебе понравятся. Боевые как тысяча чертей и повернутые на этом. Нет, правда, ты не слышал даже о Таносе? Mein Gott! - это была возможность сменить пока тему. Остыть. Привести голову в порядок. Понять чего он хочет, хотя бы примерно. — Я сейчас вставлю диск от их посольства и покажу.

Имя Таноса, кажется, когда-то попадалось Азазелю в интернете, но он, хоть убей, не мог припомнить, к кому оно относилось. Не то чтобы сейчас его особенно интересовали указанные крии, но он был рад смене темы — и тому, что можно некоторое время помолчать. Говорить было довольно болезненно.

— Не слышал.

На диске было практически все — история первой войны со скруллами, вечный спор бога, Каина и Авеля, в котором в итоге остались только каин и бог, у обеих рас руки по локоть в крови. Другие войны. С Шиар, против Шиар, проблемы с вырождением и чудовищные попытки преодолеть тупик — от обязательного скрещивания с другими расами, до уничтожения 90% расы нега-бомбой. История Таноса. История договоров с людьми. Сотрудничество с людьми, герои среди гибридов и чистых крии. Обычаи, культура, религия... Курт в свое время интересовался всем этим. Не то чтобы людям икс так уж нужно было по выходным в космос. Но космос сам настойчиво приходил к ним.