Курт присел на край кровати, наблюдая как отец перебирает магические штуковины. Вот это точно было как дома. Тогда Джимейн пока Маргали занимала публику на ярмарках, дорывалась до шкатулки матери и перебирала ее сокровища. Курт садился на краешек стола и наблюдал. Ему позволялось из-за острого слуха. Дети верили, что у ушастого Курта слух настолько же лучше, насколько лучше его ночное зрение, и он мог вовремя предупредить Джимейн, что мать возвращается. Курт старался изо всех сил, но пару раз их застали.
— А кто учил тебя? — спросил Курт.
— Ты знаешь, что на Земле традиционно есть Верховный волшебник. Это так уже давным-давно, первый из них появился за многие тысячелетия до моего рождения. Меня учил египтянин, который в то время носил этот титул, — он не мог вспомнить го имени. Это раздражало. Он определенно знал, как ее звали, но это попало в один из тех провалов в памяти. — Кое-чему я научился прежде — у шаманов и магов племени. Этого было мало, и я отправился к ней. Возможно, я бы стал следующим, если бы мне не нужно было прервать обучение и вернуться к своим делам.
— Ты был бы как Стрендж? — глаза Курта расширились. Это же надо было упустить такую возможность. И ради чего? Стать военным вождем. Несравнимо! Хвост наконец отпустил ногу и взвился вверх.
— Да, — он выбрал три флакона, содержимое одного из них вылил в плошку, куда высыпал порошок из кожаного кисета, и принялся тщательно размешивать получившееся. — Не сложилось.
Курт следил, затаив дыхание. Никакой лабораторной точности, никаких условий стерильности, ничего. Хэнк бы уже протестовал. Он видел, что Азазелю неудобно двигаться, двигать рукой, какое уж тут растирать раствор.
— Давай я помогу, — предложил он.
— Я скажу, когда ты сможешь помочь, — он отпил чай и продолжил перемешивать. — Вот это все — растительно-минеральные препараты. Почти никакого колдовства. Может каждый знахарь, если знает рецепт.
Лабораторная точность, на самом деле, здесь была. Но на этапе подготовки раствора и порошка. Для этого у Азазеля внизу была импровизированная алхимическая лаборатория — насчет "каждого знахаря" он преувеличил, у такого знахаря все же должны быть кое-какие приспособления в виде весов, перегонного куба и тому подобных вещей. Которые, конечно, во времена Азазеля были у всякого профессионала.
Курт взобрался пятками на край кровати. Нет, пожалуй, от Азазеля он чаеварению не обучится. Вообще зря он сюда пришел. Очевидно, что его помощь ограничится приносом воды. Теперь ему было все более очевидно, что он лишний предмет мебели здесь. Как и в цирке Маргали. Он сидит здесь, наблюдает за тем, как руки Азазеля перемешивают знахарские снадобья, а сам думает о Логане, о Хэнке, о Джимейн. Курт обвился хвостом.
— Я одно время был лаборантом Зверя и даже его подменял, — сказал он зачем-то. — А однажды мы с Логаном ковыряли настройки кухонного репликатора в чужом космическом корабле, чтобы синтезировать пиво. Получилось не очень, но на пиво было похоже.
— Пойду пройдусь, — он расправил хвост. — Давно здесь не был.
— Постой. Я сейчас применю это все по назначению, а потом некоторое время не смогу с тобой общаться. Тогда и погуляешь, — Азазель поставил плошку, удовлетворенный степенью растворения порошка.
Курт немедленно отбросил мысль о побеге.
— А ты потом дашь рецепт?
— Потом. Я не знаю, как эти растения называются на английском или латыни, проще будет показать, — он не без усилия сел и попытался размотать бинты на себе.
Курт мягко помог хвостом и потянувшись руками. Против-не против, перед мартышками разве что марку держать? Теперь Азазель уже не возражал. Он передал плошку Курту.
— Теперь этим нужно залить раны. Медленно. Потом перевязать.
Курт осторожно взял плошку. Это он умел. Наносить бережно, не бередя рану. Сколько раз это приходилось производить на себе, на друзьях. На людях. Аккуратно. Медленно. Прикрыть перевязкой. Себя он наверное заливать этим не станет. С тех пор как его организм неадекватно среагировал на кровь Уоррена, Зверь настаивал чтоб любое средство для Курта сначало тестировалось на аллергенность. Мало ли. В организе Курта побывали бруд, демоны, вирусы, гарпуны из кости Риптайда, и на вторжение нового неведомого Курт вполне мог выдать бурную реакцию.
Соприкоснувшись с кровью и открытым мясом, тягучая жидкость зашипела и вспенилась зеленым. Азазель только сжал зубы, кивнув Курту, чтобы продолжал. Так и должно быть.
— Хорошо, — сказал он наконец, устало опускаясь обратно на подушку. Голос звучал хрипло. — Это нужно иметь при себе, если хочешь вылечиться быстрее, — он закашлялся.
— Ты не захлебнешься? — забеспокоился Курт. — Ты точно знаешь, что делаешь?
— Я точно знаю, что делаю, — заверил его Азазель. Когда залитая в раны смесь перестала жечь, он забрал два приготовленных флакона и, перелив немного из каждого в свою мензурку, по очереди выпил. Сейчас предстоял процесс неприятный, но необходимый.
— Не пугайся, если тебе покажется, что я умираю, или умер, или если тебе просто что-то не понравится, — он перевернулся, уткнувшись лицом в подушку и борясь с желанием отправить все выпитое обратно. — Иди лучше погуляй.
— Mein Gott, — пробормотал Курт, поджимая хвост и понимая, что теперь точно вряд ли уйдет. И уже испугался.
Снадобья начинали действовать. Утихшее было жжение снова появилось, нарастая, красными волнами прокатываясь по телу. Всю правую половину туловища вместе с рукой и левую ногу охватил огонь. Языки пламени пробивались из-под бинта, обугливалась кожа и снова становилась прежней, чтобы опять сгореть.
— Н-н-н, — он проглотил вырвавшийся стон. — Уходи.
— Я не могу, — прошептал Курт, безуспешно стараясь справиться с голосом. — Я буду с тобой. Я не буду трогать.
— Тогда... сиди... молча, — выдохнул Азазель. Полосы деревянных шестов, из которых состояли стены, поползли в стороны, расступаясь и сходясь, складываясь в сложные фрактальные узоры, ни на одном из которых невозможно было задержать взгляд. По хвосту мутанта проходила напряженная дрожь.
Курт ждал. Азазель не сказал ничего насчет того, как долго все это будет и при каких признаках все-таки начать волноваться. поэтому он обвился хвостом, сидел и ждал. И следил чтоб Азазель не вскочил, не упал с кровати и не покалечился.
Не то, чтоб он никогда не видел человека под наркотиками. Нельзя вырасти в цирке и ни разу не попробовать самому и не увидеть у других. Это каждый раз пугало. Потеря контроля над собой, погружение в кошмары или счастливые сны - без разницы. Он допускал алкоголь. С пивом или виски можно было здорово расслабиться, даже уважаемый Логаном кабацкий мордобой казался вполне приемлемым аттракционом. Но всяческих грибных практик он сторонился. Они не приносили ничего хорошего. Один раз с пыльцой Пикси заставил его несколько дней избегать всех, кто мог быть свидетелем его позора. То, что происходило с Азазелем, было ужасно, и Курт сжимался от жалости. И он сам сделал это с Азазелем. И мог даже убить. Убедило ли это отца? Вряд ли. Но по крайней мере, Азазель позволил ему быть здесь. В момент своей беспомощности, уязвимости. Доверяет или пытается соблазнить на свою сторону? Курт не мог ответить себе на этот вопрос. И уйти не мог. Не сейчас. Потом, когда отцу станет лучше.
Это продолжалось несколько часов. Видения то накатывали, то оставляли Азазеля в темноте и пустоте. Очень быстро он практически перестал воспринимать то, что окружало его тело в реальности. Неопытному человеку видения показались бы беспорядочными, но на самом деле они являлись частью магии. Древней, первобытной магии. Азазель был здесь, в этом пространстве не в первый раз, и научился и не терять самого себя, и направлять образы туда, куда требовалось. В видениях приходили громадные, колыхающиеся, переливчатые существа, которым он смотрел в глаза. Смотреть, не отворачиваться, как бы они ни пугали. Позволить им проглотить себя и не отвратить их собственным страхом. Иметь достаточно ярости, чтобы сбросить их, как оболочку, и выйти на свободу, в переливающееся радугой небо.
Покрывала вымокли насквозь от пота, по телу пробегали судороги, хвост метался, опасно размахивая острой пикой. Иногда он замирал, почти не дыша.
Наконец он открыл глаза, в которых появилось осмысленное выражение. Он чувствовал себя совершенно обессиленным и едва ли смог бы даже сесть. Даже веки как будто бы имели вес.
Курт тревожно повел хвостом:
— Отец? Тебе лучше? Я сбегаю за водой?
Он смотрел на слипшиеся от пота волосы, на полностью изможденного Азазеля и подумал, что его целиком хорошо бы в воду. Петя в этих случаях всегда советовал баню. Курт как-то попробовал - едва жив остался, но впечатления сохранил приятные. Он и сам сейчас взмок как мышь от волнения. Шерсть топорщилась сосульками. Он не мог молиться за Азазеля, это грызло его. Но как молиться за человека, который называет себя Сатаной?