[AVA]http://storage3.static.itmages.ru/i/16/0301/h_1456852905_4286265_424bab991f.jpg[/AVA]
[NIC]Max Eisenhardt[/NIC]
Последние две недели Макс и несколько других детей, деливших с ним тесную комнату с узкими деревянными нарами, никуда не выходили. Их не забирали ни на исследования, ни на работы, даже кормили через раз. Узники быстро заметили, какими дёргаными стали надзиратели - и куда только подевались вся их выправка и ощущение всесилия? Что-то менялось, что-то надвигалось. Увы, сидя в конуре без окон и связи с внешним миром, сквозь стены ничего не увидишь и не услышишь. На вопросы детей никто бы не стал отвечать, это они давно усвоили. Лучше молчать, если не хочешь получить кулаком по уху. Лучше молчать и внимательно слушать. Только вот даже в коридорах за крепко запертой дверью либо висела гнетущая тишина, либо слышались поспешные тяжёлые шаги да сдавленная немецкая ругань.
За время заключения Макс стал негласным лидером горстки подопытных особенных детей. Самый старший и наиболее интересный доктору Шмидту, он был в силах сделать для них хоть что-нибудь, хоть как-то облегчить тошнотворную и тяжёлую лагерную жизнь. Они, конечно, не знали, чего ему это стоило. На что ему приходилось соглашаться, только бы отвести от них угрозу. По сути, все эти дети были в заложниках у Шмидта, который быстро заметил, как Макс пытается помочь хоть кому-то из своих, как сильно он хочет, чтобы они остались в живых. Макс им никогда ничего не рассказывал. Он не хотел ни благодарностей, ни выражения брезгливого страха, которое, как он был уверен, обязательно увидит на их лицах, если они узнают, что именно он вынужден был делать. Он и сам на себя не желал смотреть, избегая даже отражения в металлических поверхностях в лаборатории и грязной воде луж во дворе. Каждый день в нём что-то умирало. А сила всё росла и обращался он с ней всё более умело. Единственное, что не давало ему сойти с ума - это те дети, на будущем которых он полностью сконцентрировался. Каждый раз, когда возвращаясь после исследований Макс видел, что им принесли усиленный паёк вместо обычного, он чувствовал себя немного лучше. Это давало силы смолчать и не разреветься как малолетка. Давало силы поддерживать их, давать им надежду, что рано или поздно всё закончится и им удастся сбежать, вернуться в большой мир и в нормальную жизнь.
Они сидели в полной темноте уже много часов, полностью потеряв счёт времени. Последнее, что они слышали - грохот в коридоре и приказ Шмидта немедленно вывезти документы и ни в коем случае не потерять ни единой бумажки. Это насторожило узников. Что такого могло случиться, что доктору понадобилось куда-то вывозить всё, что он успел записать о своих исследованиях? Макс помнил эти огромные ящики с бумагами, стоявшие в строгом порядке в кабинете Шмидта.
Ему самому в этих ящиках было посвящено как минимум три толстенных папки и ещё одна содержала всё, что касалось проведённых над ним экспериментах по изменению внешности. Максу посчастливилось - после изменения цвета глаз он не умер и даже не ослеп как другие менее удачливые подопытные. Он вообще оказался на удивление крепким и выносливым, несмотря на болезненную худобу и нездоровую бледность. Доктор Шмидт с удовольствием отмечал, что в будущем можно надеяться пусть не на сто процентов арийскую внешность, но на вполне приличную для идеального оружия Третьего Рейха. Полностью подчинённого ему самому оружия Третьего Рейха, конечно же. Немаловажный момент. Шмидт планировал представить свои разработки высшему командованию, но только тогда, когда получит гарантии, что у него их никто не заберёт и в дальнейшем он и только он будет заниматься особенными. Всё это он рассказывал Максу, когда тот перестал сопротивляться и превратился в послушного и старательного ученика. Это была такая игра в доверие. Мол, посмотри, я не считаю тебя мерзким маленьким евреем, я считаю тебя своим воспитанником. Я рассказываю тебе о твоём будущем. Цени это.
Шмидт хотел изменить Макса. Сделать его самолюбивым, воспитать в нём чувство превосходства над прочими, более слабыми. Даже то, что он позволял ему опекать стайку других малолетних подопытных, Шмидт полагал важным шагом к обретению Максом подлинного себя. Доктор не раз обещал мальчику, что как только обучение закончится, он для него путь к очень заманчивым высотам, сделает его чуть ли не своей правой рукой. Если он, конечно, будет слушаться, пока не придёт время стать самостоятельным.
Макс молчал и терпел. Делал всё то, что требовал Шмидт. И снова молчал и терпел. Было, ради чего, и этим чем-то, как уже говорилось, была совсем не власть и не всемогущество. Он хотел двух вещей - спасти детей и отомстить всем тем, кто так обошёлся с его народом. На свою жизнь Максу было давным-давно наплевать.
В дверь ударилось что-то тяжёлое, потом ещё раз. Она медленно распахнулась и в проёме возник немолодой надзиратель Бруно Майер - один из тех, кому издевательства над узниками не приносили никакого удовольствия. Он был к ним полностью равнодушен - и они были ему за это благодарны.
- Валите отсюда, - процедил он. - Слышали, ну? Никому вы больше не нужны, так валите уже. Все, кто мог, давно сбежали. Или сдохли. Мне бы вас пристрелить, как велели, но мне лень возиться, да и никто не узнает. Так что пулей отсюда.
Он развернулся и ушёл куда-то в темноту коридора - освещение работало только частично. Шаги вскоре затихли вдали. Дети сидели, сбившись в углу, и молчали, не отрываясь глядя на пустой дверной проём. Наконец Макс и другой мальчик, Йохан Вагнер, с которым они здорово сдружились, как самые старшие решили отправиться на разведку.
- Сидите пока тут. Мы вернёмся за вами, если там всё чисто, - скомандовал Макс.
И они отправились в путь.
Повсюду царил хаос. Где-то вдали за стенами лагеря слышалась речь на английском и русском, слышались выстрелы и ругань. Кругом в беспорядке валялись какие-то сломанные вещи, полусгоревшие рваные документы и лежали тела тех, кого решили не жалеть.
- Кажется, сюда пришли войска и всех выгнали, - заметил Вагнер и Макс кивнул.
- Похоже на то. Поэтому они и попытались спасти отсюда всё, что касалось нас. А что не сумели - то уничтожили. Это хорошо, что у Майера то ли рука не поднялась, то ли его и вправду лень заела. Иначе тут бы для нас всё и кончилось. Но нам всё-равно нужно быть осторожными - кто знает, все ли успели сбежать и не пристрелят ли нас. Да и вообще.
Они добрались до большого зала с десятком дверей, ведущих в разные лаборатории. Под потолком горела тусклым светом единственная лампа. И было очень холодно.
- Постой пока тут, в углу, где темно. Я пойду первым. Если со мной что-то случится - беги обратно и уведи остальных куда-нибудь, где безопасно, - велел Макс и решительно пошагал к двери.
Она открылась сама и раньше, чем он успел её коснуться. На пороге возникла молодая женщина при оружии и в форме - не нацистской, слава всем богам в этом мире, не нацистской! Она заговорила и Макс ушам своим не поверил, услышав вполне уверенную польскую речь. На его плечи опустилась упоительно тёплая куртка. Он на секунду зажмурился, не веря, что всё это происходит в самом деле.
- Tak, - проговорил Макс непослушными губами. - Istnieją inne dzieci. Tam, na końcu korytarza. Oni potrzebują pomocy.
Из тёмного угла высунулся Вагнер, смекнувший, что опасность им явно не грозит.