[NIC]Charles Xavier[/NIC][AVA]http://i.imgur.com/F4ody19.png[/AVA][SGN][/SGN]Первое правило джентльмена (одно из первых, по крайней мере) заключается в том, чтобы не казаться, а – быть. Во всяком случае, такого мнения придерживался один очаровательный лондонец, на которого мы не будем показывать пальцем. Этот человек – мутат, если быть предельно точным – руководствовался, впрочем, не только банальным мирским этикетом, но и инстинктом самосохранения. Давайте же закроем эту тему раз и навсегда, элементарно припомнив, какое количество телепатов ежедневно и еженощно курсировало вокруг нашего лондонца и как старательно агенты под прикрытием выстраивали свою-чужую личность, находясь в куда более дружелюбном окружении.
Однако даже со всей бескрайней любовью к обитателям особняка, со всей выдержкой и всеми почти безграничными запасами терпения за то недолгое время, пока свежевозвращённый с того света Профессор снова привыкал к крутым лестницам, эти юные энтузиасты… чего греха таить: в конец достали. Они кружили стайкой заботливых голубок, не упуская возможности похлопать старого директора по плечу или ослепить очередной по-американски идеальной белозубой улыбкой. Он ценил, правда ценил, всем сердцем принимал эти жесты радости и попытки создать как можно более комфортную атмосферу, и ценил бы ещё больше, если бы задуманное удавалось. Всё выходило с точностью до наоборот.
Ему самому тоже было неловко: два года тишины и неизвестности, а теперь вот он, живой, здоровый, почти совсем не изменившийся за прошедшее время, словно и не исчезал в никуда. Не бросал их всех на произвол судьбы. Нетрудно было понять даже самых скептически настроенных студентов; в конце концов, они наверняка давно и прочно похоронили бедного старика. Снова заслужить их доверие будет слишком сложно. Слишком.
Отчасти поэтому старый интриган был чертовски рад видеть своего старого друга; пусть и среди лиц настороженных и плохо скрывающих недоверие, но он был, а это как минимум походило на хороший знак.

Пережив короткое, пусть и крайне несамостоятельное путешествие через лестницу и прямиком в святая святых, Профессор воспользовался полученной, наконец, свободой и подъехал к окну. Сцепил пальцы в «замок», уложил руки на колени и уставился на зеленеющую внизу лужайку. Серые полосы дождя прорезали яркое полотно травы, не пуская подростков и взрослых наружу; их голоса и шаги доносились отдалённым и слившимся воедино морем из звуков. Это был приятный шум.
– Спасибо, – протянул он, стягивая с комода плед; укрыл им колени, расправил складки, помолчал, слушая вереницы слов и вопросов. За спиной затрещали в камине поленца, пахнуло теплом. В голосе Эрика отчетливо слышалась улыбка.
– Я довольно везучий старик, – усмехнулся он, коротко пожимая плечами, – а вот ты выглядишь отвратно. Хочешь чего-нибудь выпить?
Вопрос ожидаемо был оставлен без ответа. Конечно, с его стороны было нечестно так поступать с Магнето, но что тут было рассказывать? Некоторые вещи интересны телепатам и поучительны тоже исключительно для телепатов. Ещё более редкий подвид «некоторых вещей» и вовсе не предназначен для чужих ушей, будь эти еврейские уши хоть тысячу раз прекрасными слушателями и внимательными друзьями. Друзьями – с другой стороны. Верными, странными и весьма ценными друзьями.
С видом умиротворённым он откинулся назад, прикрыв глаза и выстукивая кончиками пальцев незатейливый ритм. В голове Чарльз-добряк и Чарльз-серьёзный-ответственный-профессионал вполголоса и сквозь зубы вели ожесточённый спор.
Профессор вздохнул.
– Хорошо. Ладно, я расскажу. В своё время обязательно всё расскажу, – тепло улыбаясь, Ксавье обернулся к старому другу, не пытаясь укорить того даже взглядом. Его право требовать ответов, ровно как и право самого телепата эти ответы выдавать в удобное для себя время. Завтра, через год, спустя десять лет или десять секунд.

[NIC]Charles Xavier[/NIC][AVA]http://i.imgur.com/F4ody19.png[/AVA][SGN][/SGN]Сложно поверить, но Эссекс даже как будто бы почувствовал тонкий и короткий укол под ложечкой – едва ли шалости поджелудочной, скорее молчаливый упрёк от чувства, которое и в лучшие годы было ему знакомо весьма и весьма смутно. К совести Носферату выработал почти естественный (и неизбежный для человека его призвания) иммунитет, как к любой другой угодной обществу моральной инстации, но, к вящему своему сожалению, не был полностью застрахован от разудалых «выходов с яблочком» других не менее раздражающих проявлений человечности.
Ладно, будет, Натаниэль привычно лукавил в таких вопросах, но en masse…

– Всё, что я могу сказать тебе, мой друг, это «спасибо». От всего моего старого сердца за то, что присматривал за студентами и не дал этим сверх меры активным отпрыскам стереть Школу в порошок.

Профессор улыбнулся и покачал головой, пряча в движении смешок; не дрогнувшей рукой он и себе налил стаканчик горячительного, покрутил в пальцах, слушая перезвон кубиков льда. Мир, тишина и покой. Не считая почти привычного галдежа с нижнего этажа и недоверия, шумом «мёртвого» телеканала фонящего прямо в затылок.

– И за «ненормальность», конечно, тоже. – Что может быть ценнее обыденности после чего-то весьма экстравагантного, будь то кома или чудовищное перевоплощение? – Но, если хочешь, конечно, мы могли бы обняться и посидеть у камина, пролив слезу-другую за несколько лет, бессердечно нас с тобой разлучивших.
Он помолчал, ехидно улыбаясь, но в конце концов стёр это выражение с лица и взглянул в глаза своему идеологическому оппоненту с прямым, откровенным удивлением.

Действительно, Эрик Леншерр был мутант весьма и весьма незаурядный. Едва ли он смог бы при помощи одних только догадок или своих чрезмерно перспективных способностей сковырнуть хотя бы часть верхнего слоя изящной маскировки «Чарльза» - по крайней мере, согласно всем расчётам. Однако же вот оно – сомнение, недоверие, настойчивое желание продрать корпус насквозь, выпустить наполнение и понять, где не стыкуются винтики. А подобного рода упрямство всегда получает своё. Если бы в кислороде была необходимость, Синистер бы вздохнул.

Ксавье вздохнул. Он не мог и в этот раз пожертвовать кровью и потом заработанное взаимное доверие только из-за того, что некоторые ответы не должны были потревожить это окружение. Ответы – бог с ними, но можно же ставить на кон вопросы.
– Шутки шутками, прости, но я никак не пойму: что именно тебя беспокоит? – Профессор Икс взял старого друга за ладонь, крепко пожав сухие пальцы. – Вот он я. Во плоти. Ты можешь наконец сдать свою вахту, отдохнуть и постараться снова вернуться в привычное русло. Мы можем. Оба.

Он говорил тихо и ласково, как будто втолковывая совершенные истины в разум расстроенного, растерянного и потерявшегося в собственных сомнениях студента. Без интриг и способностей, простыми и тёплыми словами, донести которые бывает слишком уж тяжело… но ровно в той же степени благотворно.
– Я понимаю, это не рядовая ситуация. Но разве не с таким мы учились сталкиваться каждый день, не такому учили наших детей? Здесь и сейчас есть удивительный шанс снова творить что-то важное, а ты отвлекаешься и мучаешь нас обоих вопросами, ответы на которые тем более не принесут тебе успокоения…

Верно говорят, ахиллесова пята любого преступника – его тщеславие. Себялюбие. Высокомерие. И половина оксфордского словаря, которую можно составить в идеальный портрет раздражённого, нетерпеливого, зазнавшегося мерзавца, который слишком устал в одно лицо корчить из себя всепринимающего пацифиста с пунктиком на признании своих ошибок. Можно было бы, разумеется, продолжать и дальше, если бы не одно «но» – он слишком долго ждал, не используя имеющиеся в рукаве джокеры. Слишком долго наслаждался слепым невежеством «старого приятеля», когда нужно было не распивать херес, вычурно поводя хрустальным бокалом над шахматной доской, а форсировать события и поскорее заканчивать нелепый маскарад.
«К чёрту, – отмахнулся Синистер, осклабившись страшно и холодно. – Пусть попляшет, раз уж так хочет узнать, что и когда пошло не так. Оркестр ему подыграет».
Носферату, не снимая личины, прорвал смешком долгую тишину, повисшую между ними после короткого, прочувствованного монолога мастера магнетизма. «Колясочник» сжал пальцы в ответ, увы, сильнее нужного и почти выкручивая их каким-то удивительно мстительным жестом. Голос его был вкрадчивым и умиротворённым.
– Знаешь, дорогой друг, порой ты действительно бываешь потрясающе недалёким. Я удивляюсь тебе, это действительно странно, то, как ты дожил до своих лет, отказываясь доверять собственной интуиции. Возможно, идиоты как пьяницы – безупречно везучие создания. Даже не знаю.
И дьявол его побери, ненавидеть за уколы совести было просто прелесть как легко.

Он усмехнулся, покачав головой, и поднялся на ноги, делая шаг-другой в сторону камина так же легко и непринуждённо, словно не было этих долгих и мучительных лет обездвиженности, словно его тело только и ждало момента, чтобы, наконец, забрать всю жизнь из этого проклятого места и вложить её в один шаг вперёд. Кресло с едва слышным скрипом откатилось в сторону, ударившись ручкой о кофейный столик.
«Профессор» почти читал лекцию, накрепко удерживая чужую ладонь в ледяной хватке мертвеца, вливая в голос совершенно противоположный, ласковый и участливый тон. Магнето был для него «препаратом», разложенным на парте. Вот он – дышит силой, является силой, смешной, открытый и беззащитный, почти готовый поверить. Секундой позже один и только он один видит, как покрываются ржавой коростой стены кабинета, иллюзорные тени вздымаются как морские волны, загораживая окна и двери, отрезая все пути к отступлению.
Синистер коснулся чужого разума едва-едва, так же инстинктивно и легко, как позволял своему телу имитировать тепло или дыхание. Способности Леншерра лежали у него в руках, образно выражаясь. Сжать посильнее – и от них останется только пыль.
На секунду. Которая может спасти чью-то жизнь, положим.
Его собственную.

– И при всём при том, что-то потворствует инстинкту самосохранения, который ты так усиленно подавляешь! Подумать только, ему «трудно поверить»! Я даже не знаю, что больше меня оскорбляет: то, что ты так быстро сдаёшь свои страхи и сомнения первому встречному, или то, что один жалкий старик смог принять всё за чистую монету, не проявив проницательности опыта. От тебя, друг мой, я ожидал большего.
Доверительным жестом положив другую руку на чужое плечо, Бледный Человек заглянул в светлые глаза визави – участливо, с интересом и затаённым волнением. Голос и картинка расходились друг с другом как плохо синхронизированные дорожки на видео. 
– Ну-ну, мастер магнетизма. Ты выглядишь так, как будто хочешь что-то спросить.  Не торопись, обдумай свои слова хорошенько, – можно было, наконец, отпустить ладонь Эрика и, сняв с полки бутылку креплёного, плеснуть от щедрот души человеческой в новый бокал, наслаждаясь не только искусной иллюзией спящих в пыльных кроватках, как принц и принцесса, юных Леншерров, но и славным фруктовым букетом. – Только ради всего святого, не шуми… детей разбудишь.

– Что я сделал с Чарльзом…
Синистер вздохнул, развёл руками, пригубил шерри. Нет-нет, они не судьбы людей обсуждали, не играли в иллюзии и картинки, терзающие память и чувство вины, не пытались в одностороннем порядке выдавить из другого весь ужас, который мог бы накопиться за годы войны с самим собой. Речь шла, конечно же, о потерянном альбоме с пыльными фотографиями, которые нужны исключительно для того, чтобы показать редким гостям.
«Что я сделал с альбомом? Право слово, не помню. Поищи за девяносто пятым и восемьдесят девятыми годами, может, завалился».
Вздох, короткий смешок – вот до чего докатился Натаниэль Эссекс двести с лишним лет спустя дня своего появления на свет, вынужден выслушивать стенания одного старого и скучного сына Адама, который дальше своего носа не видит. Что он сделал с Чарльзом, ха!
– Будь моя воля, мистер Леншерр… но, увы, судьба вашей зазнобы меня мало интересует. Вы же, или скорее ваши проекты, вот это куда более занимательно. Присаживайтесь. И постарайтесь вести себя прилично. Мы же не хотим никаких проблем?
Бледный человек отошёл от камина, по-хозяйски присаживаясь на ручку кресла и поглядывая тёплым любящим взглядом то на визави, то на малышей, крепко держащихся друг за друга.
Магнето был, может, наивным, но никогда дураком, и чтобы уж точно не спровоцировать ненужных проявлений человеческой глупости, Носферату продолжил, ощерившись чуть более «своей» улыбкой, чем того требовал образ одного из самых сильных телепатов планеты:

– Догадываюсь, ученики господина Ксавье вас мало интересуют, тем более мало интересует их физическое благополучие. Поэтому давайте-ка расставим точки над «i» сию же секунду: эти милые крошки, – Эссекс махнул рукой, очерчивая невидимый круг над спящими близнецами, – просто образ. Проекция. Но в реальности они точно так же уязвимы передо мной, как и в вашем воображении. Так что ведите себя прилично, устраивайтесь поудобнее и скажите…
Конфронтации, переговоры, медленные и печальные диалоги, всё это радовало Эссекса только тогда, когда на воображаемой доске преимущество было на его стороне. Слишком сложно избегать смертей, дезинтеграций, заниматься восстановлением собственного тела и создания. Не невозможно, разумеется, не с его возможностями, но… утомительно.
В равной же степени печально приседать в реверансах на сухую глотку.
Напротив первого условия уже можно было поставить галочку, а вот второе…
– Вы хотите выпить? У старого профессора был неплохой вкус хотя бы в отношении алкоголя.