Усталость и удовлетворение заполняли Грейдона, слишком густые и тяжёлые, слишком полнокровные, чтобы смешиваться. Бесконечная усталость и бесконечное удовлетворение.
Всё шло, как надо. Впервые, наверно, с последних неудачных выборов.
То есть, тогда, с Пташкой, ему казалось, что всё идёт как надо. Но теперь он точно оценивал сам и мог быть уверен в этом.
Грейдон выращивал свой будущий триумф, поэтапно, но упорно.
Он умел долго скрывать, что уязвлён, и носить это чувство в себе, перерабатывая в твёрдую решимость стать сильнее, лучше, опаснее. Более собой, чем раньше.
Этим он был силён. Не пушками, не сторонниками, не когтями, чешуёй или мускулами. Бездонным карманом, в котором хранились принятые к сведению поражения. Памятью о каждом из них. Злостью на каждое.
Сейчас он был зол до кровавой взвеси перед глазами. И переплавлял ярость в неустанную, лихорадочную деятельность.
Тысячи вещей требовали его внимания, все одинаково важные. Людей не хватало, большая их часть была разбросана по разным концам страны. И не всем можно было довериться в достаточной мере.
Попытки наладить с ними связь, выяснить, кто на чьей стороне, анализ стекающейся от осведомителей информации, разработка планов, вербовка и прочая, прочая, прочая не умещались в отпущенных на день двадцати четырёх часах. Хотелось взять сутки и растянуть их, как вырванную из тела жилу.
Тем слаще было время, что удавалось провести с Пташкой. Ей пора было ставить капельницу, но сначала хотелось просто посидеть рядом.
Она стала такой ласковой в последнее время. Такой тихой.
Грейдон прошёл к ней, скорчившейся в углу, смятой и смятенной. Сел рядом, легко приподняв, устроил головой себе на колени.
Его движения были чуть скованными, а одежда - заскорузлой от крови, его собственной и нет. Кожа, жировой слой и мышцы уже скрыли оголённые кости, будто ничего и не было, но изнутри подступал призрак долгих часов, в течение которых он выдирал и с мясом вырезал упрямо отрастающие чешуйки, даже зачатки их. Телу не удавалось поверить, что столь длительные и интенсивные ощущения могут остаться без каких-либо последствий.
Был бы Грейдон религиозен, считал бы свои ежедневные акты самоочищения исполняемой епитимьёй.
Но нет. Просто чешуйки бесили его и смущали "Друзей". Уродливые свидетельства статуса, с которым не смириться, всполохи кроваво-красных пластинок на смуглой коже. Отвратительно бесполезные, совсем не такие, что могли защитить от режущего удара или открытого огня, они не имели права на существование.
- Спишь? Это правильно. Когда столько кричишь и бьёшься, теряешь много сил. Тебе нужно поспать.
Он разговаривал с Адель, будто она ещё могла его понимать.
Длительное заточение наедине с собой и литры вливаемой в вены химии делали своё дело. Пташка вот-вот должна настолько потерять волю и силы, чтобы точно стать безраздельно и навсегда его.
Почти достигнутая цель горчила на языке. Беспокоила, как вздувшаяся язва в глубине гортани, куда не заглянуть, но - чувствуется.
- Если ты всё-таки умрёшь, если ты снова предашь меня, умерев, я заведу кошку, - сказал Крид.
Будто репетируя, почесал её за ухом, мягко касаясь едва тёплой кожи. Провёл пальцами по шее, чувствуя себя странно связанным с притаившимся, неуверенным подрагиванием пульса.
Наверное, так действовали наведённые лживой тварью установки.
Они не желали слабеть, будучи отсечены защитной системой в недрах шлема. Наоборот, чем дольше Пташка была обезврежена, чем дольше она не вмешивалась в сознание Грейдона, тем чаще он не узнавал себя. Он-то помнил, что раньше был разумным.
"Ты псих. Ёбнутый псих", - сказал ему после одной из вспышек старый знакомый. Из тех, кто вернулся в первой волне и выжил в ловле Адель, как выживал в десятках боевых операций до этого. Из тех, кто множество раз невольно братался с ним на крови.
Грейдон тогда улыбнулся - со ртом, полным алого месива, кровь стекала по подбородку на грудь, такая живая на чешуе, - потрепал его по плечу. И вырвал ему кадык.
Проглоченное, не жуя, адамово яблоко драло глотку, а он всё улыбался.
Интересно, можно ли подсесть на телепатическое воздействие?
Такое успокаивающее, расслабляющее. Гладящее голову изнутри. Расставляющее всё на места.
...Можно ли без него жить.
Сейчас - додумывая или на благодаря обострившемуся восприятию безумца? - он чувствовал пустоту внутри себя, и по её форме дорисовывал, опознавал то, что потерял.
"Друзья" рассредоточены; им нужно собраться с силами, отфильтровывать особо косных (так теперь назывались те, кто остался при доктрине кардинального антимутантства), выжигать предателей, поддерживать связь между ячейками, набирать новых членов. Они в конечном итоге должны были стать той силой, что раньше заставляла выродков бояться.
Так думал Грейдон, когда он осознавал себя. Того себя, к которому можно было прийти, выглаживая по израненной коже Пташки мили и мили шелестящих, греющих, длящихся кривых. Вспоминая проведённое вместе время и напитываясь занятым из тех дней спокойствием.
В груди другого шевелилась потребность-паразит, и он бездумно убивал своих сторонников вопреки собственным великим целям. Зверски и ненавидяще. После долгих бесед о том, что человек в конечном итоге сильнее мутанта. О том, что их общее дело нуждается во вкладе каждого. О том, что теперь-то, освободившись от влияния втёршейся в доверие телепатки, он очень чётко видит всю ситуацию.
Грейдон договаривал, уже обращаясь к распотрошённому трупу. Холодильные камеры при лаборатории быстро заполнялись. Исчезновения маскировались срочными заданиями: контролируя своих людей, Крид завязал всё командование на себе и не позволял узнать лишнего.
Последние несколько охранников не знали о своей скорой участи, неся вахту и задаваясь вопросом, что происходит с лидером. Или же - своими простыми человеческими мыслями, кто их знает.
- Ну как же так. Я же практически неубиваем. Я монстр. Какого хрена у меня болит голова? - спросил Грейдон у Пташки, легонько встряхнув её.
Изнутри пришло знание: она заранее встроила в него устройство самоуничтожения. Прокляла его самим собой, почувствовав, прочитав в его душе, что он сделает с ней, когда узнает. Увидев и белую комнату, и инъекции, и нежные объятия, обжигающие ненавистью, и кровавые трапезы. Ведь всё это брало начало из его разума, который так долго был открыт Адель.
Она знала, она знала, она специально не стала стирать ему память. Это был их с Саблезубым план по уничтожению "Друзей" их же основателем.
Поняв всё, Грейдон рассмеялся так, будто выдирал смех из себя кусками. Закашлялся, долго, мучительно; непереваренные хрящи и мелкие кости драли нутро, будто все те, кто шёл за ним и кого он убил сегодня, пытались выбраться наружу. Так, наверное, чувствовал себя Волк под топором дровосека.
Усталость, удовлетворение. Сытость и знание, что вскоре снова проснётся голод.
Оставшись наедине с собой, Грейдон влиял на себя гораздо хуже, чем мог бы телепат с самыми злостными намерениями.[AVA]http://s7.uploads.ru/kZwLb.png[/AVA]
Отредактировано Graydon Creed (2016-02-07 23:29:38)
