Рождество выдалось удивительно тёплым. Ни снежинки, ни инея, карамельной оболочкой хрустящего под ногами. Нью-Йорк щеголял пёстрыми футболками и лёгкими курточками, словно не конец декабря тут, в заоконном пространстве спутанных улиц, а самая настоящая весна. Лора бродила по асфальтовым дорожкам, пока не поднялся туман. Лора вцепилась не по погоде озябшими пальцами в бутылку какой-то смешной содовой со вкусом молока. Она знала, куда хотела попасть, но никак не могла заставить себя выехать за пределы города. Сначала девчонке пришлось оставить потрёпанный мотоцикл на Палмер авеню, пройтись до Саксон вудс и обратно, нарезать круг-другой, время от времени прикладываясь к пластиковому горлышку бутылки. Позже – всё-таки упасть в седло и рвануть на север (всегда на север, спасибо хоть не в царство кленового сиропа и хоккея), туда, где за маленькими скоплениями сахарно-сладких домиков и аккуратно подстриженными кустами, окружённый гравийной дорогой, мирно спал особняк.
Туда её влекло несколько отрывочных воспоминаний, каждое следующее, как на подбор, ненавистнее другого; собственный разум заставлял рисковать жизнью, здоровьем, свободой, в конце концов, но люпину, право слово, было удивительно наплевать.
«После всего, что случилось… я это заслужила,» думала Кинни, кусая губы. Думала она и о том, что прощение уже не заслужить, и доверия ждать, разумеется, не стоило, не стоило бы и самой себе доверять тоже – кто знает, не доведётся ли между чашечками завтраком и полуднем снова услышать уже знакомое сочетание слов, звуков, интонаций, которое благодушно поможет превратить весь окружающий мир в кровавую баню. Разве что где-то глубоко внутри, возможно, по врождённой люпинской глупости, двадцать третья смела надеяться на то, что этого не случится. По крайней мере, не сейчас. Ещё не скоро, пожалуйста.
Лора прошла в особняк незамеченной: много лет назад она так долго и пристально изучала периметр, что едва ли смогла бы ошибиться даже сейчас, даже смени бы они замки или систему охраны. Пустой, насквозь пропахший грогом и печёной птицей холл поглотил девчонку как одну из многих теней, заглушив шаги, смешав её дыхание с тихим сопением спящих студентов, её запах – с запахами других, чужих. Она же искала один-единственный, который теперь невозможно было поймать за пределами крепких кирпичных стен, он был прохладным и слабым, почти прозрачным. Даже здесь почти стёрся. Даже он.
Не было ничего такого, с чем бы Лора Кинни не сталкивалась почти каждый день: смерти, потери и расставания, ошибки и чувство вины, с этим всегда получалось свыкнуться удивительно быстро. Не легко, ни разу. Но – быстро. Она примирялась, пыталась, как это любят говорить люди, «жить дальше», двигаться, несмотря ни на что; сопутствующий ущерб за почти четверть века перестал так сильно волновать, про друзей или знакомых нужно было помнить, что они в общем-то более чем уязвимы и смертны, и склонны заканчивать свою жизнь в деревянных костюмах… словом, ничто не вечно. Кроме Логана. Страницы досье, короткие, но всегда насыщенные событиями встречи, даже какие-то обрывки слухов и жалкие рваные минуты диалогов говорили – Логана-то уж точно можно вычеркнуть.
Оказалось, нельзя.
Без него окончился семестр, без него отослали карточки с искренними сожалениями, без него началось и вот-вот было готово закончиться Рождество. Его куртка словно в маленьком домашнем святилище лежала в пустой столовой на до блеска вытертом столе, потёртая, старая, насквозь пропахшая табаком, соляркой и потом. У всех на виду. Лора сделала шаг, другой, третий, осторожно, будто ожидая, что земля вырвется из-под ног. Её пальцы, наконец, смогли дотронуться до потрескавшейся грубой кожи на краю рукава, захватили изнутри ткань подкладки.
Воровато оглянувшись по сторонам, девчонка рывком притянула куртку к себе, прижала к груди и уткнулась лицом в воротник. Теперь, узнав Джеймса чуточку ближе, она могла различить не только мощные, оглушительные стаккато простых запахов, но и точечные акценты. Пыль, дым, россыпь багряных бликов, крепкий кофе, след чьего-то касания, духи мисс Грей, пепел, въевшийся в шов. Обнимать голема из ткани, кожи и заклёпок было чем-то удивительно близким касанию к человеку.
И в чём-то немного лучше.
Лора опустилась на пол, плечом уткнувшись в ножку стола и баюкая на груди свою украденную добычу; ей показалось, буквально на ничтожную долю мгновения показалось, что страшный сон был на самом деле всего лишь сном, и теперь, плотно сомкнув веки, она наоборот – просыпается. Но когда «сон», казалось бы, отступил, разметавшись под шорохом мягких, шаркающих шагов, двадцать третья поняла, что кошмар продолжается: ночь возвращала взгляд внимательный и строгий, взгляд девочки, которая могла обращаться в пыль.