[AVA]http://savepic.ru/8162206.png[/AVA]«Мексиканец, вместо того чтобы бояться смерти, ищет её общества, дразнит её, заигрывает с нею... это его любимая игрушка и непреходящая любовь».
Так говорит великий мексиканский поэт-эссесит Октавио Пасс.
Виктор с ним не согласен.
Не далее, как три дня назад наёмник посещал асьенду Алонсо Рамиреса — торговца оружием, очень важного человека, судя по тому, сколько денег платят Криду за его голову. И, когда Рамирес, испуганный, бледный и потеющий, стоит перед ним на коленях с приставленным ко лбу дулом пистолета, то не признаётся в любви к смерти.
После смерти, знает Рамирес, не будет ни денег, ни роскошных машин, ни красивых женщин, ничего из того, чем он привык окружать себя здесь, на грешной земле, и что нельзя взять с собой в могилу. Поэтому гордый мексиканец скулит как побитая дворняга все молитвы, что приходят ему в голову и жалостливо просит Виктора его не убивать.
Как бы то ни было, пуля девятого калибра в конце концов примиряет Алонсо с мыслью об окончании его бренного бытия.
В спальне Рамиреса, в большом шкафу из тёмного лакированного дерева, Виктор наугад берёт потрёпанный томик в мягкой переплёте. Книга оказывается сборником стихов Октавио Пасса. И до самого утра, пока на крышу дома не проливается поздно проснувшееся солнце, убийца курит, пьёт виски из бара и от нечего делать листает пропахшие табаком и пылью страницы, гуляя среди спящих беспробудным сном трупов хозяина асьенды и его охраны.

...Я снова вспоминаю наших мёртвых.
Того, кто вышел из дому и канул,
и неизвестно, где он затерялся,
куда забрёл, в какую тишину.

На центральной площади Мехико, перед главным католическим храмом, праздник в самом разгаре. То тут, то там снуют торговцы разным сувенирным барахлом, туристы, словно глупые голодные цыплята, готовы склевать с их ладоней любую блестящую безделицу. Музыка льётся со всех сторон, одна зажигательная мелодия сменяет другую, заставляя ноги сами идти в пляс. От пёстрого буйства красок рябит в глазах — кажется, будто очутился в тропическом лесу, среди диковинных цветов, бабочек и птиц. Христианские святые посрамлены, язычники пируют и веселятся на их костях, и с каждого женского личика улыбается своей безгубой улыбкой прекрасная мёртвая Катрина, наследница Миктекацихуатль, Госпожи над Всеми Усопшими, чьё имя почти такое же древнее, как история этой земли.

Я снова вспоминаю наших мёртвых.
Порочный круг мышления, всё тот же
и завершенный там, откуда начат.
Поток слюны, который станет пылью,
неискренние губы, ложь за ложью.

Саблезубый в самой гуще толпы — среди ряженных уродцев и ростовых кукол, изображающих скелетов и покойников на любой вкус и лад. Он бредёт себе неспешно, словно плывёт, походкой человека, который не направляется ни в какое определённое место, а просто вышел посмотреть мир. Кто-то бросает в него горстью мелко порезанной разноцветной бумаги. Убийца останавливается и видит перед собой хорошенькую молодую женщину, — юное создание одето в красное платье с пышной юбкой и открытыми плечами. Глаза у неё глубокие и чёрные, длинные густые волосы, подобранные у виска большим оранжевым бархатцем, тоже черны как смоль, а нежное лицо выбелено слоем грима и разукрашено под оскалившийся череп.
Виктор улыбается ей. Берёт тонкую женскую руку в свою, второй подхватывает под талию — и кружит в танце. Затем останавливается и приникает поцелуем к её губам. Девушка пытается сопротивляться. Она шлепает бессильными ладонями по широкой груди убийцы; но Виктор ловит её руки и крепко прижимает к себе дрожащее хрупкое тело. Когда он отнимает свои губы от чужого лица, они влажные и лоснятся кровью.
Девушка, шатаясь, приседает в дорожную пыль, словно подбитая птица, под ноги мимо идущих людей. Маленькая чёрная головка клонится книзу, падая между вздёрнутых плеч. Она прижимает ладонь к изорванному в лохмотья мяса рту и сквозь пальцы бегут алые струйки. В карнавальной сутолоке этого никто не замечает.

Куда она звала меня? С собою?
Наверно, смерть вдвоём — уже не смерть.
Наверно, оттого и умираем,
что с нами умереть никто не хочет,
в глаза нам заглянуть никто не может.

Утерев кровь с губ и подбородка, человек с глазами цвета расплавленного янтаря исчезает, чтобы через несколько мгновений возникнуть на противоположном конце улицы. Его рослая фигура легко скользит в людском потоке, и никогда нельзя точно сказать, как и в какую минуту убийца оказывается в том или ином месте. Он сыт и умиротворён, и от него пахнет смертью — сладковатым ароматом перегнившей травы и сырой землёй.
«Dia de los Muertos». День Всех Мёртвых.
Его день.
И все мёртвые отныне — его.

Отредактировано Victor Creed (2015-12-28 07:24:33)

[AVA]http://savepic.ru/8162206.png[/AVA]Вызывающая разница в росте делала их похожими на героев ещё одной карнавальной пьесы.
Когда он уловил отзвук её запаха, который узнал бы из тысячи, то не остановился. Виктор лишь замедлил шаг, позволяя нагнать себя. Не обернулся — зачем? Он и так видел Пташку — вот она, уже совсем близко, людской поток исторгает её из себя и наёмница обнимает убийцу, легко, просто, непринуждённо, будто они расстались каких-нибудь двадцать минут назад.
Его ладонь с тем же спокойствием обняла её за плечо. Такая нежная кожа. Такие хрупкие кости. Касаться этой женщины — всё равно, что держать на кончиках пальцев бабочку.
Саблезубый один знал, как на самом деле бывают безжалостны и опасны обманчиво слабые руки, в которых живёт смерть.
Ему не хватало чутких касаний этих рук.
Любил ли Виктор ту, кому они принадлежали?
Нет.
Её тихий, грудной, чуть хрипловатый голос, больше подходящий какой-нибудь барочной певице, столь же прекрасной, сколь и несчастной — да; её лицо в обрамлении тёмных волос — оно иногда приходило к нему туманны образом, проскальзывало сквозь границу сна и яви, — да.
Не её саму.
Когда он смотрел в глаза Адель, то не видел там ничего, кроме своего отражения.
Пустота.
— Птички летят на юг, — Виктор ухмыльнулся; ему пришлось низко наклониться, чтобы достать губами лицо женщины и оставить на точёном абрисе скулы алую отметину, шутливо и наигранно-невинно, как школьнику, впервые поцеловавшему одноклассницу, — мертвецы идут на запад. Куда направляешься ты?

У Бёрг была удивительная способность всегда появляться рядом с Кридом именно тогда, когда он нуждался в ней. Раньше, чем сам убийца мог осознанно ощутить эту потребность. Нет, ему не были нужны её таланты и мастерство профессионального палача — свои трупы Саблезубый оберегал ревностно и ни с кем не делил. Лишать жизни было его ремеслом и его страстью — и здесь в компаньонах он не нуждался.
Не нуждался Виктор и в теле наёмницы — красивом, ещё молодом и сильном, сладком, как хорошее вино теле, которое он уже успел познать. Холодные лица, мёртвые глаза, мраморные животы. Женщины, которых убийца никогда не запоминал. Он дурно обходился с ними при их жизни, и ещё хуже — после их смерти; Пташка ничем не выделялась из вереницы многих других. Разве что тем, что всё ещё была жива.
Нет, Виктору был нужен её нежный голосок, немым глиссандо звучавший в его голове. Путеводная звезда, нить Ариадны, тончайшая, неосязаемая связь, ведущая во внешний мир из чёрных лабиринтов безумия. Сегодня Саблезубый свободен и спокоен, и мир вокруг него кажется таким знакомым и безопасным, — завтра реальность снова начнёт дышать ненавистью и болью, заставляя метаться в клетке собственного разума. Женщина, шедшая рядом с ним, не могла его исцелить — но заставить замолчать его демонов, пусть лишь на время, было в её власти.

Улица ластилась к подошвам ботинок изогнутой спиной асфальта. Потом асфальт сменился мёрзлой почвой кладбища. Голые скрученные ветви деревьев украшали разноцветные гирлянды цветов. Те же цветы в изобилии были рассыпаны возле каждого надгробия, вместе со сластями, выпивкой, сигарами, игрушечными фигурками Санта Муэрте и зажжёнными свечами. Язычки пламени трепетали во тьме, словно светлячки, и могилы казались огненными кувшинками, плывущими на поверхности тёмного озера.
На фоне ночного неба серебрился шпиль маленькой церквушки.
Давай устроим романтический ужин при свечах. Я выпотрошу для тебя какого-нибудь священника.

Отредактировано Victor Creed (2015-12-28 07:24:31)

[AVA]http://savepic.ru/8162206.png[/AVA]Теперь они поменялись ролями: женщина вела, а Виктор шёл следом, наблюдая за миниатюрной фигуркой, с невесомой грацией порхавшей между надгробий. Убийца продолжал идти той же ровной, звериной поступью; лишь время от времени, когда Пташка, выписывая очередное па, оказывалась рядом, подавал ей руку.
Красноречивый жест он понял без слов. Саблезубый оглянулся: ищущий взгляд остановился на скульптуре ангела, возвышавшейся в центре кладбища.
Крид сел прямо на землю, прислоняясь спиной к резному барельефу постамента, и Пташка очутилась верхом на его коленях. Ангел навис над ними, словно одаривая своим мрачным благословением. Скорбь, застывшая в изваянии. Каменные крылья, каменные руки, сложенные на груди в беззвучной молитве. Убийца послушно наклонился ближе к своей спутнице, и тень от его фигуры поглотила лицо напротив. Ногами он попирал чью-то могилу, явственно представляя, как ухмыляется в темноте выбеленный череп покойника глубоко под землёй.
Кто-то другой мог бы счесть происходившее кощунственным.
Но только не мужчина и женщина, у которых на двоих приходилось столько мертвецов, что не вместили бы и несколько таких кладбищ.
Не сегодня, не здесь, в ночь Всех Незабытых, почти в самом сердце города, где привыкли любить мёртвых, поклоняться мёртвым и продолжали делить с ними горе и радости даже после их смерти.

Ладони обняли женскую талию. Крид прижал Пташку к себе. Крепко, грубым собственническим жестом, как нечто, что по праву принадлежало ему.
— А ты поможешь мне найти то, что я потерял? — Губы дрогнули в подобии улыбки. Ему не пришлось закрывать глаза: он всё равно ничего не видел. Взгляд застила пелена подкрадывавшегося безумия, и только где-то на самой периферии угадывались смутные очертания поблекшей реальности.
Тонкие пальцы коснулись его щеки, и Саблезубый инстинктивно оскалился. Не от прикосновения — от мысли, что снова придётся пустить кого-то в свой разум. Стать беззащитным.
Каждый раз в моменты, подобные этому, он испытывал одно и то же противоречивое желание.
Десятки и десятки раз находиться в шаге от того, чтобы оборвать эту не всегда ясную ему самому связь — одним движением перечеркнув чужую жизнь.
Не решался. Потому что не было на этом свете другого человека, способного помочь Виктору по осколкам собрать собственную личность. Пташка была нужна ему и сама нуждалась в нём — хоть её выгоды он никогда не мог до конца понять. Симбиоз. Как у диких зверей. «Пташка», «Зуёк». Это ведь Виктор дал ей это прозвище.
Крид взял женщину двумя пальцами за подбородок. Поцеловал, оставив на губах привкус запёкшейся крови.
Мир погрузился во мрак, мрак скрыл лицо Пташки, её плечи и руки; и почему-то вспомнилась сказка об Алисе, которая прыгнула в нору за белым кроликом, не думая о том, как она будет потом выбираться обратно.

Тем днём снег уже успел подтаять, согретый юным весенним солнцем; сквозь искрящийся полог проступала чёрная земля.
На окраине деревни, где-то в северной канадской глуши, молодая женщина собирала озябшими руками хворост, когда из лесной чащи навстречу ей вышел человек.
Он был бос, одет в одни изодранные брюки, но словно бы совсем не чувствовал холода. На шее у человека болтался обрывок цепи. Совсем ещё юноша, развитой фигурой напоминавший скорее взрослого мужчину.
— Кто вы?
Парень молчал. Топтался на месте, тяжело переступая с ноги на ногу. Казалось, он вовсе не понимает обращённых к нему слов. Поборов страх, женщина приблизилась к незнакомцу. Должно быть, он нуждается в помощи, — решила она; и почти безбоязненно коснулась его щеки.
Последнее, что довелось ей увидеть перед смертью: сверкнувшие тёмным золотом глаза и ряды острых изогнутых клыков.
На шум борьбы из дома выбежал мужчина.
Грохнул выстрел, и плечо вскрылась алым клеймом, кровоточащей меткой. Крид пошатнулся. Выдохнул облако пара в морозный воздух и одним прыжком настиг человека, державшего ружьё.
Сдавленный крик. Хруст ломающихся позвонков. Мёрзлая почва под ногами потемнела, впитывая пролившуюся кровь.
Над голыми верхушками деревьев вспорхнула стая воронья.
Он зашёл в дом. Внутри пахло обжитостью, теплом, уютом. Виктор принюхивался к этому давно забытому запаху, настороженно и недоверчиво, как лесной зверь, ненароком забредший в человеческое жилище.
Потом до его слуха донёсся странный звук, напоминавший кошачье мяуканье.
Звук раздавался из глубины дома. Виктор шёл на этот звук, пока не оказался в большой, светлой, чистой комнате. Под потолком висела люлька. Заглянув внутрь неё, Крид обнаружил там ребёнка.
Младенец забавно сжимал игрушечные кулачки и походил на живую куклу.
Крид взял его на руки.
Ребёнок расплакался. Убийца смотрел на него, склонив голову к плечу. Долго. Потом накрыл ладонью его крохотную головку и сжал пальцы.
Маленький череп треснул, как спелый арбуз, выплеснув наружу ошмётки мозга вперемешку с осколками кости.

Широко распахнутые глаза оставались неподвижны.
Почему именно это вспоминание?
Почему сейчас?
Тонкий ободок радужки задрожал вокруг пульсирующих темнотой зрачков.
Крид не шевелился. Он всё ещё слышал плач мёртвого младенца у себя в голове. От этого собственный череп раскалывался так, будто его сдавливали титановым прессом. Потом к этому звуку примешались чьи-то голоса. Много. Огромный жужжащий рой.
Голоса обступали его со всех сторон, тянулись из темноты, неумолимые, неукротимые. Но Саблезубый точно знал, что нужно сделать, чтобы они оставили его в покое.
Нужно напоить их кровью.

Отредактировано Victor Creed (2015-12-28 07:24:25)

[AVA]http://savepic.ru/8162206.png[/AVA]Это плохое воспоминание. Нужно найти хорошее, где не будет боли, крови, мёртвых серых лиц и могильного вороньего карканья, но Виктор не знает, было ли в его жизни что-нибудь действительно светлое и хорошее. Он разучился различать оттенки и полутона, он путает пол с потолком, выходит вместо двери в окно и не помнит, где лево, а где право, есть ли разница между всеми сторонами света и отчего луна светит ночью, а не днём.
Это плохое воспоминание. Но хороших ему не оставили. Они заперты в темноте, как в чулане, от которого потеряли ключ.
Виктор приседает перед ребёнком. Смотрит в его глаза и видит на их месте чужие, смутно знакомые. Он не сразу понимает, кому они на самом деле принадлежат. Одной ладонью Крид продолжает держать мальчика за руку; второй ощущает тело Пташки, обжигающее горячее сквозь пелену времени и пространства.
Виктор одновременно молод и стар. Он здесь и он там — два разных человека, чьи сознания сшиты между собой грубыми стежками обрывочных воспоминаний. Один смотрит на другого  — это как заглядывать в изнанку зеркала — и каждый из двух считает, что настоящий именно он, а второй — лишь призрачный мираж, выдумка, фантасмагория.
Кажущиеся чужими губы говорят его голосом:
— Пойдём, — его лицо ничего не выражало, но он кивнул, выпрямившись во весь рост.
Тело младенца остаётся лежать раздавленным зверьком на полу. Пыльные доски скрипят под ногами, пока они минуют пустые комнаты. Мужчина и мальчик переступают дверной порог, спускаются вниз по крыльцу, покрытому лужицами талой воды, и не спеша пересекают луг. Так, вдвоём, взявшись за руки, они направляются навстречу солнцу и горизонту. За их спинами бревенчатый дом, окровавленные трупы, навечно уснувшие в снегу, голые кроны деревьев и лазурный свод неба рассыпаются золотистой пылью, и на мгновение всё вокруг становится ослепительно белым и пустым.

Большие сильные руки обнимали тело наёмницы, словно та была дитём, забывшимся глубоким сном после утомительного дня. Женщина спала на его груди, как уставшая птица, опустившаяся на ветку дерева. Он берёг её покой, готовый вздрогнуть и очнуться от любого враждебного шума, от чужого присутствия, такого нежеланного сейчас. Голова убийцы была запрокинута, глаза, потускневшие, подёрнутые плёнкой забытья, безжизненны и устремлены куда-то вверх, к надтреснутому лику ангела, к бархатной черноте неба, пронзённой острым шпилем церкви. Из угла рта спускалась струйка подсохшей крови. Редкие порывы ветра играли с язычками пламени на оплывших свечах, расставленных возле могил, и они постепенно гасли один за другим, как звёзды гаснут в утренней заре. 

Латунный свет лампы стекает по стенам комнаты. Посреди комнаты на коленях стоит человек. Руки у него связаны за спиной.
— Ты предал меня! Я тебе доверял!... — кричит он, тщетно пытаясь освободиться из пут.
Саблезубый наотмашь бьёт его по лицу рукоятью пистолета.
«Ты мой лучший солдат, Виктор», — звучит у него в голове голос Страйкера.
Лучший. Слышишь, Логан? Лучший. Если бы ты мог слышать...
Лучший в своём деле. Лучший из убийц. Никто не умеет лучше него уничтожать, бороться, побеждать. Никто, никто, даже этот чёртов ублюдок Хоулетт, ему с Кридом никогда не сравниться; и чтобы доказать это, Виктор зальёт кровью весь земной шар, если потребуется.
— Не надо, Виктор...
Человек на полу сплёвывает осколки собственных зубов.
В углу комнаты женщина в одной ночной рубашке сидит, обхватив руками колени. Время от времени она судорожно запускает ладонь в растрёпанные волосы, светлыми волнами падающие на плечи, путая их ещё больше. Она не в себе, и глаза её, безумные, широко раскрыты и полны животного ужаса.
Пленник смотрит на неё с состраданием, но помочь ничем не может. Ботинок убийцы впечатывается в его живот, вырывая из груди хриплый стон.
Мужчина падает на бок, сгибаясь от боли. Смотрит вверх. Сглатывает кровь.
— Тебе нужен я, а не она. — Бледные, обескровленные губы дрожат, как будто он вот-вот готов разрыдаться. — Пожалуйста. Ради того, что было. Пусть живёт. Убей меня, если хочешь, но оставь ей жизнь. Умоляю.
Умоляю. Почему им всегда нужно молить и надеяться, за что-то цепляться, почему нельзя просто смириться?
Дуло пистолета смотрит в лоб мужчины.
Виктор взводит курок.
Улыбается и переводит прицел на женщину в углу.

Отредактировано Victor Creed (2015-12-28 07:26:52)

[AVA]http://savepic.ru/8162206.png[/AVA]В одной из прошлых жизней убийца Виктор Крид ещё знал, что такое дух товарищества и взаимовыручка. На войне, где лишь на первый взгляд каждый бился сам за себя, в одиночку выжить было нельзя.
Там же, на фронте, Виктору случилось завязать дружбу с человеком, чьё имя за давностью лет сгинуло во мраке забытья. После войны жизнь развела их, направив разными дорогами — чтобы через пятнадцать лет свести снова. Друг Виктора к тому времени успел постареть, отрастить солидное брюшко, завести жену и преуспеть на поприще научных достижений. И однажды его успехи стали предметов чьей-то зависти — тогда одним несчастливым днём на пороге его дома появился наёмный убийца.
Мгновением назад оживший фантом этого человека-без-имени стоял на коленях перед Кридом и умолял — в тысячный раз, следуя бесконечно повторявшемуся сценарию  — не отнимать жизнь его жены в память о годах былой дружбы.
В реальности человек этот давно был мёртв — как и его супруга.
Спасаясь от выжигающего изнутри ощущения собственной беспомощности, Крид подсознательно выбрал другое воспоминание. Не отдавая себе в том отчёта, убийца всегда стремился вернуться на поля отгремевших сражений. Потому что война и всё, что было связанно с ней, служили для него ориентиром в хаосе его разрушенной личности. Потому что там, на фронте, сражаясь бок о бок с людьми, которых он мог бы назвать своими товарищами, Виктор ощущал себя чем-то цельным, настоящим.

Кровь, хлеставшая из чужого горла, заливала колени. Как в тумане, Виктор опустил изувеченное тело солдата на обожжённую огнём снарядов траву. Руки его коснулись земли, и мир в то же миг рассыпался на мозаичные фрагменты.
Тело Пташки провалилось вниз, сквозь полотно расползающейся реальности.
Виктор пытался ухватить её ладонь, но пальцы цеплялись за пустоту.
Они падали из ниоткуда в никуда, словно опускаясь на дно океана. Медленно, пока не застыли в ослепительно белом свете, как две подвешенные на нитях марионетки.
Удара от падения он не почувствовал. Только понял вдруг, что лежит на твёрдом, холодном каменном полу.

— Если б ты, мертвец, мог бегать, то тебя б не схоронили; раз ты бегать не умеешь — волокут тебя к могиле, — нестройный ряд голосов на разные лады исполнял куплеты старой мексиканской песенки. Шумная процессия ряженых в сопровождении группы мариачи прошла мимо кладбища, и ветер доносил обрывки фраз и звучание музыки. — Только мёртвый жив доныне, а живой в могилу канет...

— ...только мёртвый жив доныне, а живой в могилу канет, — эхо засмеялось незнакомым женским голосом, отдаваясь пульсирующей болью в затылке. —  Мёртвые живут, пока их помнят, Виктор. Виктор!
По виску бежала капля пота. Мужчина сел в темноте и открыл глаза.
Все его мертвецы были здесь. От края и до края, на сколько хватало взгляда, колыхающееся море пробитых черепов, изуродованных конечностей, разорванных животов, волочащихся внутренностей.
И те же знакомые карнавальные маски на ничего не выражающих, поеденных гнилью лицах.
Криду показалось, что он очутился в центре какого-то древнего храма. Настолько огромного, что нельзя было даже вообразить его размеры. Убегая далеко во мрак, трепетали языки факелов, освещавших выцветшие от времени изображения крокодилов и змей на покрытых трещинами стенах. В воздухе разливался отчетливый запах металла, и убийца с запозданием понял: маски, застывшие на землистых лицах трупов, намалёваны не краской, а кровью.
Бёрг не было видно, но убийца знал: она где-то близко. Хрупкая связь, соединявшая их, билась в вязком сумраке, грозя вот-вот прерваться.
Он хотел позвать её — и позвал; но вместо крика изо рта вырвалась тишина. В бессильной ярости Крид ударил кулаками по каменным плитам. Снова не раздалось ни единого звука; только взметнулась вверх ржавая пыль.
«Где ты?»

[AVA]http://savepic.ru/8162206.png[/AVA]Он был ужасен. Завершённое безобразие, монстр подземных глубин. По-звериному вытянутый профиль, мощные челюсти, доходившие до самой грудины клыки, похожие на хищно загнутые лезвия сабель. Короткая шерсть тускло лоснилась в оранжевом мерцании факелов, освещавших неприкрытую наготу первобытного минотавра. В изувеченном профиле с трудом угадывались человеческие черты: будто внутри одного существа было наглухо похоронено другое.
Он был быстрее, сильнее и куда кровожаднее.
Обернувшись, Крид  едва успел отшатнуться в сторону. Гигантская рука монстра распорола когтями воздух там, где мгновением назад стоял Саблезубый.
Виктор вонзил свои когти прямо врагу в брюхо. И упал на пол, скорчившись от дикой, невыносимой боли где-то под грудью. Рваная рана разошлась длинным багровым разрезом до самого паха. Саблезубый почувствовал, как распоротые внутренности падают ему на руки. На пол хлестала кровь вперемешку с желчью. Мужчина попробовал встать и атаковать снова, но тщетно: каждый новый удар, нанесённый Кридом противнику, сражал его самого.
В очередной раз повалившись на землю, Виктор больше не поднялся.

Кто-то смеялся. Видения кошмарного карнавала, обрывки дурацких песенок — всё смешалось в голове. Изломанный, истерзанный рассудок Крида деградировал до примитивного животного осознания действительности. Зверь победил.
Взгляд бессильно уткнулся в мощную фигуру твари, пронзающей собой толпу мертвецов. Каким-то неведомым образом Крид теперь взирал на окружающее пространство глазами своего противника. Захлёбываясь кровавой пеной, он почти равнодушно наблюдал за тем, как липкие ледяные руки покойников хватают Пташку, не давая ей вырваться и спастись, убежать от надвигающейся гибели.

Саблезубый смотрел, но не узнавал её. Хотелось закрыть глаза и заснуть. Провалиться в забытье, прекратив боль. Что-то не давало.
Виктор силился вспомнить. Запёкшиеся губы нехотя разошлись, рождая звучание имени.
— Адель, — хрипло выдохнул он. Мозг ухватился за крохотный осколок памяти, постепенно оживляя сотни смыслов и образов, связанных с ним. — Адель, — повторил Виктор уже уверенней, с каким-то диким восторгом, будто слабоумный ребёнок, радующийся первому выученному слову.
Она стояла там, окружённая холодным океаном смерти. Тёплая. Живая. Настоящая. Красивая и трогательно хрупкая.
Виктор впервые понял, как много он потеряет, если эта женщина вдруг исчезнет из его жизни. Саблезубый вновь почувствовал едва осязаемое прикосновение её кожи, тесные объятия, удерживающие изогнувшееся в судороге тело.
Если он проиграет, Птичка умрет не только здесь. А вместе с ней умрёт прошлое Виктора. Некому больше будет вести его за руку сквозь лабиринты собственного безумия. Он останется один на один с собой. В темноте.

Судорожно дёрнувшись всем телом, Саблезубый пополз вперёд — вслед за своим кошмарным двойником, шаг за шагом приближавшимся к беззащитной женской фигуре. Оставляя за собой густой алый след, Крид вонзался когтями в испещрённые трещинами плиты и шептал, шептал, точно охранительную молитву одно и то же имя.

Адель.
Рывок. За ним ещё один.
Адель.
Он продвигался к своей цели с таким отчаянным, непримиримым упорством, словно за ним гнались все демоны преисподней.
Аде..

— Адель, — громогласное рычание, лишь отдалённо напоминавшее грубую пародию на человеческую речь, потрясло стены храма. Звероподобный монстр навис над своей жертвой, скаля смертоносные клыки.
Грудь его раскрылась как сердцевина цветка, пробитая рукой убийцы.
Испустившее дух чудовище рухнуло на каменный пол всей тушей. Саблезубый стоял над его трупом и смотрел на Птичку. С ног до головы забрызганный кровью, теперь он сам напоминал одного из своих мертвецов. На месте грудной клетки зияла огромная дыра. Осколки рёбер торчали из влажного месива изувеченной плоти.
На раскрытой ладони мужчины пульсировало рубиновой кровью вырванное сердце.
Виктор пошатнулся. Склонив голову, он тяжело опустился на колени. Сердце убитого монстра задыхалось в его пальцах, отбивая последние удары.
Не отдавая себе отчёта в том, что делает, из последних сил цепляясь за ускользающий рассудок, Саблезубый взял Пташку за руку, заставив её коснуться скользкого влажного куска плоти в своей ладони. В эту секунду огромная мышца замерла, перестав отсчитывать мгновения угасающей жизни. Виктор устало прикрыл глаза.
Тела покойников осыпались, превращаясь в большие стаи мотыльков, и воздух стал серым от их чешуйчатых крыл; но Крид этого уже не видел.

Его разбудило солнце. Щёку пекло. Сквозь сомкнутые веки струился нежный розовый свет. Пахло прогретой землёй и пряным ароматом луговых цветов. Сев, Виктор рассеянно протёр глаза. Огляделся.
Он узнал это место. Здесь он родился и провёл своё детство. Стоял летний полдень; ласковое дыхание ветра колыхало верхушки деревьев далеко на горизонте.
Навстречу ему, вверх по заросшему травой склону бежал мальчишка. Следом, едва поспевая за его резвым шагом, шла женщина. У женщины было красивое устало лицо и длинные каштановые волосы, собранные в пучок на затылке. Когда она улыбалась, вокруг её глаз собирались лучики морщинок.
— Виктор, — смеясь, окликнула мать сына. — Не уходи далеко.

Отредактировано Victor Creed (2016-01-17 09:46:39)