Вверх страницы
Вниз страницы

Marvel: Legends of America

Объявление


Игровое время - октябрь-ноябрь 2016 года


Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Marvel: Legends of America » Архив личных эпизодов » [09.09.2013] На тебя уповаю


[09.09.2013] На тебя уповаю

Сообщений 1 страница 30 из 30

1

Дата: 9 сентября 2013 года.
Место и время: поздний вечер, старый загородный дом где-то в пригороде Вашингтона; дальше - как пойдет.
Участники: Satana Hellstrom, Thor.
Описание: на самом деле, прошлое - не мертво. Чаще всего оно просто умело прячется где-то в темноте, чтобы набраться сил, а потом выпрыгнуть тебе на встречу, а при большой удаче - еще и откусить голову. И чем темнее было то прошлое, тем больше шансов, что лирнейская гидра вновь отрастила пасти вместо отрубленных, и теперь готова убивать за грехи, о которых никто уже и не вспомнит. Тридцать лет Сатана старалась забыть о том, каково ей однажды уже пришлось, оказавшись в руках секты, и мечтала о том, что больше никогда не встретится со своим ужасом лицом к лицу; но у Вселенной, как оказалось, собственное представление о том, что должно случиться.
Кого просить о помощи, когда точно запомнил, что никто и никогда не станет вмешиваться в чужие драмы?

Отредактировано Satana Hellstrom (2015-11-16 00:03:07)

0

2

Вокруг было темно. Хеллстром лежала на спине и смотрела вверх, там, где по ее представлениям было - невыносимо высоко, за тысячи лет жизни от нее сейчас - черное бархатное небо, испещренное белыми огоньками звезд. Равнодушных, далеких - и отчего-то удивительно манящих. Быть может, именно своей отстраненностью. Мыслей не было, чувств не было, да и эмоции уже закончились, утонув в беспросветном мраке, что был холоден и чужд в своем этом безразличии; осталась только боль и горький, металлический привкус. Разбитые губы, которые она только и смогла, что омыть ледяной водой из ржавого железного крана, давали о себе знать, но Сатана больше не могла об этом думать.
Это стало слишком... Привычным. Будто бы ощущение одежды на теле, которую перестаешь замечать.
За последние несколько дней, растянувшихся в годы, боль стала неотъемлемой частью жизни девушки, и она уже не разбирала, где начинается одна и заканчивается другая. Белый плащ с кровавым подбоем укрыл ее, отрезал от остального мира в жутком шатре, испещренном алыми символами, и рыжая сломалась. Безумный, обжигающий страх, что был с ней последние тридцать лет, вдруг обрел лицо, изможденное и жестокое, и она не смогла ему больше сопротивляться.
На самом деле, предел есть у всех.

Все началось с бокала в баре. Подошедший мужчина был улыбчивым, смешливым и, честно говоря, до жути симпатичным, с этими яркими голубыми глазами, от которых Хеллстром вечно терялась в своих желаниях и путалась в словах. Никаких следов колдовства на нем не было, да и сам он не производил впечатление охотника на демонов - просто случайный одинокий незнакомец, такой же потерявшийся в этом празднике чужой жизни, как она сама. Часов до трех они сидели, смеясь над чем-то легким и неважным, а потом, обнимая демона за талию, Макс ловил такси, попутно рассуждая про особенности французского кинематографа на арт-хаусной арене конца двадцатого века. Хеллстром тихо смеялась, держась за его пояс, и ей было просто хорошо, без всяких мыслей о свежей крови и новой добыче; он был таким легким и настоящим, что ей хотелось просто побыть рядом, чувствуя себя человеком, а не мерой людской истины. Тогда демону казалось, что все хорошо - и что сегодня ночью ей просто немного повезло.
С того момента, как дверца желтоглазой машины с приятно пахнувшим кофе салоном закрылась, мир девушки поделился на "до" и "после". О самой поездке она не помнила ровным счетом ничего, даже того, как потеряла сознание и почему, только вспыхнувшее на мгновение где-то за границей восприятия острейшее чувство опасности, тут же утонувшее в бесстрастном мраке, что окутал ее разум. Восхитительная, кружевная ложь о прекрасно начавшемся вечере была спланирована от начала до конца так виртуозно, что глубина этого открылась многим позже, а где-то там терялась и уверенность Хеллстром в том, что с ней уже точно ничего не случится, потому что нет в мироздании того, что королева не смогла бы пережить, как это бывало раньше.
Как оказалось, может.
Camarilla N'Garai была личным кошмаром Сатаны. Полубезумные - или безумные полностью, тут разобрать не представлялось возможным - фанатики с невидящим взглядом и жертвоприношениями всего, до чего дотягивались, во славу Василиска, они охотились за ней с упорством голодных волков, все пылая своей великой идеей освободить архидемона, но они отчего-то не учитывали того, что сам он не сильно-то рвется на свободу из женского тела, где ему и так отлично живется. Рыжая очень хорошо помнила, чем закончилось последнее столкновение с этими психопатами. Ничем, как это ни удивительно, хорошим оно не обернулось - и, перед тем, как просто наконец-то умереть, девушка получила достаточное количество неприятных воспоминаний, чтобы последующие несколько месяцев отказываться даже разговаривать с окружающими. Когда секта была вырезана под корень, королева вдохнула спокойно.
Но всегда есть тот, кто испортит настроение, вечер или даже жизнь.
Денни Круа не умер. То время Хеллстром помнила очень плохо, но знала - из его же рассказа, - что Василиск выжег к чертям все логово этого дома блаженных, когда они довели его до точки кипения, о чем красноречиво свидетельствовали алые шрамы на лице мага, выглядевшего еще хуже, чем раньше. И без того никогда не блиставший красотой, он потерял половину кожи, зарубцевавшейся в жуткие следы, и правый глаз, глядевший теперь на мир слепым белым бельмом, и суккуб тогда решила, что не видела ничего более точно описывающего внутреннее состояние через реальный мир, чем эта тупая белесая злоба, пробивавшаяся сквозь мутную склеру. И без того хрупкая психика колдуна сломалась под непосильным грузом одиночества и предательства своего идеала, и в конце концов выродилось это все во что-то чудовищное; не желая признать, что вся их милая сектантская компания не сдалась Василиску даже даром, человек выстроил себе какие-то полностью отличные от реальных представления о том, почему же так случилось.
И в них, конечно же, фигурировала "эта тупая рыжая шлюха, рожденная от короля блуда". С этой частью Тана даже готова была согласиться, но Круа, за время, что их разделило, успевшего собрать абсолютно все артефакты, до этого распределенные между всей семеркой, и даже откопавшего проклятую всеми демонами и ангелами Соломонову перчатку, мало интересовали такие мелочи. За время своего забвения он придумал новый способ освобождение бедного змея, запертого в темнице, благодаря которому наконец-то должен был защитить любовь и великое доверие архидемона, и всякая логика, говорившая о том, что попытка эта не просто бесполезна, но еще и полностью, сверхъестественно глупа, была бессильна.
Втемяшив себе в голову, что рожденный королевой ребенок будет новым сосудом для Василиска, маг отступать от своего безумия не собирался. Только эта путеводная звезда и сияла в его воспаленном разуме, начисто сметая любые доводы. В крик рыдающая Хеллстром пыталась объяснить, что никогда не сможет иметь детей, потому что такова цена мироздания за ее собственное существование, а Василиск мог бы тысячу раз уже уйти сам, потому что она его не держит - да только вот что-то не торопится, но сумасшедшие, как правило, не особо-то слышат окружающих, особенно тех, что разбивают их идеальную реальность.
И дальше начался ад.
Сколько времени прошло, суккуб не знала; может быть, неделя, может быть - месяц, а может, что и год. Все смешивалось, спутывалось, переплеталось, будто картинки в детском калейдоскопе, накладываясь одно на другое, и все казалось происходящим вовсе не с ней. В обшарпанной полуподвальной комнате, где девушка оказалась заперта вместе со своим отчаянием и в которой кроме кровати, стула и тумбочки, а так же крошечного закутка с надтреснутой ванной, некогда бывшего, видимо, душевой, магическая защита, построенная на артефактах откуда-то из бездн великих сокровищниц, оказалась такой силы, что Сатана не смогла под нее пробиться, хотя перепробовала все. Скорее всего, Михаил или сам дьявол смогли бы сломать эту преграду, но они просто не знали, где ее искать, потому что она не могла сказать; а может, не искали вовсе, решив, что королева просто ушла в загул по поводу очередной несостоявшейся личной драмы или сбежала в новый мертвый мир с каким-нибудь залетным гостем, что с ней, в общем-то, тоже запросто могло случиться.
Могло бы - да только вот случилось совсем другое. У Вселенной вообще очень плохое чувство юмора. Можно сказать, что его даже нет.
Уповать было не на кого и не на что. Всю свою жизнь Хеллстром наизусть учила мысль, что никто и никогда не будет так близок, как она сама для себя, и никто не будет спасать ее, когда придет время; но то, что мироздание подсунет такую яркую демонстрацию, не могло даже прийти ей в голову. Если бы демон могла, она бы плакала, но слезы тоже давно кончились, высохли в солоноватые капли на ее щеках, и все, что осталось - это страх. Отчаянный, тревожный, бесконечный, смешанный с полным чувством опустошенного отчаяния. Смерть или насилие не пугали ее, но тут все было куда хуже: вырваться оказалось не под силу.
И кому кричать о помощи, когда никто не услышит?

Сатана никогда не умела молиться; некому ей было, да и незачем. Отца можно было просто звать, а Иегова все равно никогда не ответил бы на этот зов.
И слова эти, рожденные уже даже не разумом, какими-то чувствами из глубины веков, она не говорила - не было сил, - шептала, чувствуя, как реальность вновь плывет перед глазами, растворяясь в небытии. Верить тоже было уже не во что, но, кажется, у души были какие-то личные представления по этому поводу. Возможно, той было виднее.
- Услышь меня, о Тор, сильнейший из асов, - пляшут, ломаясь, образы перед взглядом, сливаясь в бесконечный танец, но слова не слушаются, кажутся тяжелыми, неповоротливыми, как булыжники, - услышь меня, громовержец, я прошу тебя о помощи; ибо некого мне больше просить.
Снова тишина, в которой не слышно даже дыхания.
- Помоги мне. Спаси меня, Тор. Я прошу...
Разжав пальцы, чуть заметно белевшие тонкими, изломанными паучьими лапками, Хеллстром закрыла глаза, снова ныряя в темноту. Ей хотелось только исчезнуть. Не умереть, чтобы снова воскреснуть из огня, словно обезумевший феникс, запертый в одной реальности навечно; нет, просто исчезнуть, раствориться в пустоте, будто бы ее никогда и не существовало, потеряв себя и саму суть, как вещь ненужную, старую и потрепанную, носимую с собой по одной только привычке. Вселенная сжалась до одной крошечной точки.
На звук чужих шагов демон не обратила никакого внимания: сейчас она уже точно знала, что последует дальше, и ей было наплевать. Точка невозврата давно осталась позади, и Сатане казалось, что это все происходит не с ней. Печать Соломона, когда разгоралась вновь, отравляя тело, давала забвение, в котором не было ничего, и только за это девушка и держалась последние дни, уплывая куда-то по морю собственного безумия.
- Живая? - весьма сухо спросил мужской голос, и что-то стеклянно звякнуло о стол рядом с кушеткой. - Мне нужно еще... Твоей крови.
- Это все равно бесполезно, Круа, - в голосе суккуба звучало настолько полное безразличие к происходящему, что даже у полного идиота могли бы прорезаться определенные сомнения.
Психопат же в лице колдуна на это известие не отреагировал никак, и Сатана ничего не стала повторять.
"Раствориться бы... Или сгореть."

+2

3

- Сражайтесь, сыны Асгарда! Во имя Одина! Во имя жизни Асов! Во имя выпивки же, наконец! Во имя битвы, смерти и жизни, сражайтесь, Асы!
   Битва с троллями Норнхейма была неистовой, кровавой и яростной. Уже три недели без перерыва, без устали Громовержец орудовал молотом, багровым от крови врагов. Многие из его родичей уже валились с ног, кто-то - от усталости, кто-то - от ран, нанесенных троллями. Но горстка воинов все так же нерушимо стояла на линии обороны. Им было плевать. что ордами вражьего воинства до сих пор был покрыт горизонт. Им было плевать. что они могут погибнуть. А их предводитель, наследник трона Асгарда - он и вовсе презирал смерть как естество и возможный конец. Но просто сражался. и шел вперед. Фандрал, Хогун, Волльстаг шли наравне с ним, рука об руку, оружие рядом с оружием. Бруннхильда вместе с Сиф летали на крылатых конях в небе, даруя воинам благословение валькирий и банальную поддержку с воздуха. Балдур даровал воинам надежду, светлое будущее, и своим светом испепелял троллей. Ну а Тор... Тор убивал. Убивал во имя Асгарда. Убивал во имя самой жизни. И громом полнилась земля.
   Битва обещала быть столь длинной, сколь жизнь Асов кажется супротив жизни смертных. Эйнхерии оказались заперты в кольцо троллей, готовящихся отведать плоти Асгардцев. И братьев с соратниками разделили орды воинов, пытаясь зарубить каждого поодиночке. Как вдруг Донар услышал чей-то голос. Но он исходил не из поля боя.
- Услышь меня, о Тор, сильнейший из Асов, услышь меня, громовержец, я прошу тебя о помощи; ибо некого мне больше просить.
   Внезапно Ас замер на месте, не веря своим ушам. Конечно же, время было крайне неподходящее для такого ступора, но Ас слушал того, кто к нему обращался.
- Помоги мне. Спаси меня, Тор. Я прошу...
   И последняя фраза молитвы была услышана Громовержцем. Он уже решил для себя, что будет делать дальше. Куда пойдет. В его сознании возникло местонахождение молящегося, хоть и раньше он не был в этом месте никогда. Такова сила молитвы, которую до конца даже боги не понимали. Но он не мог бросить вот так все происходящее здесь.
   И поэтому Донар решил не сдерживаться. И плевать на последствия.
   Мгновенно взмыв в небо, ударной волной от скорости отбросив Сиф с Бруннхильдой, Громовержец воззвал к первозданной, необузданной и дикой части стихии, которой даже он не всегда мог повелевать. Мьёлльнир в его руке заискрился и задрожал лот переизбытка энергии, словно бы намереваясь взорваться или вырваться на свободу, что угодно сделать, лишь бы освободиться от неописуемой мощи, наполнявшей его. Раскаты грома достигли своего пика, и затем...
   Само небо разверзлось, открывая первозданное сияние Гиннунгагапа. Бездна смотрела на троллей, Асов и Одинсона. И боги, увидев это, плюнули на сражение, и начали удирать кто куда мог. Ибо даже боги хотят жить. Но Тор остался на месте - прямо под сиянием Бездны Гиннунга. И вокруг воцарилась тишина. Гробовая, непроницаемая, съедающая все звуки вокруг.
   А затем грянул взрыв, и ослепительное сияние начала вселенной. Сияние молнии размером с мегаполис. Или несколько.
   Сама земля содрогнулась от мощи удара, призванного Донаром. Тролли гибли, даже не успевая понять, что здесь происходит. За считанные секунды количество убитых троллей достигло неисчислимого количества. А боги еле успели заслониться от этой мощи, не выбиравшей цели. Благо, среди них был Балдур, бог Света, и его  Свет смог кое-как защитить соратников. И когда они вновь смогли видеть, то увидели. что стоят посреди поля пепла, и догорающих трупов. Железо оплавилось, броня напоминала кашицу из жидкого металла, А открытое небо понемногу закрывалось. Гиннунгагап возвращался на положенное ему место.
   А в небе все так же находился Тор, сын Одина, сияющий светом первозданной стихии. Олицетворение грома, молнии и ярости Неба, заключенное в плоть Аса.
   И следом Ас исчез, стремительно улетев в почти что закрывшуюся воронку средь туч.

   Путешествие сквозь Бездну всегда было испытанием.Даже для сильнейших богов. В ней можно было потерять себя, чувство пространства и времени, и никогда больше не вернуться. Но такой способ путешествия был быстрее даже, чем телепортация, ибо в Гиннунгагапе не было самого понятия времени. А Тор спешил. Он сопротивлялся манящему зову забвения, призывающему бога остаться, и пусть все идет своим чередом. И он говорил разумные, логические вещи, взывая к самым сокровенным желаниям Донара, о некоторых из которых он сам не подозревал. Но Одинсон никогда не был самым умным богом. Чувствуя, как он почти достиг выхода, Тор ускорился, уже ощущая невидимые, неосязаемые, но столь утягивающие когти Бездны на своих плечах, и прорвав ткань между мирами - точнее. ткань В мир, он смог вырваться из небытия.
   Для того, дабы с размаху влететь в величественный замок готического стиля сквозь чудный витраж. Точнее, стену около витража.
   Громыхнуло крайне знатно. Камни щебнем посыпались во все стороны, вместе с причудливым звоном рассыпающихся стеклянных осколков. Кого-то из местных прибило насмерть этими валунами, остальные были либо ранены, либо шокированы этим событием. А бог... бог был в гневе. Его тело было с ног до головы заляпано кровью врагов,  его глаза искрились молниями, как и все еще окровавленный Мьёлльнир, сжатый его рукой. Он не спрашивал ничего, он не просил. Он пришел сюда, чтобы убить. Убить во имя жизни.
   Ибо что он был бы за бог, если бы не отвечал на молитвы?
   
   Первых полтора десятка бог убил одним броском молота. Остальных же он начал истреблять голыми руками, презирая их заклинания, оружие, и магические артефакты. Некоторые даже умудрялись ранить Донара, но его это словно бы только подстегивало. Как неистовый зверь, бог-берсеркер метался из зала в зал, планомерно убивая всех, кто пытался чинить ему отпор. И в его полыхающих светом молний глазах читался лишь один вопрос.
   "ГДЕ ОНА?!"
   Но ответа не было. Ведь фанатики готовы идти под нож палача, лишь бы их дело было правым. А они еще как считали свое дело правым. И все-таки, Ас ощущал, что пробивается к истине. Сквозь крики умирающих, вопли боли, звуки хруста костей и разорванных мышц, раскаты грома внутри помещений и запах обгорелой плоти он ощущал - он все ближе. Пока не дошел до двери, имевшей явно магическое происхождение. И что-то подсказывало, что ему ее не открыть.
   Перед дверью стоял элитный отряд фанатиков, вооруженный... а, чтоб им пусто было. Это были осколки Камней норн. Или Камня, Одинсон не присматривался. Где они это взяли?  И хотя бы из любопытства бог начал разговор.
- Даю вам лишь один шанс я. Либо вы откроете сию дверь для мня, либо скажете, как сие сотворить - и я воссоединю вас с вашим идолом в посмертии быстро да и безболезненно.
  Но ответ был ожидаем. Эту дверь нельзя открыть никаким способом, даже грубой силой такого существа, как Тор. Надо же, его опознали.Открыть ее может лишь один человек, ибо специально под него она была создана. НУ что же... Бог их хотя бы предупредил. И вполне честно дал им шанс.
   Мгновение - и Ас исчез из поля зрения бойцов. И вот он оказался за их спинами. Ошибочно мнение, что Донар неповоротлив и медленный. Даже Квиксильвер как-то проиграл ему вскорости. Просто обычно Ас не использовал свой потенциал на полную. ограничиваясь лишь скудной, ничтожной его частью. Но сейчас был особенный случай. С звериным ревом Громовержец размозжил молотом голову каждому, оставив одного напоследок. Обезоружив солдата в считанные секунды, бог схватил его за шкварник, и поднеся к своему лицу, прорычал:
- Молвишь ты, нельзя открыть?... Что же. Ты проживешь ровно столько, дабы я сломал твой фанатизм веры, жалкий смертный.
С силой бросив врага на пол, Ас придавил его молотом, и повернулся к двери. Осмотрев это массивное творение, Ас захотел что есть силы шандарахнуть по нему Мьёлльниром. Но он чувствовал - сразу она не поддастся. Нужен другой подход. Более... приземленный.
   Хитро улыбнувшись, бог поднял кулаки над головой, и что есть силы ударил ими оземь. Землетрясение было баллов так в семь, и створки двери начали осыпаться. А бог все продолжал бить по земле, пока стены не превратились в груду щебня от резонанса дрожи земли. Кажется. попутно он снес всю восточную часть замка, но ему было плевать. Перед ним стояла та самая дверь - только дверь, между прочим, стен больше не было - абсолютно нетронутая. В глазах придавленного молотом смертного воцарился ужас. Его вера рушилась на глазах. Ему говорили, что НИКТО не сможет пройти внутрь. А тут...
   Однако Донар не остановился на достигнутом. Ухватившись за дверь, он нечеловечески зарычал, и приложив колоссальное усилие даже для него, ибо силой превосходить магию - затея, изначально гиблая. Но сила бога была не только физической. Точнее, имела не только физические корни. Секунда, две, три.. И вот он буквально разорвал огромную металлическую дверь на части. С презрением отбросив останки артефакта в стороны, он, не глядя, сказал фанатику, который начинал сходить с ума:
- Что же. Теперь, когда твой дух сломлен окончательно, ты можешь умереть. Умри же так, как оного заслуживаешь ты.
   И вытянув руку в сторону мужика, бог сжал кулак, и начал медленно опускать руку. А Мьёлльнир в это время. повинуясь своему хозяину, начал буквально вдавливать мужика в пол. Вот послышался треск доспехов, следом - хруст костей, разрыв мышц... и наконец Мьёлльнир буквально продавил мужика насквозь. Жить ему оставалось лишь секунд пятнадцать от силы, и то - благодаря болевому шоку. Призвав молот обратно в свою руку, Ас крайне многообещающе посмотрел на изуродованного мужика, стоящего возле закованной девушки. Взгляд бога ясно говорил, что палач НИЧЕГО не сможет ему сделать. И ей уже тоже. Он сможет только сдохнуть в очень долгих и болезненных муках.
- Она - под моей защитой, жалкий червь. А поскольку я вижу следы пыток многочисленных, знай же - оные тебе сторицею вернутся. Сей же час.
  И как только последнее слово слетело с уст Одинсона, Мьёлльнир стремительно полетел в сторону мужика, припечатав его к стене. Да там и зависнув. А бог в это время уже срывал оковы с Сатаны. Освободив девушку, Ас крайне бережно взял ее на руки, и укутав своим плащом, мягко уложил ее на пол.
- Ты теперь уж в безопасности, дитя. Ничего не бойся, никто более тебе не навредит. Ну а мне... - тут Донар посмотрел на мужика, припечатанного к стене, и от взгляда бога тот обмочился. Ибо глаза Громовержца обещали пытки за пределами воображения даже богов. - Мне нужно закончить одно дело.

+1

4

Особняк содрогнулся; сначала один раз, потом еще, еще... И еще. Хеллстром, дернувшаяся было, едва не насадила себя на клинок, что лежал около ее шеи, единым махом прекратив наконец всё это безумие, но рефлексы Денни оказались достаточно хороши для того, чтобы успеть отдернуть руку, и артерию черное лезвие с начертанными на нем символами успело лишь слегка оцарапано. Рука мага замерла в воздухе; он ошалело прислушивался к происходящему наверху, и, судя по перекошенному рту, изуродованному пожаром и выглядевшему подобно кривой древесной щели, ничего не понимал.
Сатане хотелось кричать.
Не зная еще точно, она чувствовала скорее душой, чем разумом, что зов ее был услышан, и землетрясение это, которых здесь никогда не было и не будет последующие десять тысяч лет - вовсе не случайность. Призыв ее, отчаянный и безнадежный, все же достиг того, кому предназначался; хотя сама она даже не смогла по-настоящему задуматься, был ли в этом смысл. Где-то что-то сломалось, издав скрежещущий металлический звук, в подвал ворвался запах крови и истерической паники, которую только может произвести перепуганная толпа людей, узревших либо второе пришествие, либо всадников Апокалипсиса в полном составе. В прочем, рыжая отчего-то не сомневалась, что Тор может быть страшнее всего этого вместе взятого, ибо никакими рамками правил стиснут не был.
Спустя мгновение рядом с Хеллстром уже никого не было, и только клинок с костяной рукоятью, упав, скатился по ее груди и отлетел куда-то в угол, оставив на черной ткани истрепанной блузки тонкий разрез. Огромные ладони бога, перепачканные чужой кровью, были горячими и рвали металл с той же легкостью, с какой меч перерезает шелковую нить.
Плащ его, тяжелый и плотный, сильно пах железом, гарью и вином, еще сохранив остатки тепла тела аса, и Сатане он казался сейчас единственным ценным, что было у нее за всю жизнь. Закутавшись в него, вцепившись белыми длинными пальцами в края, несколько секунд девушка не двигалась, оцепенев, как каменная статуя; она даже почти не дышала, пытаясь вырваться из клетки собственных чувств, заходящихся сейчас в истошном крике, и в конце концов они на время отступили прочь. Из потемневших глаз утекла беспросветная пелена страха, где-то в самой глубине расширившегося зрачка обозначилась искра присутствия уже в этом, реальном мире, вздрагивающем сейчас от темной ярости бога. Прежде Хеллстром никогда не видела Донара, который пребывал бы в таком бешенстве, и даже ей, которой не грозило сейчас оказаться целью этой злости, было жутко на него смотреть; что могли испытывать те, кто попал под молот громовержца, ей не удавалось даже представить. Скорее всего, перед своей смертью они были вынуждены долго жалеть о том, что не умерли сразу еще очень много лет назад.
Или о том, что вообще родились.
- Тор, - она окликнула взбешенного Одинсона, садясь у стены и опираясь о нее спиной, онемевшей от долгой неподвижной позы, вымученно улыбнулась метнувшемуся к ней голубому взгляду, что искрился сейчас молниями. - Тор, металлическая перчатка на его левой руке. Пожалуйста, сними ее. Пока она у него, он все равно меня держит...
Затылок приятно холодил камень старой кладки, и девушка прижалась к ней сильнее, стараясь ни о чем не думать, не путаться снова и снова в вязком болоте, что окружало ее со всех сторон своими жадными пальцами паники. Странное это было чувство, нереальное, будто бы ее душу пропустили сквозь жернова, перемололи, а потом бросили на пол и пожали плечами, мол, пойдет и так. Хеллстром ощущала себя даже не разбитой; она вообще с трудом осознавала саму себя как часть этой реальности, и все звуки, что доходили до нее, казалось, тонули в какой-то огромной подушке, становясь все тише и дальше. Сосредоточиться на чем-то одном было невыносимо сложно, и вскоре девушка перестала даже пытаться.
Рядом был Тор, и этого было достаточно для того, чтобы на самом деле быть в безопасности. Сейчас, когда рыжую уже не держали цепи, которые нельзя было снять или порвать ее силами, она пыталась думать, но все никак не могла понять, был ли тот крик в никуда жестом отчаяния или она в самом деле понимала, что он услышит? В глубине души королева уже понимала, что на самом деле верила по-своему опекавшему ее Донару безоговорочно, ибо он, несмотря на всю свою любовь к выпивке и несдержанность в методах выяснения кто прав, был надежен, как черные скалы Кара-Дага. "Но" же здесь было в том, что Хеллстром, воспитанная в полном отсутствии любого доверия, боялась любой помощи хуже, чем черт - ладана, и следующим чувством, которое подступило к горлу, был стыд; стыд за то, что она впутала аса в личные свои проблемы, не имевшие к тому вовсе никакого отношения. Отерев тыльной стороной ладони правую скулу и щеку, девушка вдруг подняла голову, глядя теперь на широкую спину Тора, большую часть времени закрывавшую от нее мага.
В какой-то момент их взгляды - темные, малахитовые глаза Сатаны и серый, близкий к стальному, единственный видящий Круа - вдруг встретились. Теперь демон явственно ощущала этот терпко-сладковатый, с привкусом тлена, запах ужаса в нем, но ей это казалось всего лишь простыми декорациями. Мир сложно было воспринимать настоящим, сознание, что построило вокруг себя стену в попытках сохранить хотя бы видимость здравого рассудка, отказывалось вновь принимать действительность такой, какой он была, но Хеллстром смотрела и упрямо не отводила взора. Длинные медные волосы, потускневшие и спутанные, но все еще выглядевшие роскошными, лились по багряной ткани, переливаясь тусклыми металлическими бликами, каждый раз, когда королева шевелилась. Все, казалось, замерло. И она вдруг заговорила, ухватившись за это короткое мгновение тишины и даже не подумав, даст ли бог ей возможность закончить или же слова утонут в безвестности; сейчас королеве было важно скорее просто сказать, вырвать этот отчаянный крик из своей души и забыть о нем навсегда, чем быть услышанной.
- Знаешь, Круа, на самом деле, пытки не страшны. Боль приходит, затем так же уходит, как прилив, что никогда не может затопить острова, но остается другое - остается страх. Страх того, что за тобой никто никогда не придет, не поможет, что ты обречен остаться один в этой темноте на всю оставшуюся свою вечность. Я расскажу тебе, каково это. Я покажу тебе и научу тебя отчаяться так, что начинаешь понимать, что лучше бы сгореть заживо, - выпутав одну руку из ткани, девушка взмахнула ладонью, не обращая внимания на боль в суставе, и сильно сжала пальцы; вокруг кулака ее заплясали зеленоватые искры, похожие на крошечные планеты, бегущие куда-то по своим орбитам вокруг собственного солнца. Голос королевы звучал хрипло и сухо, выверено, будто по нотам, но с каждым словом становился все увереннее. - Я, Сатана Хеллстром, Утренняя Звезда, королева Ада всего, именем своим и властью, что по праву крови принадлежит мне, отдаю тебя пустоте. Не будет во всей вселенной ни одного мира, что сможет принять тебя, и не будет ни единого существа, что сможет услышать тебя и помочь. Отныне и до тех пор, пока не погаснет последняя звезда, душе твоей не будет покоя. Обрекаю тебя на забвение, урожденный Денни Жан Круа, и будет слово мое верно.
В отличие от Одинсона, рыжая не причинила своему палачу ответной боли; магия ее, легкая, едва уловимая, словно свежий ветер, проникающий сквозь приоткрытую ставню, прошумела в подвале и искрящимся поцелуем приникла к телу мужчины. Она не жгла, не давила, но оставляла на коже еле заметные следы, похожие на символы елохианского алфавита, и в этих отметинах таилась самая страшная кара, которую девушка могла придумать. Магу оставалось лишь изо всех сил держаться за жизнь, пропахшую каленым железом, потому как то, что ждало его за пределами ярости аса, было еще страшнее, ибо было просто ничем. Отворачиваясь и вновь запахиваясь в плащ, так уютно закутавший ее плечи от мира вокруг, Тана подумала, что всего лишь отдала долг - и теперь ничего не чувствует. В ней не было ни злости, ни ненависти, все выгорело в пожаре страха, и на этой золе долго еще не должно было расцвести полевым макам.
Выдохнув, дочь дьявола закрыла глаза, просто прячась в темноте от того зрелища, что пылало вокруг запекшейся кровью и отчаянным воплем колдуна; но королеве не было его жаль. В прочем, никакого удовлетворения от суда, который по меркам языческого бога был справедлив именно таким образом, Хеллстром тоже не ощущала. Все, что в ней осталось сейчас - беспросветная усталость.

Отредактировано Satana Hellstrom (2016-01-04 16:42:05)

+1

5

Направляясь к Круа, бог уже размышлял, что с ним сделать. Смертный явственно видел намерения Аса, и понимал - сейчас ему не помогут все его заклинания, обереги да амулеты. Он умрет, да... но умирать будет долго. И крайне мучительно. Однако если бы Денни знал, НАСКОЛЬКО длинной может быть агония, причиняемая Громовержцем - он бы познал первозданное чувство страха и обреченности. Ибо в руках Донара жертва могла умирать часами. Днями. неделями. А порой - даже годами.
   Услышав слова девушки, Громовержец тотчас же сжал руку колдуна в перчатке, сомнув металл так, что снять его не представлялось возможным. Затем яростно рыкнул, и резко дернул руку Круа на себя, попутно удерживая его за плечо другой. Звук разрывающейся плоти, сухожилий и костей ни с чем нельзя было спутать, а также вопль смертного от крайне сильной боли. Но умереть от кровотечения - это не то, что требовалось Одинсону. накаляя свою руку молниями до той поры, пока она сама не стала молнией, Ас буквально испепелил оторванную руку Денни вместе с перчаткой, а после ухватил Круа за кровоточащую культю, прижигая рану. Боль стала еще больше, и казалось. но вот-вот потеряет сознание - но нет, бог не позволил ему этого сделать. Ухватив его за горло, он начал душить мага до тех пор, пока тот не начал синеть. и отпустил его. позволив безвольно упасть на пол, и жадно хватать воздух. желая прожить еще немного. Пытка бога началась не с физической части - прежде всего он начал мучить разум Круа. Вначале заставляя его желать смерти, он затем заставлял его жаждать нового глотка жизни во что бы то ни стало. И снова отбирал стремление к существованию, после чего вновь принуждал его к жажде жизни. И эта цепочка могла повторяться ровно столько, сколько нудно было Громовержцу. Однако он сыграл также на другом первобытном страхе человека - боязни неизведанного. вновь взяв за шиворот Круа, он крайне медленно, мучительно, наслаждаясь каждой секундой, вырвал его глаз, и заставил Денни проглотить оный. Казалось, мага стошнит его внутренностями сей же час, но страх - страх подавлял физические порывы. Ибо теперь он не видел, к чему готовиться, не видел, что будет делать бог. А неизведанная боль пугает куда сильнее той, которую ты осознаешь. И Ас упивался этим страхом, ведомый гневом и жаждой отмщения. Этот человек издевался над беспомощной. Что же, пусть почувствует, каково это - поменяться местами. Пусть почувствует это сторицей. Пусть он будет страдать так, как его сознание неспособно понять всю гамму боли, ужаса и мерзости. А потом - умрет. И если брать во внимание проклятие Сатаны - посмертие станет для его души вечной пыткой похлеще наказания грешников в Аду и Лэнге.
   Шаг за шагом, кусок плоти за куском, Донар продолжал истязать колдуна, магией молнии продлевая в нем жизнь, а вместе с ней - и агонию. Он ногтями медленно сдирал с его лица кожу, вытягивал сухожилия из разорванных рук, и словно иглы, вгонял оные под ногти, один за одним выдавил ему все зубы, дабы тот не мог откусить себе язык и таким образом задохнуться, мучительно медленно надавливая на его ребра, ломал каждое как минимум в пяти местах, после чего не спеша вырвал левое двенадцатое, и прибил оным его за культю к стене.... и это было лишь начало. Любого смертного могло бы стошнить от одного вида той пытки, которую проводил Донар над Деннни. Но как бы тот ни хотел умереть - Ас поддерживал в нем жизненные силы и сознание. Заставляя его вновь жаждать то смерти, то жизни.
   Так прошло немногим меньше часа, и громовержец наконец оставил истерзанный кусок мяса, бывший когда-то колдуном, все еще трепыхающийся но уже медленно умирающий. Он подвесил его за его же кишки, прибитые к стенам комнаты, и магией молнии не давал тому умереть раньше срока. Каждый миг для Круа был полон боли, с каждой секундой она становилась все сильнее... Но сам покончить с жизнью он не мог. И все, что ему оставалось - лишь ждать, понимая, что каждая секунда для него словно год. Конечно, Тор мог заморочиться опросом пытки куда глобальней, но посчитал, что эта мразь не заслуживает столь пристального его внимания. Повернувшись к Сатане, Ас вытер руки от крови о штаны, и мгновенно изменился в лице. На нем больше не было ярости - его взгляд успокаивал, согревал, дарил мирную улыбку и надежду на лучшее. Крайне заботливо подняв девушку, укутанную в его плащ, на руки, бог слегка улыбнулся, и тихо сказал:
- Пойдем отсюда же, юная дева. Пойдем туда, где ты сможешь отдохнуть, и где будешь в безопасности. Пришло время вернуться домой.
      И с Таной на руках Ас направился к выходу. пока они шли, Тор не обращал внимания ни на разорванную им магическую дверь, ни на мужика, которого он продавил насквозь своим молотом, ни на кучи убиенных им солдат, ни на разгром - ему все это было неважно. Единственной его заботой сейчас было то маленькое, хрупкое, ранимое создание, нуждающееся в опеке и покое. Донар знал, что из него - далеко не самый лучший утешитель. знал, что успокаивать и умиротворять - не его конек. Но он все же пытался сделать это с такой искренностью, на которую был способен. Когда же они покинули величественную крепость, бог лишь на миг задержался, повел бровью, и в массивное строение ударил целый сноп молний, превращающий то, что некогда было великим, в руины и надгробие. А затем Ас плавно оттолкнулся от земли, и взлетел в небо, направляясь... как ни странно, не в Ад.
   Почему-то Донар решил, что сейчас Тане не захочется вернуться в Преисподнюю. Ему показалось, что ей будет лучше оказаться в своей квартире в городе, нежели на мифической родине. Не спеша, бог направлялся к сияющему ночными огнями мегаполису, давая девушке возможность отдохнуть среди дуновений теплых ветров. Негромко, почти что шепотом и как бы вскользь он спроси ее адрес, и ему так же ответили, будто бы бросив слова невзначай, и в пустоту. Кивнув, Донар направился к большой высотке, и приземлился на крыше здания. В целом, выбор пентхауса больше подходил ему, созданию неба, нежели Хеллстром, однако о вкусах леди не спорят. Обойдя бассейн, Ас зашел с Таной на руках внутрь, закрыл ногой за собой стеклянные двери, и направился к дивану, где мягко уложил ее, и вновь направился наружу:
- Уж прости, но мне умыться нужно... от этого всего. Не стоит тебе сейчас кровь и грязь смерти видеть, Дева Преисподней. К тому же, плащ мой тоже следует покрывалом чистым заменить, да и тебя умыть в последствии, смыв все зло, что тебе причинили.
   Оказавшись подле бассейна, Громовержец просто нырнул в оный, не раздеваясь, и просидел под водой с минуты три. Выкарабкавшись наружу, Донар снял с себя мокрые доспехи, небрежно бросив оные на пол, и направился внутрь, подыскивая что-то почище, чем его плащ, провонявший невесть чем и невесть где. Однако не нашел, да и девушка так закуталась в его алую накидку, что бог даже подумал - стоит ли сейчас ее вообще трогать. Посему сев возле Сатаны, Ас лишь нежно положи лей руку на плечо, и тихо спросил:
- Поведай же, что могу я сделать, дабы лучше тебе стало, Тана?...

+1

6

Схватив клочок темноты, что подвернулся под руку, Сатана швырнула его в сторону металлической перчатки, сорванной вместе с рукой, и шепнула что-то, быстро сжимая пальцы. Чертов артефакт, проклятый уже миллионы раз всеми детьми Преисподней, замерцал и исчез, пропадая из виду; королева всего лишь выбросила его прочь из местной реальности, ибо была не в состоянии сейчас думать о том, что ей делать с соломоновым наследием. Потом, все потом. Не сейчас, потому что сейчас нет сил об этом думать.
Несмотря на то, что она выросла в Аду, где по определению мера справедливости, воздаваемая человеку за зло его, была весьма своеобразна, Хеллстром никогда не одобряла физические пытки. Ее оружием всегда было слово, пробирающееся сквозь любую броню и всегда безупречно находившее сердце, каким бы каменным то не казалось; и сейчас, слушая не крики уже, вопли, исступленные и безумные, в которых пела вся та боль, на которую только было способно живое тело, суккуб чувствовала, как ее сознание вновь уплывает прочь, не желая воспринимать происходящее и переживать его вместе с Тором. Аса, в прочем, девушка не судила: норманны, закаленные северными землями, в которых просто не выживала мягкость и сердечность, надежно скованная льдом, никогда не отличались аккуратностью в методах воздействия, да и, в конце концов, не темной королеве говорить о том, что переломы и раны - не лучшее наказание из всех возможных.
Просто сейчас ей было страшно.
И в конце концов, разум, метавшийся в клетке молчаливой истерики, все же нашел выход, свернувшись внутри себя клубком и вцепившись клыками в свой же хвост, словно уроборос; мир, пару раз моргнув, потемнел и вскоре вовсе исчез, погружая девушку куда-то в темное ласковое болото забытья, в котором не было ничего, даже мрака. Очнулась Сатана только тогда, когда Донар, все еще пахнувший свежей кровью и железом, этим солоноватым резким привкусом, который ни с чем нельзя было перепутать, поднял ее на руки, осторожно, бережно поддерживая под спину, прижал к себе; удивительной казалась эта перемена, от жестокой ярости палача, у которого нет никаких сомнений в справедливости своего суда, к ласковой, оберегающей нежности, произошедшая в одно мгновение. Металлический нагрудник, к которому она прижалась щекой, пока Тор шел сквозь разрушенные залы и каменные своды, был теплым, почти горячим.

О том, куда они направляются, Сатана спрашивать не стала - честно сказать, сейчас ей было абсолютно все равно, да и ас, вытащив ее на себе из той бездны, в которую со свойственной себе элегантностью вляпалась королева, вряд ли после решил бы утопить ее в океане. Хотя, возможно, это был бы даже не самый плохой способ решения всех проблем единоразово, однако же в глубине души Хеллстром была уверена, что так просто от этой жизни она не отделается никогда.
Квартира, в которой она жила большую часть времени, досталась королеве от милого и улыбчивого дяди Бальтазара, помимо содержания сети казино в разных городах и весях умело игравшего на бирже и вкладывавшего свои активы во что-нибудь полезное, а потому никогда не отказывавшего племяннице в удовольствии пожить на широкую ногу. Не сказать, чтобы эти апартаменты нравились девушке особенно, потому что в их комнатах площадью в небольшое поле можно было смело не только заблудиться, но и потерять свою тень, однако же здесь были определенные преимущества - вроде, к примеру, хорошего вида из панорамного окна на город в полнолунные ночи.
Улыбнувшись Тору, рыжая чуть заметно кивнула головой, показывая, что понимает его слова, а сама, сев на диване, подтянула длинные ноги под себя и прижалась затылком к темной плотной обивке. Она слышала плеск воды в бассейне за стеклянными дверями, что вели из комнаты, но не могла заставить себя последовать примеру бога - и так и сидела, неподвижная, молчаливая, замершая точеным мраморным изваянием; только белые длинные пальцы осторожно гладили ткань плаща, под которым было по-прежнему тепло и уютно. Кажется, девушка не замечала ни крови, ни следов гари, кутаясь в него, как в огромное покрывало.
Медные волосы на красном фоне отливали легкими металлическими бликами.
Севший рядом с ней ас был уже без доспехов. Широкоплечий, могучий, по сравнению с хрупкостью суккуба вовсе огромный, он казался надежным, как белоснежные норвежские горы; сильная рука на ее плечах заставила девушку на мгновение вздрогнуть и вскинуть на Донара зеленые прозрачные глаза, в которых, расходясь подобно тонкой паутинке, прорастали темные прожилки.
Секунда молчания. Две. Пять.
Семь.
Малахитовая радужка стала почти черной. Зрачок внутри тревожно пульсировал, расширяясь до размеров вселенной, словно хотел принять в себя весь мир.

И вот тут Сатану сорвало. До этого на упрямстве своем, которому могли позавидовать приснопамятная валаамова ослица и золотой баран вместе взятые, рыжая держалась вполне достойно, просто порываясь временами тихо потерять сознание, чтобы позволить разуму отдохнуть, но теперь, когда ушла убежденность в том, что она, как обычно, справится со всем сама, не в силах пробраться сквозь этот алый плащ, всё, что девушка так старательно хоронила, не давая вырваться наружу, вернулось. Где-то в голове ее ощутимо щелкнуло, и стена, очень старательно и заботливо построенная подсознанием, чтобы оградить личность Хеллстром от разрушения под лавиной эмоций, что жили в душе, перемалывая сами себя и плавясь в огне того ужаса, который ей пришлось задушить, в один момент рухнула, сметенная этой безумной волной.
Прижавшись лицом к могучему плечу Тора, все еще влажному от воды, девушка зарыдала.
Наверное, потом ей будет нестерпимо стыдно от этих воспоминаний, от того, как она в очередной раз сходила с ума, но теперь - еще и не в одиночестве, на виду у бога, что был старше ее настолько, что даже представить было сложно; наверное, потом вина задушит ее бережной удавьей хваткой, подсказывая, что никто не должен тащить на себе ее личные беды, в которых она же сама и виновата своей глупостью и самоуверенностью - но это будет потом, спустя тысячи тысяч лет, что были по сравнению с этим мгновением невыносимо далеки и совершенно ничтожны. Сейчас королева не чувствовала в себе сил даже для того, чтобы просто замолчать, не говоря уже о том, чтобы встать и куда-то идти; несмотря на то, что умом она понимала, что Донар прав и следует просто смыть с себя кровь и грязь, что впитались в ее кожу и волосы, отравляя тем злом все ее существо, мысль о том, чтобы даже просто пошевелиться, вызывала в девушке истерику. Ее и без того излишне подвижная психика, этой своей непрочностью позволявшая Тане заглядывать в будущее и смотреть на мир чужими глазами, не выдержала груза и явно полетела куда-то в тартары, по пути стремительно рассыпаясь на осколки.
Мира со всеми его запахами, словами, образами больше не существовало, все было ненужным и лишним, и он исчез, сузился в одну крошечную точку; теперь для Хеллстром во всей вселенной остался лишь ас, которого она обняла с тем хрупким, на грани полного сумасшествия, отчаянием, в котором чувствовался настоящий страх, грозящий перекинуться в панику. Девушке все казалось, что сейчас она очнется, вынырнет из своего темного озера - и вдруг вновь окажется в подвале, растеряв остатки этого нелепого, но такого сладкого сна, в котором все уже закончилось.
И слезы, оказалось, не кончились, а лишь были спрятаны где-то под сердцем, закованным в железо, а девушка все не могла взять себя в руки и проглотить эту боль, что рвалась наружу, царапаясь внутри о клетку ребер, как обезумевшая птица с переломанными крыльями.

Отредактировано Satana Hellstrom (2015-11-20 22:17:04)

+1

7

всего несколько секунд назад бог видел Королеву Ада. Ту, которую нельзя сломить, но которая пережила невероятное потрясение. И вот сейчас он увидел... женщину. Просто женщину, показывающую свои страхи из-за невозможности далее держать оные в себе. Показывающую свою боль, потому что слишком тяжко было постоянно игнорировать ее. Показывающую себя слабой... перед кем-то, кому понятие слабости, казалось, чуждо. Но стал ли Ас насмехаться? О, нет. Он скорее почувствовал себя неловок. Ибо знал, что женщины подобные эмоции проявляют далеко не перед каждым мужчиной. Ас не понимал, чем он удостоился такой чести, ведь и вправду - это была честь .увидеть ТАКУЮ девушку в ТАКОМ состоянии. В его понимании мира. Но что хуже всего - Донар сразу понял: он не знает, как ей помочь. Он не умел утешать. Не умел приободрять. В целом, что бы другие ни говорили, навыки Громовержца по сравнению с другими богами были довольно-таки ограниченны. Но кое-что, как он считал, все еще подвластно ему. А именно - понимание.
   Тор ни слова не сказал в качестве реакции на бурлящие эмоции Сатаны. Ас обнял девушку, пытаясь подарить ей тепло, которое может подарить любимый, отец, брат, наставник или лучший друг. Его руки, которые могли быть холодны, словно сам Нифльхейм, источали тепло, согревающее не только тело, но и душу. Его размеренное, успокаивающее дыхание служило цели умиротворения девушки. Но больше всего Тор не просто показал. Он сделал.
   Будто бы маленькое, хрупкое и беззащитное прекрасное существо, Одинсон взял Тану на руки, уселся на пол, прислонившись спиной о диван, и устроил рыдающую Хеллстром на своих руках и коленях, словно в гнезде самых Хугина и Мугина - воронов Одина, места, куда даже Всеотец не мог попасть. Он старался подарить ей чувство абсолютной защищенности, дать ей понять, что этот кошмар больше никогда не вернется. Он ослабеет, забудется и в конце концов растворится в пучине времени, аки дурной сон. Давая ей понять то сейчас и впредь она - в безопасности. Ведь тебе нечего бояться, дева юная, покуда я с тобой. А с тобой так али иначе буду я всегда, покуда вздох мой гром в мирозданье вызывает.
   И закрыв глаза, бог ... в некотором роде показал Сатане некое видение. Успокаивающее. Умиротворяющее. Дарующее счастье. Радость. Мир. Любовь. Доверие. Все те светлые и бескорыстные чувства, на которые была способна душа девушки. Ее глазам предстали вечнозелёные луга с озерами, реками и водопадами кристальной чистоты, дуновение ветра словно бы пело ей колыбельную в этом мире, а свет небесного светила указывал ей путь к самым счастливым воспоминаниям ее сознания, попутно создавая события для новых. Бог просил саму природу успокоить ненастье в душе Таны... И природа ответила Донару. Она даровала ему шанс получить силы и способности, нужные для того, дабы помочь той, кто слишком много страдал. Той, что сейчас покоилась у него на руках, уже беззвучно рыдая. Той, что не ведала настоящего счастья в своей жизни.
   Его руки стали скалами, ограждающими ее от ненастья и бури внешнего мира. Его тело стало землей, дарующей ей силу, успокоение, светлые помыслы и улыбку. Его дыхание стало теплым ветром, обвевающем ее тело, и ограждающим девушку от злых вариаций, действий и  намерений других. Его полуприкрытые глаза стали для нее ее личными звездами цвета первозданной молнии, осветляющие Тане ее путь, и не дающие девушке заблудиться и сгинуть во мраке жестокой реальности. А когда Донар наконец тихо заговорил - его голос стал музыкой, задевающей доселе нетронутые струны души девушки, будто бы призывая ее к чему-то... чему-то светлому.
- Ты - не одна, Тана. Ты никогда одна не будешь. И ты - в безопасности, поверь мне. Момент этот - не сон вовсе, который разрушится реальностью,нет. Сие и есть реальность. Твоя реальность, Сатана. И в оной нету зла, супротив тебя направленного.
   Бог нежно и аккуратно провел рукой по личику Сатаны, вытирая ее слезы, предательски струившиеся из глаз девушки, и прислонил ее головушку к себе, поплотнее укутывая принцессу в свой плащ. Они провели так минуты, или даже часы - сложно сказать. Но Ас дал девушке все время, что ей было нужно. Он не торопился, не делал это через силу - нет. Он хотел, дабы Тана была счастливой и спокойной. И он готов был для этого сделать то, что нужно, и на что он способен. И больше того - Ас не ведал, чем обусловлено такое желание. Но в данный момент причина не была важной для него.
   
   Он просидел с девушкой так до тех пор, пока она не уснула в его объятиях. И долгие часы еще сидел абсолютно неподвижно, наблюдая, как ее личико во сне меняется, постепенно выражая спокойствие и радость, а после и вовсе начнет показывать еле заметную улыбку. Тор не знал,  какие сны видит Тана, однако надеялся, что они приносят ей лишь хорошее. Дождавшись, пока ее сон станет максимально безмятежным, Ас медленно встал, удерживая девушку на руках, и отнес ее в спальню, которую, к слову, нашел только через минут семь блуждания по апартаментам. Плавно уложив ее на простыни, бог подумал было все-таки сменить свой старый и, признаться, далеко не хорошо благоухающий плащ на чистое одеяло. Но чем больше он старался как можно аккуратнее и незаметнее выпутать ее из этого грязного и пахнущего разным алого кокона, тем больше Сатана с завидным упорством вцеплялась в оный коготками, чуть нахмуривалась, и лишь укутывалась поплотнее. Отличная бессознательная реакция, ничего не скажешь. Но самое главное - Тор не понимал, чем она вызвана. Хотя, искать ответы сейчас он не хотел. Посему бог просто оставил безуспешные попытки, зажег камин (да, здесь почему-то был камин), и тихо вышел из комнаты, бесшумно закрыв за собой дверь.

   Признаться, сейчас было бы самое время улетать обратно в Асгард. Но что-то словно бы держало Громовержца здесь, в Мидгарде, в этом городе, в этой квартире. Ну и пусть, в конце концов. разве он - не хозяин своей судьбы? Однако чем попусту сидеть и ждать пробуждения Таны, Донар решил чем-то заняться. К примеру - готовкой. Ибо многовековой опыт общения с богинями дал ему ясно понять - после подобных потрясений с утра девушек всегда тянет на поесть, а если не тянет - все равно, еда им нужна. Даже если они не испытывают в оной биологической потребности. Пошарив в холодильнике, бог не нашел ничего, кроме как парочки кусков говядины, молока, текилы и полдесятка острых соусов. Порывшись по дому еще, громовержец нашел немного специй и целую коллекцию вин. Сделав вывод, что мисс Хеллстром если питается, то явно не дома, Тор пожал плечами, и начал справляться с тем, что нашел. Правда, поскольку Ас не разобрался ни в плите, ни в духовке, жарить мясо пришлось более древним способом - на костре. Соорудив из кочерги от камина, предварительно простерилизованной, и двух железных стульев некое подобие агрегата древних скандинавов для жарки мяса, бог скептично посмотрел на свое творение.  нанизав в некотором роде замаринованную говядину на импровизированный вертел, призвал шаровую молнию под этим всем как некий заменитель огня. Впрочем, пахло не хуже, готовилось не хуже, да и искать дрова Асу было откровенно лень. Вокруг не было ни намека на какой-то лес, так что Донар особо и не думал над этой затеей. Спустя некоторое время бог посчитал мясцо готовым, попробовал один кусочек, скептично хмыкнул, добавил острого соуса, и проторчав над "кухней" еще капельку, принялся снимать жаркое на большую тарелку. За всем этим Донар даже не заметил, что вскоре над горизонтом должны были появиться первые лучи восходящего солнца. взглянув на уже начинающее светлеть небо, бог лишь улыбнулся, и понес еду в спальню к девушке, что все так же безмятежно спала, пребывая в плену у своих сновидений. Одинсону оставалось лишь надеяться, что они были приятными и успокаивающими. Поставив тарелку на столике возле кровати, бог вернулся за вином, с несколько минут постоял в раздумьях перед стеллажом с бутылками, остановился на руби порто пятьдесят пятого года, взял бутылку с бокалом, и отнес к нехитрому блюду, предварительно выбив корок ладонью по донышку, и закрыв оным горлышко, дабы не выветривалось, так сказать. Первые лучи небесного светила, повелевающего днем, уже начинали показываться на горизонте, а значит, вскоре девушка должна была проснуться. Тот факт, что это "вскоре" вполне могло наступить в четыре дня, бога как-то совсем не волновал. Что для него несколько часов? Словно моргнуть. Донар взглянул на спящую Тану, наклонился к ней. поправил ей пряди волос, разметавшиеся в безвольном беспорядке по ее личику и кровати, после чего развалился в кресле в углу комнаты, и принялся ожидать ее пробуждения. Он не хотел спать. Не хотел и есть. Выпить бы не отказался, но ничего стоящего в доме у Сатаны он не нашел. Посему Ас так и просидел до ее пробуждения, смотря слово бы в пустоту, и в то же время созерцая ее, спящую, словно его взгляд отваживал любой кошмар.

+1

8

Сейчас не существовало темной королевы: на руках у Тора, баюкавшего ее, словно ребенка, рыдала девушка, у которой не было ни имен, ни титулов, ни великой власти, что заставляла ее держать спину прямо, а на голове вечно носить ледяной венец, бывший с ней всюду, даже когда его не было видно. Вместе со всеми своими грешниками, с прошлым и будущим, с законами Его и слугами, что смотрели на рыжую с осуждением с церковных витражей, Ад остался где-то за пределами их реальности, ему не было здесь места: да и не смог бы он пробраться, просочиться сквозь мягкие объятия громовержца. Когда ас поднял ее, осторожно усадив к себе на колени, Сатана не пыталась сопротивляться, не пыталась что-то сказать - да и едва бы смогла. Она, кажется, вовсе не понимала, что происходит, сквозь пелену слез, солоноватым привкусом моря оседающих на губах и скатывающихся на мягкий серебристый ковер на полу, ничего толком не видя, и все ее существо, вздрагивающее, нервное и отчаявшееся, растворилось в бездне тихой, сумасшедшей истерики.
Единственным осязаемым и осмысленным чувством было чужое тело. Наверное, без этих прикосновений, без ощущения теплой кожи под собственными руками, без легкого, едва уловимого запаха стали, смешанного с лесом, рыжая уже давно провалилась бы в темноту, откуда не стала бы выбираться. Это было странным чувством. Несколько раз умерев и решив, что ей это дело совсем не нравится, демон всегда старательно избегала любых близких контактов с теми, кто был намного сильнее ее, и сейчас Хеллстром остро понимала, что никакая ее сила, идущая из бездны адских земель, не сравнится с легким движением запястья аса, которое без всякого труда сломает ей шею. И она, осознавая это и принимая, доверяла Донару, как, может быть, никогда прежде - никому другому, доверяла безоговорочно, целиком, найдя в нем то, чего не знала раньше и чему не знала правильного имени. Страх, что вцепился в сердце девушки черными металлическими когтями, неохотно отступал, напуганный этим мягким светом куда больше, чем всем огнем Преисподней.
Тана чувствовала, как растворяется в том, что показывал ей бог, в огромной, бесконечно величественной природной мощи, как в сердце ее медленно, по капле, просачивается мягкая, убаюкивающая песня ветров и шепот гор - и в конце концов Сатана затихла, потому что больше не осталось ни сил, ни крика: так иссякает дождь, выплакавший, выревевший из себя всю свою силу, разбившийся о почву и сдавшийся ей на милость каплями чистой воды, что напитают по весне свежие листья и розовые бутоны. Руки аса, могучие, тяжелые, похожие на узловатые корни деревьев, обнимали хрупкое женское тело с мягкой бережностью, с заботой, которой, казалось бы, сложно было ждать от существа, чьей жизнью и сутью была война, но Хеллстром не задумывалась об этом, уткнувшись в его грудь мокрым лицом и все еще мелко вздрагивая; она вообще сейчас не могла и не хотела думать ни о чем, потому что любой проблеск мысли, врывавшейся в темноту сознания, освещал путь всем кошмарам, что лишь ждали своего часа. Сейчас девушка пряталась за ним - и в нем - от всего мира, который черной пастью злобы вздымался вокруг, запутывалась глубже в этих прикосновениях и его мягком, убаюкивающем тепле, доверчиво, словно одичавшая уличная кошка, которую вдруг приласкали, прильнув к Тору. Это волшебство было древним и бесконечно сильным, темнее и старше любой магии, оно возникло тогда, когда первые дочери Евы своим детям пели в пещерах колыбельные без всяких слов, и им внимали безмолвные камни, быстротеченые реки и даже сама земля.
Она поверила ему, в каждое слово, что прозвучало и что осталось между ними безмолвным.
Убаюканное, израненное осколками боли сознание погасло, на этот раз - без всяких вспышек, без попыток бегства от реальности, и королева уснула, разжав мертвую, отчаянную хватку на плечах громовержца. Голубые глаза Донара, которые она, пожалуй, только и помнила сейчас, превратились в безмятежное небо цвета ясного, чистого, как лазурная краска на кисти художника, и рыжая рухнула в эту сказку, даже не помня толком, что видела в мире снов, но напиваясь их теплотой до самого края, досыта, когда больше уже не было нужды забиваться в угол и закрываться огромными крыльями от надвигавшейся темноты. Ведь все проходит - и это пройдет.

Одна Хеллстром всегда спала немного по-кошачьи, свернувшись в уютный клубок. На самом деле, суккуб, несмотря на внешнюю легкость своего существования, в котором не было места тоске по кому-то, страдала от одиночества, и этому равнодушному, пустому куску черноты в ее сердце требовалось тепло - хотя бы какое-то, пусть даже крайне нелепое, пусть надуманное и несуществующее вовсе нигде, кроме ее воображения. Именно в этом и была разгадка того, что девушка закуталась в плащ Одинсона, как в спасительное покрывало: она лишь чувствовала эту память о чужом теле, что хранила ткань между своими нитями, и все остальное было неважно. Именно поэтому в нем было уютно.
И проснувшись, когда солнце уже давно стояло в зените, девушка долго еще не могла заставить себя открыть глаза, выпутаться из сладкого ощущения и понять, где она и что случилось. Большая часть ночи канула для королевы в небытие, оставив после себя лишь нежное, немного тягучее послевкусие воспоминаний, сильно раздробленных и не слишком понятных, но зато до невозможности ярких. Тьма ушла.
Отчего-то она удивилась, когда увидела Тора в кресле напротив - Сатана словно боялась и одновременно просто принимала тот непреложный факт, что ас, наверное, ушел, когда она уснула; но мужчина все еще был здесь, он смотрел на нее немного задумчивым, тяжелым взглядом, и рыжая улыбнулась ему чуть смущенно, неловко, когда садилась, спуская с кровати длинные ноги. Она не помнила, как оказалась здесь, но не стала даже спрашивать, ибо это тоже было неважно. Эта ночь выбивалась из обыденных категорий, и Хеллстром вдруг очень ясно поняла, что никогда не спросит у бога о том, что было между ними, сохранив в глубине души странные, полные легкости светлые образы из своих грез, в которым нашлось место всем ее надеждам.
- Прости, Тор, мне... Нужно умыться, - произнесла она, обеими руками убирая волосы прочь с лица и немного неуверенно, пробуя словно свои силы, вставая на пол.
Алая накидка, которую девушка, совершенно не задумываясь, на прощание бережно погладила ладонями, осталась лежать на темной простыне, а сама рыжая куда-то ушла, тихо переступая босыми ногами по гладкому полу. Сейчас ей хотелось наконец избавиться от последних следов, сбросить их прочь, как змеиную кожу, и навсегда о них забыть. Зашумевшая вскоре вода долгое время еще была темной, как венозная кровь, скатывалась по белым стенкам, унося с собой остатки злой памяти и ужаса прошлых дней, которые уже начали блекнуть в памяти, превращаясь, как и обещал громовержец, лишь в легкие тени, что потом тоже сгинут прочь, рассыпавшись в пустой туман.

Вернулась суккуб минут через двадцать, легкая, бесшумная, с растрепанными длинными волосами, мгновенно высохшими и свернувшимися в тугие кольца локонов, на ходу натянула свое платье, что подобрала на подлокотнике кресла, и снова теперь она пахла розами и - совсем немного - ноткой пепла чего-то терпкого и горьковатого, похожего на сандал. Она стояла напротив мужчины, в паре шагов от кресла, заложив руки за спину и переплетя длинные белые пальцы друг с другом, и смотрела на него со странным, неопределимым выражением в глубине глаз, в котором можно было разобрать тысячу оттенков чувств и не понять при том ни одного. Девушке хотелось что-то сказать, но она не могла подобрать нужных фраз, растеряв их где-то и не в силах теперь собрать разлетевшиеся по полу серебристые шарики в одну ладонь.
Она смотрела на блюдо, что стояло на прикроватном столике, и осознавала, как на самом деле благодарна сейчас асу за то, что он остался здесь. В конце концов, королева скользнула вперед, села на пол у его ног и на мгновение коснулась щекой колен: мягкий, осторожный жест, в котором была и просьба о прощении, и невыразимая эта благодарность. Взяв одну ладонь аса своими, рыжая прижалась к ней губами, на которых не высохла еще вода, и улыбнулась, открыто и мягко.
- Спасибо, - прошептала она, осторожно, немного робко сжав пальцы на кисти мужчины.
Больше нечего было сказать.
Сатана лишь надеялась, неловко и виновато, что он по одному этому слову, в котором искренность кричала навзрыд, поймет сейчас то, что происходит у нее в сердце. Ибо не было у девушки больше ничего, что она могла бы произнести сейчас, не было у нее даже мыслей, которые можно было бы облечь в плоть; наверное, никогда прежде суккуб не была столь беззащитна и откровенна с кем-то, кроме собственного дневника.

+1

9

Наблюдая за спящей Таной, Ас словно бы погрузился в некое эфемерное состояние, в котором все вокруг воспринималось слегка иначе. Некий Дэниел Рэнд назвал бы это медитацией, но это слово Тор всегда воспринимал как состояние коматоза от алкогольного опьянения, и иначе его понимать отказывался наотрез. Быть может, именно поэтому пробуждение девушки бог почему-то воспринял как эдакое новое рождение, что ли. Самую малость сузив глаза, он более пристально начал всматриваться в то, что видел, совершенно забыв и даже не подумав о том, что Сатане от этого может быть, знаете ли, неловко. И когда девушка со свойственной ей грациозностью и плавностью покинула спальню, Ас подпер кулаками подбородок, задумался, и тихо выдал:
- А яства так и не попробовала... Но они ведь и вправду неплохи! Эх, девы юные. Порой чибиса проще приручить, нежели их понять.
   Пожав плечами, Донар встал, подошел к кровати, и решил понять, что же Сатана видела такого в его накидке. Взяв ее за край ткани, бог принюхался, и округлив глаза, сразу же бросил оную на место, рефлекторно чихнув. Его плащ нуждался в незамедлительной чистке или же окончательной замене, ибо провонявшее насквозь гарью, перегаром, сталью и кровью никому нравиться не может. Неужели у демонов такие специфические вкусы? Вернувшись обратно в кресло, Тор дождался Тану, которая словно бы преобразилась. В ней больше не было той надломленности, ужаса и отчаяния в глазах, она понемногу и окончательно излечивалась от ран, нанесенных ей не только французом, но и самой жизнью. А как она пахла! Ас не отказал себе в удовольствии потянуть носом воздух, вдыхая аромат девушки, и еле заметно улыбнулся. Однако ее действие после... Не такого ожидал Громовержец.
   Представьте, как это все сейчас выглядело: могучий, огромный древний бог чисто из-за генетической привычки сидящий в кресле, как на троне, пусть и сам оное не осознающий, и сидящая возле его ног красавица в воздушном платье, с кудрявыми рыжими волосами, разметавшимися по ее плечам, прислоняющаяся щекой к его колену. Но в то время. как внешний вид говорил одно, если присмотреться получше, открывалось совершенно другое. И Громовержец не поленился заглянуть глубже, а не смотреть только лишь на очевидную картину древнего языческого обычая или обряда. Увиденное потрясло его, дало непонимание, и также - некое чувство обязанности. Он чувствовал, что обязан Сатане за такое доверие и эмоции. Быть может. будь на его месте другой, у него не возникло бы такого, но Тор был богом. А боги должны оправдывать то, как смертные и другие их видят. Во многом, боги являлись тем, кем их видели другие. И если эта юная девушка видит его таким... Ну что же. Он станет таковым для нее. И только для нее.
   Нежно взяв девушку за плечи, бог поднял Сатану с пола, смотря на нее в кои-то веки снизу вверх, и едва улыбаясь. притянув ее к себе чуть ближе за талию, Донар взял руки девушки в свою ладонь, и тихо ответил:
- Тебе спасибо, Тана.
   И после этих слов Ас встал на ноги, все так же держа руки девушки в своей, плавно отпустил ее ладони, провел руками вдоль ее плеч, и почти не касаясь ее кожи, поднял Хеллстром даже не силой, но скорей ветрами, на один уровень с собой. Вряд ли девушка могла его понять, но он и вправду был благодарен ей. Благодарен за оказанное доверие. За честность. За открытость. За качества, куда более ценные, чем многие могут даже представить. И он собирался сделать все от себя зависящее, дабы оправдать оные. Чтобы она не разочаровалась в нем. Чтобы она всегда могла обратиться к нему за помощью, и он всегда прибыл вовремя. Тор мог немногое в мироздании, на самом деле. Но это было ему подвластно.
   Мягко поставив Сатану на ноги, Донар наклонился к ней, улыбнулся, и чмокнул девушку в лобик, после чего направился к балкону:
- Хотел бы я город сей посмотреть, о Дева Преисподней. Что ты молвишь - окажешь честь ли мне оный показать ты? И коли да - пойду я поищу одеянья для себя, хоть как-то подходящие под смертных стиль же. А коли нет - искренне надеюсь я, что передумаешь ты, и все же "да" слетит с твоих губ, Сатана. А пока, коль ты не против - совершу я страндхуг на место с одеяньем в чертогах сих, о Дева Преиподней.
   И сказав это, Ас направился к отдельной комнате-шкафу. Он уже ранее заметил, что в этих апартаментах правила не только женская рука. Значит, вполне вероятно, что здесь найдется и мужская одежда. С полминуты бог еще думал, поймет ли Тана слово "страндхуг", но потом решил, что поймет. Ведь как можно не знать, что такое вежливый рэкет в древнескандинавском стиле? Конечно, нельзя, каждый должен знать историю предков. Ну, или так думал Ас. И вот, копошась в огромной куче одежды, он ... так и не нашел чего-либо, мало-мальски подходящего ему по размеру. Да, быть большим - это здорово, только не в подобных случаях. Силою чуда природы бог умудрился найти кенгурушку размера XXXL, напялил оную на себя, и ему пришлось смириться с мыслью, что водолазки, вообще-то - тоже одежда. Главное - не делать резких размашистых движений. Со штанами дело обстояло похуже, посему богу пришлось попросту выпрямить свои поверх сапог, и с горем пополам он мог сойти за смертного. Ключевое слово - с горем пополам. Ибо когда он явился пред светлы очи девушки, та разразилась заливистым хохотом.
- Ну чего поделать, не может Мидгард содержать сына Асгарда, увы - смущенно развел руками бог, и кенгурушка незамедлительно превратилась в безрукавку. Ас только вдохнул, но как только услышал треск швов, решил вообще воздержаться от дыхания как такового. В целом, даже так можно было бы идти, но спасение пришло в виде женской находчивости. И по скромному мнению Громовержца, применения магии преисподней. Ему была вручена кожаная куртка - о диво! - почти что его размеров. Теперь ас был похож на байкера-переростка. Не самый плохой вариант.
Подождав, пока девушка переоденется-приоденется для выхода, Донар также успел подумать, что неважно, кто ты - Асинья, Олимпийка, демонесса, или даже Хинду - если ты девушка, ты ВСЕГДА будешь одеваться крайне долго. Но результат всегда стоит ожиданий, посему когда бог увидел Сатану в новом одеянии, то лишь удивленно присвистнул, любуясь ее грацией, красотой, утонченностью вкуса и гармоничностью одежды в цветовой гамме. В некотором роде, кажется. все сверхъестественные существа получали некое странное удовольствие от переодевания в смертных. Чуть позже для этого дела появится довольно хороший термин - косплей. Но как и позже, так и сейчас были, есть и будут те, кому это дело вообще не удается. К примеру, Тане это удавалось с непринужденной легкостью. Тору вот не давалось от слова вообще. Но это не значит, что Аса это волновало. И как только девушка направилась к выходу из квартиры, бог хитро улыбнулся, взял ее под руку, и направился к бассейну на крыше. Пусть им стоило некоторое время провести, как смертные, Тор не мог отказать себе в удовольствии начать этот поход, как бог. Чуть ли не вытянув Хеллстром наружу, Тор подхватил ее на руки, подошел к краю здания... И просто шагнул в пустоту.
   Падение было столь мимолетным, что во время оного у многих вполне могла пронестись вся жизнь перед глазами, как бы парадоксально это ни было. И когда до земли оставалось каких-то двадцать метров, бог лишь напряг руки, дабы девушка не почувствовала толчок от приземления, и впечатался сапогами в тротуар, который незамедлительно брызнул во все стороны каменно-бетонным крошевом. Как ни в чем не бывало мягко поставив девушку на ноги, Донар скептически посмотрел на четверку прохожих, пораскрывавших рты от произошедшего, и отчетливо так буркнул:
- Тоже мне, цивилизация. Неспособны даже мостовую отладить вы достойно! - сказал, будто сплюнув сторону прохожих Громовержец. - Чего зенки-то раскрыли? А ну брысь отседова по делам своим, мелкие см...смутьяны!
   Зеваки после такой речи бога сразу же удалились, бормоча себе под нос что-то о зажравшихся однопроцентниках и что их давно пора посадить всех без разбору, дабы они не вскруживали голову невинным девицам. Бог не понял ровным счетом ничего из сказанного ими, но интонация в общем ему не понравилась, посему людей совершенно случайно сбил с ног неслабый порыв ветра, да прямо мордами в лужу. Довольно улыбнувшись, Ас обнял Тану за плечи, и направился исследовать этот город. Перед ними был целый город, полный чудес, которые казались обыденностью для смертных, неспособных  оценить то, что у них под носом.
   И чудеса не заставили себя ждать. Во-первых, бог успел отчудить в первые десять минут, заприметив огромный кастомный Харлей Пэнхед 79го года. Посмотрев на свою одёжку, затем - на мотоцикл, Ас с невозмутимым видом достал из-за пояса двадцать золотых (это он еще расщедрился, кстати, если учесть курс золота в восемьдесят пятом), подошел к байку, критически оглядел его, изучая новшества механики Мидгарда, понял, что после сороковых годов техника изменилась, и задумался. Во время войны бог научился пользоваться определёнными видами транспорта, но здесь было что-то, похожее на узкий паз, в который нужно было вставить чего-то металлическое и длинное. О замке зажигания в мотоциклах Тору еще никто не рассказывал. Пожав плечами, бог ткнул пальцем в замок зажигания. закоротил оный электрическим разрядом, затем с первого раза кикстартером завел байк, уселся на оный, и с невинным улыбающимся видом пригласил Тану сесть позади. Байкера, выбегавшие на такой явно наглый угон, удивились еще больше, когда в них бросили мешочком с золотыми (прицельно в рыло, кстати, но бог не специально, просто так вышло), и попытались было догнать наглеца. Но тут, скорей всего, вмешалась Сатана, ибо девичьи ары успокаивали мужланов похлеще иных пудовых кулаков. Издав оглушающий рокот, бог отправился на изрядно просевшем мотоцикле по улицам города, то и дело удивляясь куче неоновых вывесок, разным аттракционам в его понимании - ну откуда Громовержцу было знать, что эвакуатор - это муниципальная служба такая, а не аттракцион? - и прочим новшествам Мидгарда. И иногда оглядываясь через плечо, блондин видел, что девушка улыбается. Притом - непринужденно. Это радовало его сердце куда сильнее всего увиденного в городе.

   После нескольких часов неспешной поездки бог и демонесса остановились возле какого-то шикарного ресторана, который понравился Одинсону своим фасадом, напоминавшим ему о коренных племенах Америки. Да, ресторан был стилизованным под индейцев, что, впрочем, не делало его менее популярным среди американцев. Правда, ни одного индейца внутри не было. Странно, конечно, но Ас лишь пожал плечами, негромко сделав философский вывод, что они, слишком заняты управлением этой таверной, дабы работать прислугой. Право слово, он дохрена еще не знал о новой Америке. Выбрав понравившийся Сатане столик, бог деловито подошел к сидящей за ним шумной компанией, и вежливо попросил их удалиться. Сначала они подумали, что этот громила шутит, а бог подумал, что они веселятся от радости и выпивки. Непонимание культур, чтоб его. Но спустя полминуты Громовержца таки дошли намерения смертных, и он со слегка скучающим лицом взял одного из них за шиворот, поднял над землей, и поволок к выходу, заявив, что они слишком много выпили, и нечего им омрачать сие достойное заведение своими непотребствами и хулительным поведением. Выпила компания и вправду много, поэтому сразу ринулась за Асом восстанавливать справедливость, но как только из камрад был запущен на пятнадцать метров в фонтан через дорогу, они как-то поубавили свой пыл, и ругаясь вполголоса, побежали смотреть, цел ли "снаряд". "Снаряд" был цел, но без сознания. А Тор с Сатаной в это время уже заказывали яства и выпивку. Обслуживали их неохотно, в основном - из-за внешнего вида громовержца, который снова вызывал шепот о однопроцентниках. Наконец Ас поинтересовался у Сатаны, кто или что это такое. Получив ответ, Донар лишь посмеялся, и бросил официанту еще парочку золотых. Только для того, чтобы еще раз убедиться - золото всегда будет править умами слабых. Отношение враз поменялось, и заказ был осуществлен с небывалой скоростью.  Тор начал пить, девушка - есть, и в целом, день обещал быть вполне хорошим. Что могло его омрачить? Даже этот незнакомец в пальто в углу, наблюдающий за странной парой, не внушал опасения.
   Как оказалось - зря.
   Спустя двадцать минут мужчина подошел к стойке, и что-то шепнув бармену, развернулся, и направился к столику демонессы и бога. Почему-то все вокруг стали плавно покидать заведение, но Ас этого даже не заметил. Какое ему дело до смертных, в конце концов? И вот когда незнакомец приблизился к столику...
- Простите за мою несдержанность, но я вынужден украсть у вас внимание сей очаровательной дамы. Увы и ах, достопочтенный байкер, отказ я не приемлю.
   Бог лишь допил свой бокал с пивом, поставил оный на стол, ухмыльнулся, и не глядя на собеседника, ответил:
- Увы и ах, я вынужден тебе отказать же, человек. И настоятельно рекомендую я тебе скрыться с глаз моих немедля, покуда...
   Но как только Донар взглянул в лицо незнакомца, его словно подменили. Кулаки сжались до побелевших костяшек, глаза округлились, тело напряглось, словно струна... Почему, казалось бы? Ведь незнакомец не был кем-то особенным. Черные волосы, собранные в хвост, строгий костюм в черно-алой гамме, длинное пальто классического покроя, гладко выбритое лицо, глаза... а вот тут следовало бы задержаться. Глаза незнакомца были темно-алыми. В целом, можно было воспринять это как особенность радужки,и больше ничего, но Ас явно видел другое. Собеседник, казалось бы, подумал, что нахальный верзила одумался. но тут громовержец мгновенно перекинул стол, подхватил Сатану под руку, и мигом понесся прочь из бара, не удосужившись даже дверь открыть, попросту снеся ее плечом. на улице он поставил девушку на ноги, и преисполненный серьезности, готовности к бою, а также страха - не за себя, но за Сатану, чуть ли не прорычал:
- Беги же, Тана! Беги отсюда ты как можно дальше! Беги да не оборачивайся! БЕГИ ЖЕ, ДЕВА!
   После чего, в душе понимая, что слова в такой ситуации вряд ли дойдут до девушки, бог схватил байк за вилку, и с размаху запустил оным в незнакомца, неспешно направлявшегося к ним. И следом - поджег оный молнией. Взрыв был неожиданным, обдав все вокруг огнем, гарью и обугленными деталями мотоцикла. Но Ас знал, что это даже не задержит незнакомца.
- Чего стоишь?! БЕГИ ЖЕ, КОМУ СКАЗАНО! НЕ Я ЕМУ ВЕДЬ НУЖЕН, БЕГИ!!
   И размахнувшись, бог со всей силы саданул кулаками по земле, ударной волной сбив с ног незнакомца, который был вполне невредимым, не считая одежды. После Ас ринулся на него с утробным рыком, призывая свой молот, который оставил в квартире Хеллстром .Тогда ему это казалось правильной идеей. Сейчас же... отнюдь.
- Признаюсь, виноват - не узнал тебя я сразу, язычник. Если бы узнал, то не стал бы церемониться - все так же тихо и вкрадчиво проговорил незнакомец, с поразительной ловкостью уклоняясь от ударов Громовержца - Но и ты меня пойми - не ожидал я встретить пережиток религии скандинавов здесь, в Вашингтоне. Какой у тебя интерес? Решил ты вновь набегами заняться...
- Не твоего ума дело, хелев кровосос! - зарычал Донар, и поймав-таки соперника за горло, саданул ему кулаком в лицо. Затем еще. И еще. И вновь, и снова, и снова. Удары гулом отзывались на метры вокруг, но когда Ас бросил того о стену, тот лишь... рассмеялся, вытирая кровь с лица.
- Вижу, что ты не шутишь. И не желаешь отдать мне ее по-хорошему. Странно, я думал, что рабство уже изжило себя. Но чего еще ожидать от такого экспоната? - резко поднявшись на ноги, незнакомец вытянул руку вперед, и добавил: - Никогда не пробовал такой трюк с богом. Скажешь мне, если будет больно.... Громовержец.
   И в тот же миг Ас замер на месте, исказившись гримасой удивления и боли, Словно бы что-то его держало, выворачивало изнутри, причиняя неописуемые страдания. Он даже пальцем не был в силах был толком пошевелить. Соперник расхохотался, видя, что Тор в его власти, и неспешно, не опуская сжатой у кулак руки, направился к ней.
- Девочка, пора поделиться своей силой. Она тебе все равно без толку... как и твоя жизнь. А если ты чем-то не пользуешься - зачем это иметь, м? Будь паинькой... не сопротивляйся.
  Бог, слыша это, зарычал от бессилия. Он говорил ей, что не позволит причинить ей вред. Что не позволит, дабы она страдала. И сейчас он что, будет беспомощно наблюдать за этим? Да никогда. Стиснув зубы, Тор каким-то чудом умудрился повернуть голову к сопернику, и сквозь боль издал:
- Для начала... тебе придется... меня... убить.... братоубийца.
  И затем, медленно, шаг за шагом, Ас начал двигаться. С каждым его движением его руки, лицо, торс, ноги покрывались кровью. Его кровью. Она словно бы выходила из него, как будто бы незнакомец контролировал каждую каплю алой жидкости в тебе Донара. Но Одинсон плевал на это, и словно одержимый, продолжал приближаться к врагу.
- Нет... Ты же ломаешь правила игры! Правила магии! Как ты вообще еще ходишь?! - было явно видно, что незнакомец не ожидал такого поворота. Но когда бог блеснул молниями из глаз, обнажив клыки в надвигающемся безумии, тот понял - нужно приложить больше усилий.
  Забыв о Сатане, мужчина направил обе руки на Донара, пытаясь таки удержать его на месте. Но тот все шел, слово заведенный, с каждым шагом оставляя за собой кровавые следы, сжимая кулаки, и издавая звериное рычание. Поняв, что таким его не удержать, незнакомец ругнулся на языке, поразительно напоминающим древнеарамейский, и крикнул:
- Что же, если так - посмотрим, как ты проживешь без крови, Асгардец! - и резко дернул руками в стороны.
   В тот же миг алая жидкость фонтаном хлынула во се стороны из Громовержца. Она вытекала из его пор, изо рта, ушей, глаз - отовсюду. Всего несколько секунд - и в теле бога не осталось ни капли первозданной жидкости, которая по велению незнакомца собралась за его спиной, словно бы повторяя его силуэт в извращенной и уродливой форме. Лицо Аса исказило, и он, удивленно рыкнув, рухнул на колени, опустив голову. Незнакомец же, удивленно смотря на творение рук своих, тяжело дыша, расхохотался.
- Не думал, что ты столько выдержишь, божок! Но теперь - я заберу то, за чем пришел. Итак...
   Обернувшись к Сатане, он направился к ней с видом победителя. За все это время, которое заняло не больше минуты, он наконец чувствовал себя победителем. Пока не услышал нечеловеческий голос за своей спиной.
- Теперь поймешь ты, что убить меня сложнее, нежели Авеля, жалкий еврей... - тяжело дыша, бог, стоящий на коленях с опущенной головой сжал пол в своих руках, впиваясь пальцами в камень и кроша его. А когда он встал на ноги... в его лице не было ничего человеческого. Лишь ярость и желание убивать. Мельком взглянув на Сатану, глаза берсеркера на миг обрели осмысленность:
- Беги же, дева... беги не только от него. Но уже и от меня.
   И как только Ас договорил эти слова, он в тот же миг ринулся на Каина, ударом пробив ему живот, и мощным прыжком унес его почти что на километр от разрушенного ресторана. И вдали доносились лишь громогласный рев берсеркера, звуки ударов и крик первого из вампиров.

+1

10

Больше всего Сатана боялась нелепой по мнению многих вещи: она боялась того, что все на самом деле проходит. Что все конечно.
И пока они проводили этот день вместе, пока она смеялась, отводя порой глаза, внутри девушки жило и крепло ощущение, что беда близко, что на самом деле это - лишь передышка, и скоро она закончится. В этом был ужас ее существования, проклятия, ни причин, ни имени, ни даже истоков которого Хеллстром не знала - все те, к кому она лишь пыталась привязаться, заканчивали свою жизнь плохо. И если сама королева вполне могла пережить тот факт, что умирала с завидной регулярностью, ибо точно знала, что её ждет за границей миров, то со всеми остальными это убеждение работало как-то не слишком хорошо. Да, прямо сказать, не работало вовсе.
Конечно, ас не был смертен в широком смысле этого слова и уже пережил тысячи битв, но в глубине души девушки плотно жил страх, тот, что не видел и не мог видеть никто чужой, но который прекрасно осознавала она сама. Вселенная никогда не оставляла ее в покое. Вселенная требовала от неё никогда не оставаться счастливой, потому что так мирозданию казалось удобнее. Легко управлять существом, одиноким в каждом своем устремлении, и нет опасности, что однажды оно сделает выбор не в пользу баланса, просто потому, что не из чего будет делать выбор.
Наверное, поэтому она не удивилась, когда незнакомец с алыми глазами одним своим появлением перечеркнул всю иллюзию спокойствия, что нависла над плечами девушки за эти недолгие часы. В общем-то, это было ожидаемо. Настолько, что Тана могла бы рассмеяться, в очередной раз оказавшись правой, если бы не то, что видела сейчас.
- Тор! - в том крике прозвучала боль, которой не было равной.
Только не снова.
Только не из-за нее.
Только не с ним.
"Не сейчас. Пожалуйста. Не сейчас. Я больше не смогу."
С Сатаны уже довольно было смертей и трагедий, что росли вокруг нее, словно алые маки на забытых могилах.
В принципе, бог допустил только одну большую стратегическую ошибку, но она единым махом перечеркнула весь его тактический талант - Донар сказал Сатане, чтобы она убиралась прочь.
Если в случае, когда он промолчал бы или, что ещё лучше, настоятельно просил остаться, девушка могла бы подумать над этим предложением, предпочтя остаться на безопасном расстоянии, чтобы успеть подумать, то теперь делом принципа было сделать строго наоборот. Просто выполнить прямой приказ Хеллстром не позволяло врождённое чувство бараньего упрямства, удивительным образом переплетавшееся со своенравием - в конце концов, забери их всех дьявол, разве она не королева, которая сама в состоянии решать, что ей делать или что не делать? Попытки в ультимативной форме указывать рыжей, что она идет куда-то не туда, обычно заканчивались грандиозным скандалом, и этот случай совершенно не должен был вдруг стать исключением. Окинув взглядом руины бедного заведения, суккуб исчезла, будто её не существовало вовсе, обернувшись в чёрный туман, что сладковато пах пеплом и розами. Гари в запахе становилось всё больше.
Из ночных теней теперь было её тело. Облаком тумана, невесомым и бесплотным, что нельзя ни поймать, ни коснуться, Хеллстром возникла между дерущимися мужчинами, обняла крыльями вечной беспросветной темноты - и исчезла вместе с ними. Прочь из города, прочь от людей, чтобы никого не задеть и никому больше не навредить, прочь, ещё дальше, сквозь половину мира. В конце безумной пляски всех реальностей, что заняла меньше мгновения, но успела выкрутить в сознании свет похлеще, чем прозектор над своим столом, их ждала холодная земля обрыва над шумевшей внизу рекой. Рассержено закричала пара чёрных воронов, смотревших в небо с ветки огромной сосны; они всплеснули крыльями и сорвались вниз, двумя темными силуэтами заскользив над беспокойными водами.

Извернувшись, сжав длинными пальцами плечи Каина, рыжая вновь замерцала, обретая плоть, уже внизу, в обрыве реки, утопая по колено в воде. У неё было слишком мало времени, и ей было не до рассуждений об этичности и выслушивания бредовых объяснений, кому и за что она должна. Когти её пропороли кожу проклятого с легкой, насмешливой небрежностью, впились в горло, выжимая из него капли чужой крови, и он не мог ничего сделать - река, смеясь и перекатываясь волнами в своем ложе, размывала его колдовство. Мертвяки не могли пересечь границу из проточной воды, так повелось издревле и с тех пор не менялось; могучее и древнее волшебство воды с легкостью растворяло в себе и магию крови, и магию смерти, и для полноты картины даже магию разума. Что, в прочем, было вполне понятно - сложно пытаться захватить чужое сознание, когда сам ты летишь с водопада и с глубоким подозрением гадаешь, ждут тебя внизу ласковые объятия скал или нет. Мёртвое колдовство, что поддерживало тело первого убийцы на Земле в состоянии вечного существования, незримо утекало сквозь пальцы, смываемое ледяным потоком, и кровавая хватка его, замкнувшая кольцо силы вокруг Донара, вскоре разжалась, а затем и вовсе исчезла. Теперь Каину было не до выяснения отношений с языческим идолом - вполне себе авраамическое создание вцепилось в него насмерть, будто черт - в грешную душу, и явно не собиралось отпускать.
Во взгляде королевы сейчас жила смерть.
"Давай же!"
- Стань камнем, - прошептал Василиск немного насмешливо, опуская глаза к земле, а потом резко поднимая их вновь.
На вампира сейчас смотрели золотые озера, перечеркнутые вертикальным зрачком, который насмешливо пульсировал, сужаясь в тончайшую нить, и вот-вот грозил исчезнуть совсем. Змей, растянув полные женские губы в жутком оскале, смотрел в алую радужку безотрывно, и братоубийца вдруг почувствовал, как что-то тяжелое сжимает его и без того мертвое сердце и расползается по телу, будто щупальца огромного спрута. Черный мрамор поднимался по его телу вверх, превращая в статую всё тело, а архидемон продолжал смотреть, смотреть до тех пор, пока каменный панцирь не покрыл тело вампира целиком, словно доспех, и затем щелчком пальцев опрокинул статую вниз, расколов ее на части. Скорее всего, даже эта магия не смогла бы сдержать первого из проклятых надолго: такова была цена за его поступок, тянущаяся за ним из древних времен, которых никто уже и не помнил, никогда и нигде не находить вечного пристанища, и он, скорее всего, всё равно скоро воскреснет, потеряв мраморный панцирь, как теряет бабочка свой кокон, но какое-то время в запасе у них теперь было. Василиск умел усмирять недоброжелателей очень давно и никогда не брезговал этим надежным способом.
Спустя несколько секунд безумные огненные глаза существа вновь стали малахитовыми: архидемон ушел глубоко в подсознание, свернулся там уютным чешуйчатым клубком, уступая место хозяйке тела, и Сатана, всплеснув огромными крыльями, что опали вниз, превращаясь в ткань кроя спинки белого платья, бросилась к Одинсону, вновь превращаясь в дым. Ей было плевать, что сейчас он, находясь уже на грани перехода и существуя только за счет гнева, мог убить её случайным взмахом руки, не узнав и не поняв, кто перед ним; ей было плевать, что в ней самой сил было куда меньше, чем обычно; ей было плевать, что она, скорее всего, не знала, как ему помочь - всё это меркло перед осознанием того, что за неё опять испытывал боль кто-то другой.
Кто-то, кто всего лишь неосторожно решил остаться рядом.
Кто-то, к кому она так нелепо привязалась, вновь забывшись.
Боже, сколько бы отдала она, рассыпаясь сейчас в легкий ночной туман, чтобы узнать, за что страдает каждый, кто всего лишь хотел ей помочь.
Суккуб обнимала аса руками, сотканными из беспросветной темноты, она была бесплотной, словно тень, и только слёзы ее вновь были настоящими, когда она целовала его губы прикосновениями сумерек, все еще пахнувших розами. Она звала его по имени, не шепотом даже, мыслью, прикосновением к разуму, которого не было видно за яростью, и понимала, что бессильна здесь. Бессильна, если судить обыденными категориями, ибо нет у нее тех сил, что могли бы помочь Тору исцелиться. Тьма умеет давать покой тем, кто в нём нуждался, но покой этот - бескраен, безграничен, ибо лежит за пределами юдоли земной, а девушка не готова была хоронить и его тоже. В ее собственном склепе и без того хватало могил, с которых смотрели ликами древних королей все те, кто однажды рискнул остаться.
Отпрянув, Хеллстром закрутилась в огненно-черном вихре, вновь обретая плоть, до боли закусила нижнюю губу; она знала, что ей оставалось.
И - что странно - не чувствовала страха.
Делай добро и бросай его в воду - однажды оно вернется...

Ведь если я гореть не буду,
Так кто же здесь рассеет тьму?

Самопожертвование - великая тайна Господня. Что меняется в мироздании, когда одна душа ставит другую выше себя самой, в полной мере не ведает никто, ни дьявол, ни сам Иегова. Не знала и Хеллстром, но ей не было до того никакого дела; она, пожалуй, и не задумывалась о том, чего ей вообще будет стоить волшебство, потому что в её мире цена, какой бы она не была, несомненно себя оправдывала. По сути своей, по происхождению Сатане не дано было бы постичь истинную тайну любви, но она, живя среди людей и порой видя то, чему нельзя было найти никаких объяснений, научилась у них тому, чего не существовало в Аду - она научилась чувствовать. В этом было её собственное проклятие и вместе с тем - великий дар, равных которому не было во всей Преисподней. Там, где нет разума, там, где сознание не видит выходов, его может подсказать душа, обливаясь порой болью и слезами, но зная, что в них и таится верный ответ. То, что дается легко, не требуя никаких усилий, как правило, ничего и вовсе не стоит.

Больше никто из-за меня не погибнет.
Больше - никогда. Довольно.
Вокруг меня всю жизнь было слишком много смертей.
Я не могу жертвовать каждым, кто имел глупость оказаться мне близок, потому что только я сама виновата в своей беде. Что бы не случилось - это лишь моя вина. Вина, в которой нет места на искупление её другими. Я не принимаю жертв и больше никогда их не приму. С меня довольно знать и помнить всех, кто уже перешел из-за меня черту. В белых чертогах Смерти я встречу их всех, ибо нет жатвы страшнее, чем та, что собирает её коса, и узнаю каждого в лицо.
Я отдам тебе все, что у меня было, и готова буду отдать ещё тысячу раз, если когда-то тебе понадобится; я отдам за тебя ту жизнь, что есть во мне, и все те, что должна была бы прожить.
Я согласна сгореть, Господи, я согласна исчезнуть и стать только воспоминанием в их глазах, но пусть никто и никогда больше не страдает за то, что я хотела быть счастливой.
Я прошу.

Её белые клыки легко пробивали кожу, которую не взял бы не один нож, и кровь медленно, по капле, стекала вниз, будто вино, что выплеснулось из опрокинутого кубка, струилась с её запястий, закручиваясь лентами вокруг пальцев, превращаясь в багряные браслеты и кольца. Тана закрыла глаза. Она не умела исцелять по-настоящему, не могла залечивать раны, касаясь их ладонями, не умела возвращать зрение слепцам единственным поцелуем, но она знала волшебство, что было за гранью понимания не только смертных, но и многих богов - рыжая научилась ему у Гекаты и Геи, у тех женщин, что были матерями всего сущего и в чьих венах текла сама жизнь, подобная в своём неумолимом напоре горной реке. Женское начало, древнее, темное, живущее в каждой из дочерей Евы осколком первобытного пещерного мрака, эта безусловная и жуткая женская любовь, тенью стоящая за спиной каждой из них, что способна оживить даже то, что не было живым никогда, ибо в этом - её суть и предназначение, для того она и была создана. Там, где нельзя было удержать жизнь, её можно было отдать взамен, отказавшись от собственной - так мать защищает своего ребенка, не думая о последствиях и опасностях, без любых раздумий готовая убить самой или быть убитой.
Длинные рыжие волосы разгорались изнутри, будто угли, превращаясь в ослепительный лесной пожар; Хеллстром вплеталась в ткань реальности ловкими прикосновениями невидимых пальцев, и жизнь, горным ручьем уходившая из нее, дыханием первозданной тьмы возвращалась в бога, напитывая тело его кровью и жизненной силой, словно ливень - русло реки спустя месяцы засухи. Утренняя Звезда горела, истекая светом своим, о существовании которого и сама, наверное, никогда до того не догадывалась, и кровью, что была темнее ночи, и не чувствовала сейчас ни боли, ни страха, только усталость, качавшую её на волнах, словно заплутавший кораблик - в преддверии шторма. Стоять вскоре стало слишком сложно: сначала девушка опустилась на одно колено, затем - на оба, затем и вовсе села на землю, привалившись спиной к какому-то дереву, но магии она в сознании была уже не нужна. До тех пор, пока в ней оставалась сила, которую можно было бы отдать, колдовство сияло, замешанное на крови её, пылало силой неумолимой и безумной, той, что во всем мироздании не имеет себе равных.
Ибо имя ей - Жизнь.
Пожалуй, сейчас Геката могла бы в полной мере гордиться своей ученицей.

Тебе не стоило спасать меня, сильнейший из асов. И уж точно тебе не стоило оставаться со мной, когда тебя ждали в Асгарде.
Никому не стоило вовсе. Я приношу слишком много боли, сама того не желая. Прости меня, Тор. Прости, ибо я знала, что так выйдет. Так всегда выходит, ибо я сама проклята и прокляты все, кто оказывается рядом.
Уходи, когда сможешь, уходи и никогда больше не возвращайся, и лучше никогда не вспоминай меня вовсе, забудь, что я была, что есть, забудь про саму суть меня. У тебя есть своя жизнь, в которой много хорошего, и я не могу позволить себе её отнять. Я не стою того, чтобы меня защищать. И никогда не стоила.
Все, что ты можешь сделать правильного - уйти.
Я надеюсь, что ты поймешь.

Кора была шершавой и чуть заметно теплой на ощупь, когда девушка чуть шевелила головой, пытаясь изменить позу, но никаких видимых результатов эти попытки не давали. Сквозь полуопущенные ресницы Хеллстром видела низкое сероватое небо - и смотрела в него, как в окно, словно хотела увидеть там что-то, что смогло бы помочь ей понять ответы, но даже птиц не было в нем сегодня, и вскоре рыжая просто перестала смотреть, сомкнув веки. Кровь, смерть, жизнь, Одинсон, изысканная мраморная статуя, на скорую руку сделанная из первого вампира - всего этого стало слишком много вокруг. Сатана просто хотела жить, но почему-то получалось совсем не то.
Тогда, в подвале, ей следовало бы просто умереть.
Это было бы правильнее.

Отредактировано Satana Hellstrom (2015-11-26 14:29:03)

+1

11

Каждый удар бога мог разрушить Вавилонскую Башню. Каждый удар Каина мог вырвать душу из божества. Однако братоубийца не был строением, да и душа Донара была... недоступна в данный момент. Посему сейчас сражались лишь два олицетворения силы, без проявлений своих слабостей. А когда сила бьет по другой силе - победителя не будет. Ведь для наличии благословения богини Виктории нужна слабость, которую эти двое упрямо отрицали в своем естестве, и искоренили, скорей всего, давным-давно. Донар должен был уже умереть с точки зрения физических и не только законов, ибо ни одно живое существо не может прожить без крови дольше, чем несколько секунд. А после удара Громовержца, который себя не сдерживает, не выживает почти никто. Однако Каин все еще был жив, ибо сила его проклятия не давала ему умереть. Ведь после смерти его черная душа, если таковая еще осталась, или ее заменитель - его "я" должна отправиться в какой-либо загробный мир. Однако вышло так, что ни Рай, ни Ад не принимали Каина. ДА и другие пантеоны - тоже. И ему оставалось лишь вечность быть... живым. Или неживым. Немертвым. Существовать так или иначе. Пожалуй, худшего наказания не придумать. Как убить такое существо? Ас не зал, даже сохраняя ясность ума. А в состоянии берсеркера, единственной вещи, что еще поддерживала его жизнь, и подавно не имел понятия. Он просто бил, желая убить.  Желая забрать с собой хотя бы одного. Два столь примитивных, простых и легко понятных желания в первозданном их проявлении, столкнувшиеся лицом к лицу... и победителя до сих пор не было.
   Быть может, потому, что они были мужчинами?
   Конечно, бог догадывался. что его не послушают... когда еще мог размышлять. Но он все-таки надеялся. И нет, он просил Сатану убегать не потому, что боялся за ее жизнь. Точнее, не только поэтому. Он просил ее убегать, дабы она не сделала глупость в порыве своих чувств, столь же неконтролируемых, как космический шторм. Какую она сделал вот прямо... сейчас.
   Разъединив мужчин, девушка прибегла к столь сильно скрываемой и сдерживаемой части своих сил, что даже каин не смог противопоставить им что -либо существенное. Более того, она перенесла их... судя по окружению, в окрестности Непала. Здесь были и леса, и снег, и вода, еще не успевшая земерзнуть, здесь было почти все, что олицетворяло жизнь. И также сюда прибыли те, кто дарит лишь смерть.
   Она так желала убить врага, остановить его, что вряд ли подумала о следующем: если с доски убрать Каина, останется Донар. И если Громовержцу не будет на кого изливать свой гнев - он умрет. Проблема была также в том, что изливать свою ярость после расправы с Каином Тору было на кого. На ту, которую он желал защитить любой ценой, несмотря на величину платы.
   Обнажив клыки, берсеркер наблюдал за столь мимолётным явлением Василиска, желая раздавить его. оторвать ему голову. Развесить его кишки по деревьям, упиться его кровью, наесться его плотью... как вдруг архидемон исчез. Испугался? Вряд ли. Быть может, он счел его недостойным противником?... Это было куда хуже. Нечеловеческим рёвом безумец заорал:
- Считаешь, что не справлюсь я с тобою, демон?! Да Ты, в Камень Превращающий - лишь мешок с костями да и кровью, который я на части разорву!
   И Ас ринулся на Тану, которая, в свою очередь, побежала к нему, и... обняла. Занесенный кулак остановился в воздухе, ибо дикий зверь, вкусивший крови, не ожидает ласки. Он ожидает такой же ярости и битвы. Но не эмоций, которые были сродни любви, привязанности, нежности и самоотверженной отдачи. Громовержец насторожился, не понимая. что ему делать, и как убивать это хрупкое, маленькое и утонченное существо, которое не боялось его. и не боялось смерти. Он словно чувствовал, что эта девушка даже привечает смерть, быть может, в качестве платы. Куда подевался архидемон? Почему все простое так усложняется? И от мыслей, МЫСЛЕЙ в своей голове, Донар почувствовал, что безумие... начинает отступать. Было ли это вызвано мыслями, или куда более древней магией, нежели сам Громовержец - магией, заключающейся в эмоциях и чувствах Сатаны, неизвестно. Хотя любому было понятно, что здесь властвовал второй вариант, как бы уходящий зверь не желал уцепиться за первый. К Асу начало возвращаться сознание, кровавая пелена на глазах - рассеиваться... и он начал умирать.
   Зашатавшись, бог упал на колени, упершись ладонями в мягкую почву, уйдя ладоньми в землю сантиметров на десять. Однако Тана все еще не отпускала его, и когда Тор увидел, что она делает... То пожелал быть достаточно живым, дабы иметь силы выругаться и наорать на непутёвую девушку.
- Стой! Убьешь себя ведь ты напрасно!...
   Но кровь из ее запястий уходила, сплетаясь в первозданный магический узор, подчиняясь упертой и непоколебимой воле Сатаны. Бог пытался было вырваться из ее объятий, ведь ее сил не хватит на то, что она задумала... не сейчас. Не в ближайшее время. Не в ближайшие годы. Без надлежащего обучения этой стихии - возможно, никогда. Но она все равно стремилась сотворить то, что было подвластно лишь единицам... и у нее это отчасти получалось. Но недостаточно. И Ас был слишком слаб, дабы толком даже рукой пошевелить. Однако если он ничего не сделает, умрут оба. А так - умрет лишь один.
   Скривившись от боли, Донар негнущимися руками схватил запястья Хеллстром, и посмотрев ей в глаза, отрицательно покачал головой. В его лице не было ни намека на улыбку, отчасти из-за того, что у него попросту не хватало на это сил, отчасти - потому, что он осуждал такие самопожертвования. Осуждал в других. Всегда. В то время когда сам всегда был готов на такой шаг. Быть может, потому, что Ас знал - это часть его судьбы? Но у других такой ведь нет, так? Или все бело было в гордыне Громовержца - неизвестно. но времени на раздумья не оставалось. Слегка сжав запястья девушки, бог скривился от боли, призывая последние крохи своих сил. Из-под его ладоней заискрились маленькие разряды, прижигающие раны наследницы Люцифера во избежание дальнейшего кровотечения. Казалось бы, столь сильный магический ритуал, столь сложный в свое сути... прерван обычной медициной в магическом исполнении. Но в этом и есть суть древнего волшебства - его легко остановить, если знать, как. В том и была проблема - Тор знал, как. И он был намерен сделать все для того, чтобы она жила. Даже если для этого ему самому  придется умереть. Видит Один, не впервой.
   Однако всегда может оказаться, что в последний раз.

   Резко отшатнувшись от нее, Громовержец выпрямился на ноги, шатаясь, словно на палубе во время шторма, и посмотрел на Тану. У него не было сил говорить, посему он попытался успеть передать ей словами то, что было нужно сказать. Из него всегда был плохой эмпат, психолог, телепат - и вовсе никакой... Пусть сейчас у него получится. Особенно сейчас.
  Не горюй о том, кто мертв уже, о дева юная. Не кори себя ты помыслами, что неверны в корне. Ибо нет вины твоей в произошедшем. Это был мой выбор, и оный я бы повторил, вовсе не задумываясь, коли нужно. Ради тебя, и счастья твоего готов я совершить то, что немыслимо даже средь древних богов. Ибо ты - ты достойна счастья, Сатана, какой бы ни была цена за оное.
   Все еще смотря на нее, Ас почувствовал, как его веки начинают непроизвольно закрываться. Каждый вздох давался все труднее, каждый новый глоток воздуха, обжигающий легкие, был все более редким и кратковременным. Но у него оставалось еще несколько секунд.
   Запомни, Сатана - боги есть истории. Истории не умирают. Они лишь... останавливаются.
   И только взгляд Аса сказал это Тане, его веки закрылись, и Громовержец упал наземь. Тор, сын Одина, умер с еле заметной улыбкой на глазах, призванной дать Сатане понимание того, что это - не конец. И пока его бездыханное тело оплакивало само небо, в лесу позади девы и мертвого бога послышались шаги. Мягкие, спокойные, тихие, но столь же неотвратимые, сколь и манящие. Так может шагать лишь живое олицетворение вестника Смерти.
   Валькирия.

   Подойдя к склонившейся над телом бога королеве Ада, Бруннхильда из Вристелд Армс лишь вздохнула. Она была зла на Тану потому, что Тор умер из-за нее, как отчасти считала девушка, испытывавшая к Одинсону кране тёплые чувства, если не больше. Она сильно сочувствовала ей, ибо знала - она не поняла произошедшего до конца, хотя бы потому, что слишком молода еще. Она прибыла  сюда, дабы забрать мертвого воина в чертоги Одина, его отца. Но также она желала успокоить душу и разум юной девушки.
   Опустившись на колено подле Донара, Брунн лишь провела ладонью по его лицу, нехотя отворачивая взгляд, дабы Хеллстром не видела предательской влаги, появившейся на ее глазах. Воительница понимала - стоит ей сейчас забрать Громовержца - и пути назад не будет. А так - она, словно дитя. все еще надеялась на то, что он встанет. Что он очнется. Что оклемается. и попросит выпивки, наконец. Но Ас все так же лежал, будучи неподвижным.
- Мне надобно отпеть его, о Дитя Ада - не глядя, почему-то сказала Валькирия Сатане. - Каждый павший заслуживает песнь же последнюю.
[audio]http://pleer.com/tracks/49607710d5Q[/audio]
   Песнь Брунн словно бы воплощала в реальность ее эмоции. Ее чувства. Они будто бы создавались из воздуха вокруг тела Громовержца. Сколько раз она видела смерть, сколько раз она оплакивала друзей, сколько жизней она прожила, забирая мертвых в чертоги Одина... но вряд ил ей было когда-то так больно. Даже когда она была еще смертной. и видела тело Зигфрида, лежащего почти что так же, как и Донар сейчас... Для нее все пролетело вновь перед глазами. Тот же мужчина, которого она любила. Та же смерть. И вновь она остается, дабы жить дальше. Как ей жить дальше? Тогда его вернул Один, и сделал ее Валькирией. Но сейчас... сейчас Всеотец не спешил возвращать сына. И Бруннхильда пела, продолжая оплакивая павшего друга, товарища, соперника, наставника, повелителя, принца.. любимого. Вороны, кружившие в небе над ними, не издали почти ни звука, не желая прерывать глас Девы Щита, равно как и не испытывали желания лакомства плотью. Лишь иногда их карканье заполняло пустоту, нужную Асинье для вдоха. Такого болезненного. Ей хотелось замолчать. Перестать петь. Ведь каждое новое слово словно мечом ранило ее сердце. Но она была должна. Это был ее долг, возложенный на нее как ею самой, так и Всеотцом. И исключения были непозволительны. Как ей хотелось, чтобы сейчас она могла взойти на костер, как тогда. Ведь это так просто, это уберет боль... но будучи богиней, Брунн была лишена такой роскоши простоты. К тому же, он бы не хотел ей такой участи. Он всегда желал, дабы другие жили. Он ценил жизнь вокруг настолько, что своей пренебрегал, словно разменной монетой, ибо все внимание уделял другим. Нет, она не верит, что он умер. Она отказывается в это верить. Взглянув на Сатану заплаканными глазами, Бруннхильда, казалось бы, увидела в ее взгляде тот же отказ. И стоило ей лишь обернуться, как в тело Аса ударила ослепительная молния, унесшая его в небо. На его месте остался лишь выжженный след - ни тела, ни тем более крови. Как будто бы и не было здесь Донара. Но всем было ясно, что его не Асгард забрал, и не отец. И в тот момент, когда Королева Преисподней было впору поддаться удивлению, Брунн... едва заметно улыбнулась.
   Ведь даже боги порой молятся. Крайне редко. И еще реже их молитвы бывают услышаны.
   Но когда это случается...
   Тогда...

- Тогда история продолжается, Бруннхильда. Ибо нельзя остановить то, что пишет сама природа, Сатана. Покуда природа желает продолженья.

+1

12

Когда огонь любит дерево, дерево сгорает дотла. И тогда огонь, любя его, должен уйти, иначе дерево погибнет, даже если для огня это обозначает лишиться пищи и умереть. Я хочу оставить тебя, потому что ты дорог мне, я хочу оставить тебя, потому что любила, как любят лишь богов, как кланяются им в землю и как верят безоговорочно, всей душой. Я хочу оставить тебя, чтобы ты жил, но ты не позволяешь мне.
Ты не понимаешь, как это, видеть смерть твою и знать, что я - ей причина.
Что же ты делаешь, сын Одина, что, забери тебя тьма; неужели ты не понимаешь, что нет для демонов смерти, она не властна над нашими душами, и мне ничего не грозит. Пройдут дни или годы, или, может быть, тысячи лет - и я вернусь, я буду жить до тех пор, пока есть во Вселенной зло, потому что ему не нужно тело, а нужна лишь мера, и я - и есть мера совершенного, которую не истребить. Я ей рождена и я ей стала навеки веков. Оружие всегда будет жить, покуда есть в нем необходимость, а после - не спасет его никакая жертва.
Что же ты делаешь, ас.
Мне не нужна твоя жертва. Мне больно ее брать.
Я не хочу ее, но ты не даешь мне права от нее отказаться.
Мне не нужна такая цена!

Но он, конечно же, не услышал. Может быть, не желал, может быть, не хотел узнать тех мыслей, а может быть, было Тору просто не до того; и только острые синие искры, прижигавшие плоть ее, остались реальными, следами его пальцев и молний на белоснежной, обескровленной коже. У Хеллстром больше не было сил ни кричать, ни рыдать, не было сил даже открыть глаза, чтобы сейчас смотреть на него, на, поглоти его беспросветный мрак, бога, который вновь упрямо шел напролом, отказываясь понимать, что у нее тоже есть право выбирать. Огненные волосы погасли, осыпались искрами, потускнели, и только с кончиков пальцев, медленно, по капле, продолжала падать, уходя в землю сутью времени, темная кровь. Волшебство, подчиняясь воле девушки, пыталось найти выход, но тщетно - ей не хватало времени для того, чтобы разбить ожоги, и магия, не успевшая замкнуть свое кольцо, погибала, истаивая в воздухе легким красным туманом.
Наверное, до этого никогда Сатане не было настолько больно. Не телом, ведь тело - лишь прах, но тем, что выше земного, душою, что бессмертна и не в силах забыть произошедшего.
Она бы пережила все, она бы из праха, из белого пепла воскресла вновь, как восставала до этого, смеясь над собственной гибелью, как обезумевший феникс, но знала, что сделала все, что могла и что должна была; а сейчас оставалось только слушать, как кричат, перекликаясь в серой бесстрастной вышине, черные огромные птицы, плача о чем-то, недоступном бескрылым. И не было ничего в мире страшнее этой тишины, в которой не было слышно чужого дыхания, а лишь остался могучий шум реки, перекатывавшей в себе камни, что становились гладкими и круглыми, словно огромный жемчуг. Она не смогла, и во всех мирах не нашлось бы знания тяжелее, чем то, что понимает женщина, за которую отдают свои жизни раз за разом те, кто должен был остаться в этом мире. Ничто не достойно такой цены.
Ничто.
Темная королева сидела, прислонившись к стволу спиной, и умоляла бессловно, отчаянно всех богов, кого она знала и кого не знала, Небеса и Землю, тысячи миров, чтобы ничего этого не случилось, чтобы время вернулось и оставило все так, как оно должно было случиться. Чтобы Тор остался живым. "И возьмите все, что нужно, но только мое, ибо то моя вина и мой грех, и я не могу позволить им вновь платить за меня." Так не должно было случиться. Не должно.
Не должно...

Легкие шаги, от которых волнами расходился легкий мороз, были почти бесшумны, и демон не слышала их - только чувствовала сердцем и кожей; она знала, кто пришел - пришла Смерть, но смерть из тех, кто во власти даже над богами, как бы не были те сильны. Дева Битв шла по земле, как по воздуху, потому что не было для нее преград, и Хеллстром отвернулась, от всего света вновь закрываясь крыльями, чтобы не видеть и не слышать ничего больше; ей хотелось исчезнуть, провалиться во мрак и стать ничем, чтобы не слышать этих слов, не чувствовать этого взгляда, не чувствовать запаха, что шел от доспехов валькирии и светлых ее волос. Донар мог считать, что угодно, он мог смеяться над гибелью своей и верить, что в праве решать за нее; но Сатана знала, что вина ее неизмерима и нет той монеты, которой можно было бы отплатить. Это было так глупо, так бессмысленно - отказаться от сил ее, чтобы самому погибнуть, что у нее не укладывалось в голове. Во имя чего?
Глупо, Боже, как это было глупо и как до невозможного неправильно.
Она бы кричала - но не хватало воздуха и не было слов тех, что могли бы выразить все то, что жило внутри. Она не хотела верить в смерть его, не хотела - но никто не спрашивал о ее желаниях.
Молчи, всегда молчи; так ее учил отец, а она, слишком доверчивая, слишком одинокая, не верила - и хоронила свою любовь одну за другой, уже разучившись верить в счастье и надеяться, и каждый раз рыдая, как в первый, потому что нельзя к этому привыкнуть. Сердце в железо и лед - и живи без страха. Все так просто.
Сжав пальцы так, что ногти впились в кожу, Хеллстром замерцала, пытаясь исчезнуть, перенестись прочь, за тысячи, миллионы лет отсюда, прочь, в благословенное одиночество старого маяка где-то на Средиземном море, за гранью всех миров, где никто не станет ее искать, где только соль да безумные звезды Млечного Пути, что освещают беспокойные волны; раз, другой, третий - но не хватало сил. Несмотря на то, что Одинсон разомкнул магическую сеть, большую часть энергии девушка успела вылить, и теперь на то, чтобы колдовать, её попросту не хватало. Но Сатана не могла оставаться здесь, не могла слышать пение валькирии, которая оплакивала сильнейшего из асов, не могла осознавать, что это вновь она перечеркнула, не желая того, чью-то жизнь. Стоило сойти с ума значительно раньше, чтобы сейчас не приходилось прикладывать сил и не пытаться остаться в сознании. Стать бы зверем и выть на Луну, оплакивая и любовь свою, и мечты, и прошлое, и будущее, в котором лишь мрак.
Снова вспышка, рябь легкого ночного тумана - и снова она остается здесь, словно привязанная к этому месту, где снова переживала трагедию, которой страшилась всем своим существом.
Нет сил. Не хватает. Белые стены маяка тают недостижимыми, а в глазах, сухих от того, что слез уже не осталось, снова отражается небо. Серое, серое, как сталь, и в этом чувствуется безнадежность. Девушку била крупная дрожь.

- Потому что в конце историй ставят многоточия, - шепчет она, не открывая глаз и не разводя крыльев.
Пусть это, должно быть, останется сном, но сном, в котором она найдет успокоение.
Только бы не просыпаться.

+1

13

Две девушки оплакивали смерть Громовержца. Одна из них поняла, что случилось, когда его тело исчезло. Вторая - нет. Но ни одна из них не поверила его словам, когда он находился у них за спиной в десяти шагах, посчитав это лишь миражем. Хотя, отчасти Донар и сам не до конца верил в происходящее. Ведь такого быстрого возвращения даже он не ожидал.

   Когда его глаза сомкнулись, тор ощутил, как душа покидает его обескровленное тело. Он "увидел", как взмывает вверх, "видел", как прибыла Бруннхильда, "слышал" и ее песнь, и тихие, отчаянные мысли Сатаны... Помимо всего остального мира. Будучи лишенным тела, и понятия жизни как таковой, Тор даже Тором быть перестал, став лишь духом, которому доступно все и ничего. Он даже эмоции не мог ощущать так, как живые. Ему было больно, но в то же время наплевать. Ему было грустно, но и безразлично. С каждой секундой бог терял свое я... и с каждой секундой его все больше манила Бездна Миров.
   Гиннунгагап.
   И тот, кто был Громовержцем, поддался этому зову. Ведь что ему еще оставалось? Его не забрали в зал павших. За ним не явилась Хель. Значит, Бездна Гиннунгов - не самое плохое решение. Он и так мертв. Что может случиться?
   Оказавшись в черноте Ничего и Всего одновременно, он наконец вспомнил:- он - Тор. И он умер. Глупо, но окончательно. Вроде как.и Его оплакивают две женщины, каждая из который ему по-своему была дорога. А вскоре его будет оплакивать весь Асгард. Он может вернуться, наряду с парочкой требований к данному деянию... Но хочет ли он этого?
   Навряд ли.
   Он жил дольше, чем способны представить смертные, и многие боги. Он воевал больше, чем нужно было даже на его век. Он познал и любовь, и горе, счастье и разочарование, ненависть и понимание, жизнь и смерть. Он дарил жизни и отнимал оные. Он рождался, умирал, и этот цикл грозил быть бесконечным. Пока он не умер от руки Каина, пусть даже косвенно. И теперь он мог отдохнуть. Разве он не заслужил этот отдых? Разве он мало сделал для мира? Для Миров? Для всего мирозданья вообще? Он делал куда больше, чем даже способен был. Он жертвовал всем, что имел. Он что, так многого просил у вселенной? Всего лишь отдых, покой и счастье. Желанья, которые есть у любого живого существа, отказывался от счастливой жизни, которую желал... Неужели этого было мало? Так что - нет, он не вернется. И с такими мыслями Громовержец направился вглубь Гиннунгагапа, постигая ранее неизведанное, и отдыхая. Впервые за многие эпохи. Отец его поймет. И мать, думается. тоже. Остальные... что же. Им придется смириться.
   И тут Ас "услышал" молитву. Точнее, две молитвы, безмолвные, без слов как таковых. Это были два крика души, которые отчаялись в том, дабы их услышали. Они молились. сами того не осознавая. Вопрошая о исправлении того. что было сделано, и отказываясь принимать текущее. О, какой мощью они обладали! Донара даже машинально одернуло в сторону, откуда он прибыл. Но нет, он не вернется! Испытав нечто, прохожее на раздражение, Одинсон вновь направился по своему пути.... А молитва становилась более сильной. И настойчивой.
   Да какого, в самом деле. Он уже МЕРТВ, и не должен слышать это все! Он не хочет этого слышать! Он хочет покоя! Слышите ли вы, живые - мертвый желает ПОКОЯ!
   Но конечно же, живые не слышали. Они были столь эгоистичны в своем желании вернуть того, кто умер, что не слышали даже себя. Только их желание вновь увидеть того, кто ушел, имело значение. И плевать, что ему, может, лучше по другую сторону. Эгоизм в высшей степени.
   Но что было больше всего удручающим- Донар их понимал. Ведь сам был таковым.
   Раньше был, когда был живым.
   Выходит, он все еще нужен Мидгарду. По крайней мере, двум женщинам. Хорошо. А нужен ли он всему остальному мирозданию? Ведь история Тора уже давным-давно должна была закончиться. Сосредоточившись, Ас увидел и услышал Мидгард, и понял, что сам мир по нему плачет. Он не просит его вернуться же, конечно. Но он по нему скорбит. И словно бы говорит, что ему не хватает Громовержца. И мир туда же.
   Ас лишь в некотором роде вздохнул. Привычки живых еще не до конца покинули его, в конце  концов. Но вместе с тем, что он цеплялся за оные, к нему начало возвращаться его мышление. Прежнее мышление. Не новое, навязываемое Гиннунгагапом. К примеру - понимание тех, кто его ждет, и чувство долга перед теми, кого он покинул. А он покинул весь мир, ибо он был должен защищать его. И тут Ас почувствовал угрызение совести.
   Что есть его желание супротив желаний всего мира, пусть даже и эгоистичных? Имеет ли он право на эгоизм, особенно сейчас? Пусть они имеют, в силу своей несовершенности. Сие - их право. Но он - он бог. Был богом. А коли мыслит же сейчас - но и есть бог, все еще есть. А бог никогда, НИКОГДА не должен подводить тех, кто в него верит. Такого Тор никогда бы не признал. Так может ли он подвести хотя бы тех двух женщин, которые были где-то там, далеко? Может ли он не оправдать их ожидания?
   Ни за что.
   Тогда отдых закончен. Пора возвращаться.
   Но как? Его тело уже непригодно для жизни и как вместилище души. В мире живых.
   Но не в Гиннунгагапе.
   И выход напросился сам собой. "Взглянув" на свое тело, над которым сидели две девушки, Ас призвал его к себе, с помощью космической молнии. Благо, сейчас он имел силы куда больше, чем раньше. И как только тело оказалось в Бездне Миров - оно перестало быть мёртвым. Но и живым не стало. Однако самое главное - оно восстанавливалось. Казалось бы, на это уйдет вечность, но здесь, в Бездне, время попросту не существовало, посему в мире живых мог пройти лишь миг али минута. А мог пройти год. Или столетие. Слепой случай, так сказать. Но надежда была, что пройдет меньше времени, чем год. КУДА меньше.
   И когда его тело было исцелено, Ас протянул к нему руку... и смог открыть глаза. Он вновь был целым. Вновь живым. И без молота. В Гиннунгагапе. Бездне, которая не особо жаловала живых. Чертыхнувшись, Тор начал немедля призывать Мьёлльнир, чуть ли не крича. дабы тот шевелил своим железом, иначе Одинсон потеряет себя как такового. И вот, спустя секунды - секунды ли? неизвестно. но Ас надеялся на лучший исход - он увидел вспышку вдалеке. Протянул руку - и ощутил рукоять молота в ладони. О да. Теперь он и вправду живой.
   И несмотря на все минусы, чувствовать себя живым - ни с чем не сравнимое удовольствие.
   Раскрутив оружие, Донар создал портал, ведущий обратно в Мидгард ,и немедля ринулся в светящийся круг. Вот он уже был в земной атмосфере, и даже видел девушек. Но он все еще слышал их мысли, которые были в некотором роде молитвами. Видимо, этот факт и давал ему возможность в некотором роде побыть телепатом. И конечно же, Ас не удержался от эпичного возвращения.
   Бесшумно приземлившись позади них, Ас тихо, но крайне отчетливо продолжил мысль каждой из них вслух. Но его голос, кажется, восприняли как наваждение. Видимо, они обе не понимали всей сути бога, в частности - возможностей его возрождения.  Замешкавшись на миг, Тор сделал еще один бесшумный шаг вперед. После чего все так же беззвучно поднял молот вверх... и позволил небу осветить возвращение его хозяина.
   Так плачет небо слезами счастья от возвращения его повелителя. Такие раскаты грома, словно фанфары, извещают все живое о прибытии повелителя Штормов. И снопы молний, градом сыплющиеся с небесной тверди, словно факелы, освещают его путь.
  - Как мне еще молвить вам, что я - снова среди вас, о девы? -  улыбнувшись, добавил Громовержец. - быть может, траур канет-то в небытие, и вновь увижу я улыбку на лицах прекрасных ваших?

+1

14

Сатана закашлялась, повернула голову, отирая губы тыльной стороной ладони, едва заметно дернула плечами - судя по всему, на ближайшие несколько столетий Вселенная наконец определилась с жертвой, которую будет радостно унижать, и теперь старательно развлекалась; ибо не было для демона, для темной королевы, для дочери самого Люцифера муки большей, чем осознавать себя слабой на глазах у других. Она и так позволяла это себе слишком, безрассудно часто, при этом ни во что хорошее, как правило, оно не выливалось: либо из-за Сатаны умирали, либо же она умирала сама, с неловким ощущением того, что ее все же где-то подло обманули. Это, в прочем, было довольно частым состоянием окружающей действительности; мироздание вообще любило делать гадости. Когда тебе миллиарды лет, приходится как-то развлекаться. Ни один из вариантов развития событий девушке не нравился, потому что быть мертвой было приятно, но потом все равно приходилось возвращаться по отцовскому зову, который жаждал спихнуть побольше дел на драгоценную наследницу, а смерти близких заставляли королеву желать просто вывернуться наизнанку и не переживать больше ничего похожего.
Однако стать сильной и безнадежно спокойной, как это играючи демонстрировал дьявол, у нее никак не получалось. Она была слишком... Человечной. Как бы не старалась Хеллстром вытравить эти эмоции, не получилось ни разу. Может быть, ей просто требовалось повзрослеть, но даже сама суккуб давно не верила, что это что-то изменит. Легкая дрожь на кончиках пальцев - рыжая сильно сжала ладонь в кулак, так, что ногти отпечатались на коже. Еще немного, совсем немного, тело, пожалуйста, найди в себе немного крови, переплавь ее в силу, давай же; и тогда можно будет исчезнуть и никого не видеть. И, что самое важное, не позволять себя видеть никому больше, только звездам да быстрым чайкам, что перекликаются высокими резкими голосами, собираясь на серых скалах.
Чтобы никто не сделал больше глупостей. Не привязался и не губил себя напрасно.
Никогда.
Ты слышишь, Вселенная, черт бы побрал тебя? Никогда.

Но голос, низкий, сильный, знакомый в своей немного старомодной манере - не пропадал, не таял в пелене сна. Сатана не видела, спрятавшись от всего мира, но чувствовала мягкое золотое сияние, что пробивалось сквозь крылья и волосы, упавшие на глаза, сквозь закрытые веки; она ощущала странное тепло, что разошлось по земле и коснулось отзвуком ее тела. Это было практически невозможно... И было, должно быть, все же на самом деле. Буквально заставляя себя двигаться, демон медленно открыла глаза.
Тор улыбался.
И он улыбался так, что она сразу поверила в него. В то, что это не мираж.
Будь у Таны достаточно сил, она бы сначала от души влепила Донару пощечину, совершенно забыв, что он бог, что может сломать ее если не взглядом, то уж дыханием - наверняка: за это чертово самопожертвование, будь оно проклято, за смерть, за его гордыню, что потянула за собой всё остальное, за свой страх и полное отчаяние, а потом бросилась бы на шею. В некотором роде, в общем-то, только это и спасло рыжую, потому что предсказать, как бы отреагировал на подобный порыв Одинсон у нее лично не хватало таланта. Не исключено, в принципе, что не знал и сам Тор, ибо едва ли часто попадались в его жизни женщины, у которых эмоции настолько сильно преобладали над разумом, но Сатана одним фактом своего существования умудрялась нарушать два десятка непреложных догм, так что ей было бы не привыкать.
Но теперь - теперь, чувствуя запах аса, ощущая душу его, теперь демон знала, что он здесь. Она не понимала, как и отчего, но он был настоящим, и всё остальное было неважно.
Хорошо, что Бруннхильда, стоявшая рядом, не стала пытаться помочь ей встать, потому что даже очень осторожные собственные прикосновения к коре дерева, на которую девушка опиралась, казались расплавленным металлом, что широкой пылающей рекой вливался в вены. Возможно, нечто похожее испытывали те, с кого сдирали кожу заживо, ибо сейчас Хеллстром казалось, будто бы она вся - одни сплошные нервы, обнаженные и дрожащие, и как их не коснись, тише боль не становится, лишь нарастает тревожным криком. Оправив как-то механически, по привычке свое платье, на котором задрался подол, королева подошла к мужчине, очень осторожно, словно боясь нарушить какую-то неведомую границу, что было не увидеть обычным глазом, остановилась с ним рядом, протянула одну руку вперед.
- Тор, - малахитовые глаза, глубокие, с темными тенями под ними, залегшими на очень бледном лице, смотрели на аса безотрывно, и чувство, что лежало на их глубине, больше всего было похоже на мольбу, хоть Сатана, казалось, вовсе не умела умолять. - Тор... Не делай так больше. Прошу тебя.
И Хеллстром, неловко, виновато коснулась кисти бога белыми пальцами, улыбнулась ему, на мгновение сжав свою ладонь, и отошла прочь, так тихо, как могла. Ей казалось, что валькирии и Одинсону сейчас есть, о чем поговорить, и она уважала их право быть в этом диалоге только вдвоем, потому что слишком далека была она от тайн Асгарда; суккуб добрела до обрыва, села на землю, обняла себя руками за плечи и стала смотреть вниз. Она часто могла так оставаться, не двигаясь, даже почти не дыша, по сотне раз проматывая в голове обрывки воспоминаний, снов и мыслей, превращаясь в легкого призрака, что не смотрит на мир вокруг, а уж ждать девушка, когда это было нужно, способна была и вовсе с чисто кошачьим упорством. Глядя вниз, на камни, что поднимались из реки, суккуб думала о том, каким всё это сейчас казалось далеким, случившимся будто бы не с ней, не с ними, где-то далеко, может быть, в нелепом фантасмагоричном фильме.
И лишь присмотревшись очень внимательно, можно было заметить, что Сатана улыбается, искренне и бесконечно счастливо, слушая рокот воды.
Он не погиб.
Больше ей ничего не было нужно.

+1

15

То, что не сделала Тана, со всей душой и знанием дела выполнила Валькирия. Со слезами на глазах, Брунн с размаха влепила Донару по роже, правда, не пощечину, а смачный такой хук. Пощечина была второй. А после дева, беззвучно взрыдав от переизбытка эмоций бросилась ему на шею. Она что-то говорила ему о том, какой он идиот, какой мудак, неотесанный варвар, как он мог так поступить... Тор слышал уже эти слова не раз в такой ситуации. И каждый раз он будто бы слышал их впервые. Слишком часто он умирал, и казалось бы, многие должны были привыкнуть. Но как оказалось, другим к смерти привыкнуть невозможно. Это словно возводило между ним и многими женщинами. друзьями и родичами Громовержца еле ощутимую, почти что неосязаемую, невидимую стену. Но она все же была. И пока что никому не удалось ее разрушить, да и вряд ли когда-то удастся. Слишком привык бог к своей смерти. Слишком он отделился от других, предпочитая быть одному, притом в душе желая другого. Конечно же, это чувствовалось другими. это и послужило причиной его расставаний с той же Брунн, Сиф, Морганой, Мор-Риогхайн, и многими другими женщинами в его жизни. Он так ценил жизнь других, что, видимо, не мог понять и осознать, что также кому-то может быть дорог. Никому не позволял о себе заботиться. Ни перед кем не мог побыть слабым, ни при каких обстоятельствах. Всегда сильный, всегда несгибаемый, всегда непобедимый. Он должен был быть для всех таким, и всю свою жизнь Ас пытался быть таковым для окружающих, не понимая, что порой им нужно другое. Однако сейчас... сейчас он, кажется, начал понимать. Всего лишь начал, и не особо это венчалось успехом. Но начало было положено.
- Успокойся же, Бруннхильда. Жив я. Как всегда. Ведь не Мидгардсорм убил меня - усмехнулся Ас. Ему почему-то это казалось смешным, и разряжающим обстановку. Но Брунн, судя по всему, не разделяла его взгляда на пророчество, от которого Тор никогда не мог уклониться. Укоризненно посмотрев на принца, Предводительница Валькириора лишь грустно улыбнулась, покачав головой, и молча обняла Одинсона. Ей нужно было столько ему сказать... Но она знала, что он ее не услышит. Только не так, как ей нужно. Посему Вэл отпустила Громовержца, взглянула вновь в его глаза так, будто бы почти что молила о чем-то, и шагнула в портал за ее спиной, уходя на свою родину. Она больше не была нужна здесь. И как бы девушка не хотела остаться, мертвые звали ее. Долг, который должен быть исполнен, никогда не иссякал. Простившись с Брунн, Донар пошел к Тане, которая почему-то ушла к реке, будто бы отделившись от всего мира, да и погрязла в своих раздумьях. Уж лучше бы истерику закатила... С этим-то Ас умел справляться.
   Подойдя к Хеллстром, Одинсон молча сел рядом, упершись руками в землю, и начал вглядываться в водную гладь. Что он ей скажет? Извинится за свое опрометчивое поведение? Да ни за что. Попытается утешить? Но он не знал, как.  Пошутит? Нет, знаю особенности юмора Громовержца, это явно было лишним. Посему Тор выбрал еще один вариант. Подсев ближе к девушке, но попросту обнял ее, будто бы укрывая ее своими руками.
- Помнишь ли, молвил я тебе, что никому не позволю я тебя обидеть, Дева Преисподней? - тихо сказал бог, все так же смотря на реку. - Так вот - коль молвил я сие, значит, так оно и будет. И даже смерть не сможет сие изменить. До самого Рагнарёка. Слово бога, дева юная - оно тверже уру. И не потому, что мы держим свое слово... в основном из-за природы. Коль бог молвил же чего-то - но словно бы обязывает мать-природу оное творить. Так что поверь мне ты - никуда не денусь я. Покуда время не придет. - улыбнувшись только ему понятной шутке, Громовержец обнял девушку за плечи, и прислонил к себе, покачиваясь будто бы листик от легкого бриза.
   Он был реальным. Более реальным, нежели самые мощные заклятия иллюзий. Хотя бы потому, что Тор не был совершенен. Это ощущалось от всего его естества, каждого его слова, поступка... Разве не это - ощущение реальности? Ведь она не идеальна, как бы мы ни старались ее сделать таковой. Вглядываясь в водную гладь реки, Тор невольно улыбнулся, подумав о том, что, скорей всего, он попросту притягивает подобного рода события. Ну и пусть так. Ведь насильно мил не будешь. Чуть покрепче обняв девушку, Ас резко встал на ноги, подбросив Хеллстром на руки, и размеренно зашагал обратно. Им нечего было больше  здесь делать. И вскоре лишь раскаты грома и ослепительный столб молнии наполняли округу, унеся бога и демонессу обратно в цивилизацию.

+1

16

Роящиеся в голове мысли сложно было поймать; они танцевали вокруг золотыми пчёлками, но стоило их лишь попытаться рассмотреть, как они разлетались по сторонам крошечными искрами - и в голове оставалась только звенящая пустота. На самом деле, в какой-то момент - королева не могла сказать точно, до того, как она вплелась в суть жизни или после - что-то внутри её разума щелкнуло, перегорело, не выдержав напряжения последних нескольких дней. Когда костёр пылает слишком долго, он рано или поздно всё равно прогорает до углей, какие бы поленья не кидали в него - они всегда заканчиваются. Сейчас девушка чувствовала, что прогорела дотла и превратилась в пепел; слишком много всего случилось и слишком быстро. Сознание не успевало понять и осознать произошедшее, как взрывалось что-то новое.
Слишком многое вспыхнуло из того, что заставляло не только думать, но ещё чувствовать.
Испытывать эмоции, особенно глубокие, такие, что оставляют на душе памятные шрамы, Тана не любила. Они вызывали море последствий, среди которых исторически как-то вот не фигурировали приятные. Рыжая проваливались сейчас куда-то внутрь себя, в собственное подсознание; блуждая в этом трансе, она слушала тысячи криков, смеющихся в её памяти отзвуками прошлых знакомых, но не могла вычленить из них ничего толкового. Это были лишь иллюзии, в которых так приятно было обманываться, но никакой истинной сутью они никогда не обладали.
Сатана чуть заметно вздрогнула, когда подошедший Донар обнял её тяжёлыми руками, прижимая к себе, но от его ладоней исходило спокойное, уютное тепло, и Хеллстром затихла, по-прежнему невидяще глядя на беспокойную воду. В рокоте между камнями ей тоже чудились голоса, что звали за собой куда-то вглубь, за границы восприятия, за перевал настоящего, и хотелось отчего-то упасть в эти волны и раствориться в них каплей крови в Мировом океане. Несколько минут суккуб сидела неподвижно, словно раздумывая о том, что сказал Одинсон, и его слова казались ей правильными - только отчего-то всё равно пугали. Бог ли, дьявол, смертный или зверь - она не могла вновь думать о том, чтобы приносить чужие жертвы во имя собственной жизни, за которую к тому же совершенно не держалась. Да было бы за что, прямо сказать. Запрокинув голову, рыжая посмотрела на жёсткое, словно высеченное из камня лицо аса, потом, осторожно подавшись ближе, поцеловала его скулу, оставив на коже едва заметный след; тонкие, аккуратные пальцы с ногтями, покрытыми лаком цвета бургундского вина, мягко коснулись запястья бога, обхватывая его с осторожной нежностью.
- Я верю тебе, Тор. Я верю, правда, потому что нельзя верить в бога и не доверять ему - ибо какая же это тогда вера. Но понимаешь... Это... Это... Очень сложно это всё. Вокруг меня умирают постоянно, каждый раз, а я - этому причина. И я уже так устала от этого, такое чувство вины... Всепоглощающее, - она снова помолчала, глядя теперь в низкое серое небо, зябко повела плечами: зачем ему это вообще всё слушать, если так подумать, как будто бы у бога нет других дел. - Прости.

Закрыв глаза, она смотрела сквозь пространство и время, туда, где было всё то, что никогда не случалось, и то, что уже давно прошло, и почти не заметила момент перехода, который вернул их из первозданного спокойствия нетронутой природы в человеческий муравейник. Тишина вокруг сменилась тысячей звуков, сбегавшихся к ней со всех сторон: голоса, машины, стук женских каблуков, скрип дверей, которые открывались и тут же закрывались вновь. Здесь не было место драмам и тоске, этот мир пульсировал и жил безумным, стремительным ритмом, в котором легко было мчаться куда-то неизвестно зачем, но сейчас Хеллстром не чувствовала себя его частью: она будто бы была за границей всех этих чувств, осталась всего лишь наблюдателем, но не участником. Может быть, оно было и к лучшему, потому что на самом деле не привязываться - куда проще. По крайней мере, иногда королеве казалось именно так.
В глубине души Сатана начинала понимать отца, который огородился от всего остального мироздания чёрными крыльями и никому не позволял стать ближе на эти несчастные три шага. В своё время, должно быть, дьявол пережил не меньше трагедий, чем она сама, и однажды просто смирился с тем, что единственный выход никогда больше не вспоминать о них вовсе - просто забыть про саму суть жизни. Тут была лишь одна беда: без тоски не существовало в жизни и радости, ибо сердце, превратившись в камень, переставало чувствовать вовсе. В прочем, по сравнению с остальным это казалось не самой большой бедою.
Тихо попросив Тора отпустить её, девушка подошла к краю балкона, оперлась о металлическую прохладную ограду ладонями и стала смотреть вниз: как будто бы они и не уходили отсюда днём, из её пустой квартиры на краю неба, а всё случившееся вновь обернулось дурным сном - да вот не слишком ли много ночных кошмаров преследует её в последние годы? Длинные медные волосы вились по ветру, словно лесной пожар, а Утренняя Звезда всё смотрела, смотрела, не в силах оторваться, и в чёрных расширенных зрачках отражались яркие электрические огни человеческой жизни. Уже стемнело, но город пульсировал, хохотал и плакал миллионами голосов, кричал и шептал о несбывшихся сказках; и почему-то хотелось дождя. Вода смывала с мира грязь и пыль, что забивала глаза.
- Странно это всё, - Тана не оборачивалась, туго свела лопатки, остро обозначившиеся под тонкой кожей её куртки, натянувшейся на спине, - вот я вроде знаю, что самое правильное, что могу сделать - умолять тебя, чтобы ты уходил и больше никогда не возвращался; а ещё лучше - забыл про меня, потому что со мной рядом всех находит беда, кто бы не остался, а с другой стороны - не могу... Кажется, смертные называют это эгоизмом, да?

+1

17

Когда они вновь оказались на балконе ее пентхауса, Громовержец невольно лишь скривился, впрочем, незаметно для девушки. Ему не нравился этот пейзаж ночного мегаполиса. Вот носил бы Донар черный плащ, черную маску с острыми "ушами", постоянно твердил бы хриплым голосом, что "он - Возмездие, он - Ночь", тогда другое дело. Однако - увы, Тор был расово верным Асом, и любил снега, деревянные хижины, Златой Град Асов, и природу, нетронутую людьми. Консервативность взглядов. знаете ли. И все таки, ради Таны он был готов засунуть свои предпочтения туда, где солнце не светит. И даже попытаться увидеть в этих огнях ночного города свою красоту. И даже увидеть оную со своей, божественной точки зрения.
   Упершись локтями в поручень, бог молча выслушал девушку, не перебивая ее, и устремляясь взглядом в бесчисленное множество машин ночного города, жившего своей жизнью, столь непохожей на дневное время. Казалось бы, сейчас все должны спать, но нет - такое ощущение, что смертным был неведом сон и отдых, они будто бы никогда не впадали в дрёму. Будто бы боялись пропустить даже миг их столь скоротечной жизни, находясь в плену сновидений. И когда Хеллстром закончила, Тор лишь усмехнулся.
- Эгоизм, значит, да? - выпрямившись и потянувшись, Одинсон лишь хрустнул шеей в ответ на это утверждение принцессы Ада, и наконец посмотрел ей в глаза. В его взгляде не было осуждения, не было и жалости - лишь тепло, и попытка объяснить девушке ее заблуждения. - Конечно, оный есть. Но чутка в другом-то виде, нежели ты себе то представляешь, Сатана. Потому что, уж прости меня за самонадеянность возможную, равно, как и уверенность излишнюю, коли таковая есть, но ... мне кажется. что и вовсе не желаешь ты просить меня о том, дабы я ушел. Хотя бы потому, что понимаешь - я не смогу, да и не стану навсегда уходить из Мидгарда, который отчасти домом для тебя стал, Дева Преисподней. И рано аль поздно меня ты все равно увидишь, али в битве, али в хрониках. что по ящикам волшебным у вас показывают постоянно. И вновь вспомнишь. А воспоминания твои, благодаря эмоциональности твоей да чувствам будут, словно бы молитва, которую не смогу я не услышать. И я вновь приду, неважно, где бы ты ни находилась. - философски пожав плечами, бог лишь улыбнулся - ты думаешь, что ты лишь горе-то приносишь. Но оное - не так. Вопреки мыслям твоим, даришь ты счастье окружающим, в той али иной же форме, так али иначе. А то, что многие из них умирают - что же, жизнь такова, о Тана. Смерть - ее продолжение естественное, посему ничего с оным не попишешь ты. Но побуду я... эгоистичным, да -хмыкнул Одинсон от аналогии с последними словами девушки - и скажу я о себе. Умер ли я? Нет. Могу ли умереть я окончательно? Пожалуй, но для оного требуется кто-то, куда более могущественный, нежели первый средь вампиров. И коль я не умер, но все еще живой, здесь, с тобою рядом - стоит ли тебе в целом волноваться, и забивать головушку свою мыслями, что лишь тебя огорчают? Как по мне, сие - вовсе не то, чем тебе заняться стоит, Сатана.
   Закончив говорить, Донар оттолкнулся от земли, и медленно взлетел на метра два в воздух, раскинув руки, и обратив свой взор к ночному небу. На небосводе тотчас же начали исчезать все облака, пока всем желающим не было доступно обозрение каждой звезды на ночной карте неба. Но и этого Асу было мало. Сияние луны он решил дополнить сиянием северным - столь нехарактерным для этого города, стран, региона и даже полушария. И вот небеса озарились светом, почти что дневным по яркости, однако неустанно напоминавшим о том, что сейчас - ночь. Блики северного сияния изумрудным светом отражались на коже девушки, придавая ей куда более мистический облик, нежели можно было представить смертному, ее волосы были во власти северных ветров, обвевавших стан Таны, и в целом, сейчас она скорее напоминала альвку Льёсссальвхейма, нежели демона. Приземлившись, бог довольно посмотрел на творение своих рук, и как будто бы этого всего было мало, Тор решил добавить в происходящее еще немного сверхъестественного. С небес пошел снег - густой,  комьями ниспадающий на плечи Громовержца и девушки, почти сразу же укрывший крышу зданий белым одеялом. В целом, зрелище довольно-таки обычное, если оно происходит зимой, а не в начале сентября. Но Ас лишь улыбался, радуясь погоде. Ему и правда не хватало зимы. Но в первую очередь он призвал климат Севера потому, что снег всегда успокаивал. и дарил спокойствие вместе с умиротворенностью всякому, кто его видит. Вотан свидетель, сейчас это все было нужно Тане. Вот Ас и подошел к девушке, бережно взял ее на руки, и отнес внутрь дома, где все еще царило тепло, ногой захлопнул за собой дверь, и аккуратно усадив Хеллстром в большое кресло, подвинул оное к эдакой стеклянной стене, за которой уже вовсю бушевал снегопад. Однако внутри было все так же тепло. Стащив откуда-то в доме большой такой плед, Тор укрыл оным девушку, бросил несколько искр в камин в углу, дав тому полыхнуть ярким пламенем, сопровождаемым треском горящих брёвнышек, и уселся на пол напротив принцессы, ни с того ни с сего начав повесть о деяниях прошлого, невольно продолжив оную скандинавскими певчими мотивами. Так когда-то рассказывали саги скальды, часами приковывая к себе внимание слушателей, будь то бонд, хирдманн или сам конунг. Вот Громовержец и рассказывал Тане о прекрасных северных землях, где нету места злу, где живут лишь мистика, неизведанность, сказочные существа, где царит снег с вьюгой наряду с жаром костров, вздымающихся пламенем своим до самих небес, где песни увлекают тебя в дурманящий, сказочный транс, а жизнь словно бы никогда не кончается. Ас все продолжал рассказ, наблюдая за тем, как глаза девушки понемногу закрываются, вторя все более заметной умиротворенной улыбке на ее лице, и не закончил свое повествование даже когда она уснула. Лишь спустя пару часов Донар замолчал, и тихо растянулся на полу, положил руки под голову, и закрыл глаза, сам вспоминая о том, что с таким упоением и душой рассказывал юной девушке. Бог словно бы начал слышать пение своего народа, которое манило Громовержца в сон. Но как бы ему ни хотелось спать, и в своих снах увидеть желаемое, он не мог позволить себе такую роскошь. посему Донар так и пролежал возле Сатаны до самого утра, позволяя снегу все больше засыпать город, невзирая на гневные протесты жителей и молитвы метеорологов.

0

18

Когда ас вновь оказался на балконе, Сатана подошла к нему, обняла белыми тонкими руками, прижимаясь щекой к груди, и стала смотреть на снег, что крупными мягкими хлопьями падал с неба, переливаясь яркими бликами и тысячей искорок. Снежинки танцевали в воздухе, медленно, с достоинством укрывая собой крыши автомобилей и тротуары, по которым бежали куда-то вечно спешащие люди; но Хеллстром, запрокинув голову, смотрела вверх, в безграничное небо, и в глазах её переливались отблески этого странного, волшебного света. Она выслушала Тора внимательно, запоминая, сохраняя в памяти каждое его слово, и ничего не стала добавлять.
Потому что на самом деле он был прав, прав во всём, и королева это понимала - в том, что она действительно вовсе не хочет расставаться с асом, и в том, что на самом деле ей есть, о чём подумать. В конце концов, он всё же был богом, тогда как сама суккуб - всего лишь демоном, созданием, что по определению не могло тягаться с языческими пантеонами. Ад, конечно, контролировал все монотеистические религии и заодно всех тех, кто вообще ни во что не верил, потому что надо же было их куда-то после смерти девать, но эта дуальность, так старательно взращиваемая Иеговой, брала своё. Рыжая была на большую свою часть тьмой и ничего не могла с этим сделать, но громовержец был существом совсем другого порядка. Он был стихиями, землёй и небом одновременно, и в силу возраста своего и силы крови видел и знал очень многое. И смерть для него была всего лишь шагом к новому, тому, что рано или поздно вновь вернёт его к живым.
В том, как Одинсон брал её на руки, было нечто странное - ас всегда поднимал суккуба с той бережностью, с какой кошка оберегает новорожденных своих котят, и прижимал к себе всегда очень мягко, словно окутывая своим теплом. Он никогда не спрашивал, можно ли, и явно даже не задумывался об этом; Тана не сопротивлялась - громовержец был одним из тех немногих, с кем она не боялась чувствовать себя слабой или хрупкой, потому что это, в общем-то, было совершенно очевидно, но мужчина никогда её за это не упрекал - он был сильнее слишком многих, и оттого ему было привычно это чувство ответственности. Донар был мудр особым, древним знанием, что позволяло ему понимать то, что ускользало от внимания самой Хеллстром, слишком юной и стремительной для того, что вникать в мироздание настолько глубоко, и, если ему казалось, что сейчас девушке требовалась забота - он её давал, щедро и без раздумий черпая из запасников собственной души.
Сняв с себя куртку, пахнувшую кровью и гарью, девушка бросила её на пол, улыбнулась асу, благодарно принимая плед; свернувшись клубком, - огромная рыжая кошка с невыносимо зелёными глазами, мало что не мурлыкала она сейчас, - Тана положила обе руки на подлокотник, переплетя пальцы, и стала слушать голос Тора. Глубокий, низкий, с растянутыми гласными, он убаюкивал, словно колыбельная, и девушка, вплетаясь подсознанием в эти далёкие и такие красивые образы, о которых рассказывал ей ас, в конце концов вновь уснула.
Не это ли было счастьем?

Спала она долго, но на удивление спокойно: телу, изломанному чудовищной силой магии, требовалось восстановиться. Тепло, идущее от огня, проникало в следы ожогов на белых запястьях, что остались от искр Донара, вплеталось в кровь, обнимало сердце и медленно, очень медленно, но всё же насыщало рыжую силой. Когда Хеллстром, неохотно выкапываясь из-под пледа, в котором устроила себе гнездо, глянула в окно, там всё ещё падал, не спеша и как-то очень достойно, снег, и на душе у девушки было лёгко и на удивление спокойно. Спустив на пол длинные ноги, рыжая посмотрела на Одинсона: тот лежал на полу, закрыв глаза, и непонятно было, спит он или просто размышляет, покуда есть на то время. Соскользнув с сидения и сев около бога на пол, девушка задумалась о чём-то, немного рассеянно гладя его светлые волосы, и в её осторожных движениях было нечто удивительно нежное, мягкое, чего сама Сатана словно стеснялась и вместе с тем ничего не могла сделать.

Я не знаю, бог, за что судьба послала мне тебя. Я не заслужила этого, ибо тяжелы грехи мои, и среди них есть те, что никогда нельзя будет искупить.
Но ты здесь, ты пришёл из другого мира - и остался в этом, когда я просила об этом, и мне сейчас нечего больше желать. Я не знаю, бог, чем тебе отдавать долг, потому что у меня нет ничего из того, что ты мог бы взять, а я уже задолжала тебе так, что нет тех монет, которых будет достаточно для такой платы. Ты вдохнул в меня веру, которой у меня не было никогда, и дал сил для того, чтобы смириться со своей сутью и принять её до конца. Я никогда не верила, что смогу почувствовать подобное, ибо не доступно чувство это демонам, потому как давно в нас нет света, но ты сделал невозможное.
Ты вообще часто делаешь невозможное, и я никак не пойму, как у тебя это выходит. Я не понимаю тебя, если честно, но я знаю, что ты прав. Знаю не разумом, но душой, которая никогда не обманывает, потому что чувствует суть всех вещей.
Я люблю тебя, Тор, сын Одина, и буду любить, что бы не случилось; любовью, что выше земной - любовью, которую во все века посвящали богам.
Я верю тебе. Я верю в тебя.

Она склонилась к Донару, одной рукой держа тяжелые рыжие локоны, и медленно, очень осторожно коснулась его губ своими.
То был не поцелуй страсти, не поцелуй женщины; но нежность, чистая и бескрайняя, вся, без остатка, что вообще способна была испытывать Сатана, и она благодарила громовержца так, как умела, плетя из души своей покрывало, которым можно было бы его укрыть. Она не задумывалась о том, правильно ли она поступает, путаясь в волосах его кончиками тёплых пальцев, и не было в ней сейчас ни капли похоти, что жуткой тенью первородного греха всегда преследовала рыжую; разорвав поцелуй, девушка улыбнулась чему-то, легко встряхнув головой. Ей было легко и спокойно, как тому нежному белому покрывалу, что по желанию Одинсона укутало город, посмеявшись над людьми, такими нелепыми в уверенности своего величия. Что бы не случилось - она знала, на кого можно опереться, и, хоть она и не привыкла доверять никому и ничему, хоть и запрещала себе даже пытаться думать об этом, чувство это грело. Донар не был частью той вселенной, которую она знала с рождения, и из обычных её правил он тоже выпадал.
- Спасибо, Тор, - Тана говорила так тихо, что, казалось, её голос нельзя было разобрать и на расстоянии вытянутой руки, но сейчас демон знала, что слова её всегда дойдут до слуха того, кому они предназначены. - Просто... Спасибо.

0

19

Нельзя сказать, что Тор спал. Но нельзя сказать также, что бодрствовал. В некотором орде это можно было назвать скандинавской медитацией, если к сынам Севера такое слово вообще применимо. Он видел, слышал многое, но в то же время не понимал и не знал, что происходит в полуметре от него. Перед ним проносились мириады звезд и миров,; где-то он был, где-то - еще нет. События прошлого всплывали в его мозгу, а также вариации будущего. Бог был  коем трансе, отдыхая... Но этот транс нарушили.
   Поцелуй девушки, так внезапно и тихо проснувшейся, моментально вывел Аса из его раздумий. Он мог ожидать от Сатаны чего-то похожего, но явно не с таким эмоциональным подтекстом. Такой вид чувств был ему знаком, и запоминался посильнее других, хотя бы из-за своей уникальности. Так относились не к любимому, желанному или еще кому-то, связанному с влечением. Это было отношение к богу, в которого веришь. Полностью и безоговорочно. И такая вера требует отдачи, во много раз большей, нежели ты получаешь. был ли Ас достоин такой веры? Он не мог ответить. Но раз эта девушка так решила... что же. Ради нее он должен быть таким. Стать таким.
   Приподнявшись на локтях, Донар посмотрел на демонессу, слегка улыбнулся, и плавно, неспешно встал на ноги, поднимая ее за собой. Возвышаясь над ней, словно исполин из древних легенд - хотя, почему "словно" - он в то же время не желал быть для нее чем-то устрашающим. Он хотел ей показать, что его ей бояться не стоит.  Что с ним она всегда будет в безопасности. Что ему она может верить, ибо он ни за что это доверие не предаст. Но доверие - штука обоюдоострая. Посему богу стоило дать что-то взамен. Ибо что же это за божество, которое не отвечает на веру и молитвы тех, кто в них верует?
   Нежно обняв девушку за плечи, Громовержец посмотрел в ее изумрудные глаза, чуть наклонился к Сатане, и в ответ на ее слова просто поцеловал ее в лобик. Он не хотел ничего говорить... пока что. Ибо слова не были его сильной стороной. Действия - вот другое дело, но и действия сейчас должны быть соответствующими. Она не должна их забыть. Они должны навсегда остаться в ее душе ,освещая ее в минуты нашествия мрака настолько, чтобы она никогда не потеряла путь к своему личному свету. И, пожалуй, Ас знал один такой способ. Когда-то он невольно узнал об одной из мечт Сатаны. Так почему же ее не исполнить... прямо вот сейчас?
- Обними меня покрепче, Дева Преисподней - тихо сказал Ас, впрочем, без каких-либо намеков. Он просто попросил ее держаться. Следом Одинсон вытянул руку, в которую спустя секунду послушно прилетел Мьёлльнир. начав раскручивать оружие до такой скорости, что оно будто бы разрывало ткань пространства и реальности, Громовержец тихо добавил: - Пожалуй, день сей надобно закончить чем-то, что что неспособно быть испорченным. Чем-то, что запомнится светом для души твоей.
   И как только бог закончил говорить, обоих укрыл столб молнии, ворвавшийся в комнату сквозь неповрежденный потолок, после чего так же растворился, оставив за собой лишь дурманящий женский аромат, запах гари и стали.
   И  когда свет телепортации рассеялся, девушка увидела, что стоит на мосте. Радужном мосте. Посреди космоса, где волшебным образом есть воздух. За их спинами мост будто бы растворялся в бесконечности космоса, а перед ними... Перед ними был огромный город, почти что маленькая страна, блестящая золотым цветом, зеленью огромного Древа посреди, и казавшегося вечным.
   Асгард.
- Добро пожаловать в дом мой, Сатана - улыбнулся Громовержец, раскинув руки в стороны, будто бы хотел обнять Град Асов. Бог словно бы светился, он улыбался. будто бы видел что-то, что не может быть реальным от какой красоты, и от осознания, что это - его, родное, что он - часть этого. Он был ДОМА. И каждый раз Одинсон встречал Асгард неизменно все так же.
- Идем же, Рыжевласка - не отрываясь от созерцания своего дома, Донар обнял Тану за плечи, и не спеша пошел по Бифрёсту к золотым воротам - Позволь мне показать место, где не властно время, живут боги, и где магия древности повсюду.

   Подойдя к воротам, Ас поприветствовал Стража Радужного моста, на что Хеймдалль лишь слегка хмуро кивнул в ответ. Нет. он был рад видеть Сына Одина, как и всегда. Но вот его спутница.... Однако Громовержец лишь покачал головой, также нахмурив брови, и Ван понял, что здесь что-либо доказывать или спорить бесполезно. Открыв ворота, Хеймдалль добавил:
- Добро пожаловать в Асгард, Люцифера дочь. Надеюсь, что быт здешний по нраву вам придется, и краснеть не заставит.

   Они шли по мостовым Града Асов, проходя мимо великих дворцов, площадей, статуи Неизвестного Героя (хотя некоторые поговаривали, что то - статуя Сигурда, но доказательств не было), видели сад Гайи, Рыночную площадь, озера Ньёрда, каждое из которых могло быть маленьким морем, множественные арены и ристалища, издали видели Валькириор (почему-то Ас очень сильно не горел желанием показывать обитель валькирий вблизи, и тем более - изнутри, ссылаясь на то, что некогда, и там ничего интересного нет), прошли мимо огромного, самого большого чертога во всем Асгарде, который Тор небрежно назвал Бильскирниром, и справился у прохожих, не натворили ли в его доме чего за время отсутствия.... Часами ходили они по Граду Асов. Пока путь бога не привел - никогда не угадаете! - к таверне.
   Таверна называлась "Гримнирсонс", то бишь - "Сыны Гримнира". И казалось, живет активной жизнью круглые сутки. Открыв дверь с ноги, как к себе домой, Тор с радостью поприветствовал всех присутствующих, на что зал озарился одобрительным гулом басистых глоток, девичьих голосов, бряцаньем кружек, мечей, копий, топоров, и сего. что могло создавать шумы. После обитатели так же поприветствовали и Тану, исходя из простой логики - если она вместе с их принцем, будь она хоть демоном Мусспельхейма, плевать. Принц кого попало в Асгард не тащит, и с кем попало так не ходит. Значит, хорошая девица.  Завидев Троицу Воинов с леди Сиф, активно выпивающих-отмечающих, бог немедля направился к ним, по пути прихватив услужливо протянутый бочонок мёда, и по-царски рассевшись на свободной лавке, перед этим подав Хеллстром кресло с высокой спинкой, устланное шкурой диковинного животного.
   Сразу же завязался разговор. Воины пытались узнать, куда смысля Ас прямо с поля боя... простите, побоища, так как кое-кто с молотом решил побыстрее закончить, ну а Донару было интересно, что произошло за время его отсутствия. Справившись за минуты четыре, Троица Воинов с Сиф во главе сразу же принялись засыпать Тану вопросами. Фандрал гнул любовную линию, как обычно, Хогун интересовался навыками алкоголизма и владения оружием, Волльстагг все выпрашивал о Бегемоте и пиршествах, ну а Сиф... Сиф же предпочла истинно девичий разговор. О мужиках. Со свойственной воительнице прямотой, резкостью и открытостью. Тор лишь замолчал, наблюдая это со стороны, и улыбнулся.
   Теперь с ней точно ничего не случится. Хотя бы один день дял нее будет полным лишь счастья, и без капли горя.

+1

20

Заведя руки за спину Тору, девушка осторожно обняла его, сцепив в замок тонкие белые пальцы, прижалась щекой к груди; она ни о чём спрашивала и ни с чем не спорила - доверяя в одном, рано или поздно доверяешься во всем. Донар, прижимающий её к себе за плечи, отдавал ощущением какой-то безграничной надёжности, древней, огромной силой, и Сатана льнула к нему, словно кошка, едва заметно улыбаясь о чём-то своём. Нет, его она не боялась; может быть, она всё ещё боялась за него, не в силах до конца принять ту грань, что отделяет богов от остальных бессмертных, но никак не самого аса, в чьих огромных руках суккуб казалась такой болезненно, почти невыносимо хрупкой. Сказать честно, она не слишком даже догадывалась, куда громовержец собирается перенести их сейчас, но это было совершенно неважно. Молнии, охватившие их тела, путались в волосах, искрами скатываясь вниз с крупных локонов.

То, что открылось взору её после телепортации, кажется, смогло окончательно удивить Хеллстром. Она ожидала многого, но...
Пока они шли, одежда королевы менялась, словно сотканная из чёрной воды; платье вдруг упало в пол длинным подолом и широкими рукавами, узкие босые стопы оказались обутыми в высокие сапоги, в рыжую гриву вплелся венец, тускло блеснув в неясном свете, и только серебряное кольцо с оскаленной драконьей пастью, что было у неё на левой руке, осталось неизменным, как будто ни время, ни сила были над ним не властны. В малахитовых глазах отражались тысячи далёких солнц. Она никогда не думала, что на самом деле когда-нибудь здесь окажется, когда немного неловко спрашивала о доме его у Тора, и сейчас чувствовала себя так, будто бы попала в сон.
Взглянув на Одинсона, что возвышался рядом с ней языческим истуканом с совершенно непроницаемым лицом (о, это коронное упрямство во взгляде!), Сатана поклонилась стражу и, чувствуя странное, нарастающее в груди волнение, перешагнула тот порог, что отделял Радужный Мост от Асгарда, вдохнула прохладный воздух великого города, что приник к её губам. Восторга, что вспыхнул в девушке сейчас, она не испытывала никогда прежде - и едва ли смогла бы испытать ещё хотя бы раз, потому что во всём мироздании не существовало места величественнее и прекраснее этого золотого города; даже Эдем с его белыми стенами и небесными куполами не мог сравниться со столицей девяти миров.
И они гуляли по его улицам, вымощенным белым камнем, смотрели на озёра и сады, что полны были деревьев, каких не встретишь нигде больше; Хеллстром внимала каждому переулку и блеску синевы величественных озёр, и на душе её было легко. Здесь не было места злу, здесь не существовало мрака, здесь не думали о мере вещей - здесь жили древние, и всё здесь, каждый росток, каждый кирпич, каждый булыжник под ногами, было пропитано этой огромной и величественной силой. Слушая голос Донара, который рассказывал о своём доме, демоница впитывала ощущение этой бескрайней, безумной свободы, отражавшееся в зрачках её бликами золота, и смеялась, вплетаясь серебристыми нотами своего смеха в шелест кроны Мирового дерева, чья тень нависла над Асгардом. Она сейчас была его частью, пусть и была гостьей здесь - но гостьей, которую пригласили в любви, в искренней заботе, а не по обязательству, и мир, улыбаясь мудростью прожитых веков, охотно позволял девушке чувствовать себя в безопасности, добродушно и ласково принимая её присутствие здесь и наполняя силой своей и светом.

***

Они не могли оказаться не в таверне. Это было настолько очевидно, что Сатана даже не сомневалась в окончании их пути; вскользнула вслед за Донаром, весьма органично смотревшимся посреди этого буйства доспехов и чаш, улыбнулась как-то всем разом, в пространство. Её, кажется, тоже не были против видеть, и Хеллстром расслабилась, перестав ожидать непонятно какого подвоха, когда Тор решительно увёл её к одному из столов, за которым уже сидели несколько асов. Представлять он её не стал - должно быть, и так все знали, кого бог привёл с собой. Сатану усадили на стул, любезно придвинутый громовержцем, предложили выпить и буквально минуту обождать, а потом завалили таким количеством вопросов, что бедная демоница мучительно пыталась придумать способ уползти под стол и прикинуться там веточкой, которая просто там лежит. Этого внимания было слишком много, оно было ярким, очень добродушным и пылало в картине её мира какими-то не теми красками, к которым привыкла рыжая. Даже язвить почему-то не получалось, хотя половина Преисподней поклялась бы, что это умение у королевы отпадает последним, сильно позже даже смерти.
Но в конце концов любопытство дружной компании победило вялую попытку Хеллстром куда-нибудь спрятаться и прикинуться там мёртвым веником.
- Слово - моё оружие, - она улыбалась краями пухлых губ, и длинные ногти, выкрашенные в багряный цвет вина, медленно, с резким звуком стучали по столешнице, отбивая какой-то ритм. - И нет ничего, что было бы его сильнее, любая дева тебе подтвердит. В прочем, у меня есть меч и кнут отцовской работы.
Все заинтересовались теперь, кажется, ещё сильнее: адское оружие было в мироздании, быть может, менее знаменито, чем работа дворфов, но всё же на слуху, потому что Преисподняя, вовремя сообразив, что из этого можно быстренько извлечь выгоду, сделала финт ушами и уволокла к себе чуть ли не три четверти всех кузнецов из древних пантеонов, от Тваштара до Табул-Каина, и с большим восторгом до сих пор их эксплуатировала. Сам Люцифер, кстати, тоже был не против помахать молотом в адских кузнях, когда у него бывало настроение, хотя фламбергом - видать, по старой памяти - он орудовал значительно чаще. Чуть склонившись вперёд, чтобы из-за спины Хогуна увидеть Тора, демоница едва заметно вопросительно пожала плечами, но никакого отрицания в глазах громовержца не заметила; стремительно поведя рукой по воздуху, рыжая выхватила из воздуха клинок и бережно повернув его в ладонях рукоятью вперёд, положила на стол, позволяя асам самим разбираться, кто будет лапать первым. Красные елохианские символы на воронённой стали, мрачно поблестели и вдруг впитались в металл, как будто и не было их никогда.
Мужчины сильно оживились, и Хеллстром наконец смогла выпутаться из их утомительных и малопонятных её сознанию солдатских расспросов о пирах и битвах, чтобы добраться до единственной леди в этой весьма колоритной компании. Поманив Сиф к себе, рыжая что-то быстро и горячо зашептала ей на ухо, начисто игнорируя бурно обсуждавших её меч воинов, один из которых уже увлечённо размахивал оружием, проверяя баланс; спустя пару минут обе женщины, весьма экспрессивно обсуждавшие животрепещущие вопросы, посмотрели сначала на Тора, потом друг на друга, потом опять на Тора, а потом захохотали и решительно сели поближе. У прекрасного пола, к какой бы культуре они не относились и сколько бы различий между собой не имели, - а лёгкая, хрупкая Хеллстром в этом длинном королевском платье, укрытая, как плащом, собственными волосами, и асиня, сильная, поджарая, даже без доспехов излучавшая уверенность настоящего воина, были настолько не похожи друг на друга, насколько это вообще можно было представить, - всегда существовали темы, которые понимались им с полуслова.
Отказываться от выпивки, наверное, было можно, но как-то не приветствовалось, и рыжая только и смогла, что попросить не доливать ей с такой частотой, потому что уснуть, тихонько прислонившись к плечу Сиф, было, конечно, приятно, но не очень продуктивно. Ей было хорошо. Асгард принял дочь мрака с такой лёгкостью, с какой не принимал её даже сам Ад, вечно косившийся на свет, что жил у неё под сердцем памятью о смертной крови, в которой замешана была та самая, так ненавистная Геенне свобода выбора. Суккуб наслаждалась этим ощущением какой-то причастности к происходящему, обмениваясь язвительными комментариями с Фандралом и сквозь смех и явное смущение, подозрительным румянцем вспыхнувшее на скулах, пытаясь объяснить леди, почему с Войной, конечно, можно отправиться посмотреть горящие пейзажи, но лучше делать это со Смертью, который по определению будет смотреть именно на пейзажи, а не на другие интересные места, преимущественно у своей спутницы. Судя по лицу Тора, в этом вопросе был с демоницей солидарен, поскольку Всадника знал достаточно близко. Периодически они даже друг друга убивали, что в случае с Одинсоном, воспринимавшим реальность через призму расово верных норманнских критериев, служило большим доказательством дружбы.
Потом они как-то перескочили с любви и прочих, мало связанных с ней, но крайне приятных понятий, на платья и украшения, отчего мужики за столом показательно застонали и стали закатывать глаза, но от того, как на них внимательно посмотрели, сразу как-то присмирели, и вдруг какими-то неведомыми путями разговор вышел к музыке. Компания уже явно добрала тот градус, когда в цивилизованном мире должен был идти или мордобой, или песни под гитару - нередко, в прочем, эти две фазы наступали последовательно, - и теперь размышляла, чем же заняться. Мордобой, конечно, был крайне привлекателен с точки зрения местного менталитета, но залётные музыканты в Асгарде каждый день тоже как-то не попадались, так что воительница, выколупав из основательно захмелевшей королевы, что та, как и положено демону, умеет играть не только на нервах окружающих, но и на инструментах вполне себе реального мира, решительно заявила, что не отстанет, пока не услышит.
Хеллстром вздохнула. Попроси её станцевать стриптиз на столе, она бы, пожалуй, не особо удивилась (и даже, возможно, согласилась, потому что алкоголя в ней уже хватало и не для таких выходок), а вот скрипка и таверна казались вещами из двух очень разных вселенных. Причём, надо сказать, вполне обоснованно казались. С другой стороны, почему бы и нет - музыка, как гласила народная мудрость, не имеет расы, а потому можно было и попробовать. Выбравшись из-за стола, - её довольно аккуратно просто пересадили по коленям асов на пол, подхватывая за талию - Сатана жестом фокусника вытащила из воздуха футляр и уложила его на скамью с той любовью, с какой среднестатистический норд обнимает свой топор. Струны инструмента откликнулись на прикосновение ладони хозяйки едва слышным звоном.
- Надеюсь, ты не против, - почти весело шепнула она Одинсону на ухо, на мгновение прижавшись к нему теплыми губами, встряхнула ладонью с зажатым смычком. - О, Леди Сиф, ты настолько прекрасна, что даже я не могу отказать твоим желаниям.
Прекрасная воительница, кажется, покраснела, поперхнувшись выпивкой, но солидарный гул всей оставшейся четвёрки был ей ответом. Дьяволица вскинула руку, на мгновение закрывая глаза.

Devil's Sonata.

[audio]http://pleer.com/tracks/13100511fzDc[/audio]

Конечно, что же ещё могла играть тёмная королева, кроме как не дьяволову сонату, им же написанную и им же так любимую, ту, что играла уже тысячу раз, зная наизусть лучше любой другой, до самой последней ноты. В какой-то момент времени она вдруг поняла, что стало тихо, но отметила это как-то краем сознания, не понимая даже, что это значит. Музыка завораживала демона не хуже, чем её голос - окружающих, и играть она могла вечно, растворяясь в пляске смычка на струнах, и дрожь их была её собственной дрожью. Тень от тени, тьма от тьмы - музыка из самого сердца дьявола, музыка из адской бездны, прекрасная в своём бездонном свете, что теплился там, в глубине вечного мрака, никогда по-настоящему не погаснув и только в этом и найдя себе выход, чтобы сорваться ввысь, и Утренняя Звезда сияла яростным светом церковной лампады, зажжённой в ночи чьей-то рукой. "Пой же, пой, птичка, не умолкай..." И мнимая тоска первых минут взорвалась осколками сияющего, обжигающего чистотой своей звона, разлетелась осколками смеющегося восторга по таверне, будто стая огненных мотыльков.

Когда смычок спустя добрую четверть часа замер, стало видно, как на самом деле тяжело дышит девушка.

+1

21

Когда две девушки что-то горячо обсуждают, и при этом эдак на тебя смотрят, а после - смеются, сомнений не остается. Скорей всего, Сиф в пылу обсуждения и чисто из женской вредности поведала Тане о некоторых деталях жизни Громовержца, о которых тот стремительно старался забыть, и не рассказывал никому. Взглядом пообещав Богине войны, что ей придется ответить за не в меру длинный язык, Одинсон увидел. что та не только не боялась, но также чуть ил не приветствовала меру наказания, грозясь превратить ее в нечто, с наказанием совершенно не связанное. Вздохнув, Ас вновь уткнулся в свой жбан, и присоединился к обсуждению меча Сатаны с Троицей Воинов. Хогун, увлеченно размахивая оным, умудрился отрубить кусок столешницы, снести голову какой-то статуе, и впоследствии разочарованно буркнул, когда меч отобрал Фандрал. Тот применил его чисто по фандраловскому назначению - сделав несколько финтов, он СОВЕРШЕННО СЛУЧАЙНО лишил официанток важных элементов одежды, за что получил подзатыльник от Волльстагга, и несколько многообещающих взглядов от ухмыляющихся официанток. Бляду... Похотливец - он везде похотливец. Наконец Тор отобрал меч у Троицы, и решительно метнув оный, намертво воткнул оружие в потолок, которое лишь зазвенело, будучи вогнанным в бревенчатый свод почти по рукоять. Затем негромко добавил, что отдаст оружие владельцу позже, а пока что - нечего смущать честный люд Асов и не только. И вот гость решил удивить хозяев не только рассказами и оружием, но еще и музыкой.
   Боги Асгарда любили музыку. любили песнопения. но обычно они все у них были более-менее в степь язычества. А сейчас они слышали классику, никак с язычеством не связанную. Она была грустной, завлекающей, рассказывающей о боли падения и силе, которая была при поднятии с колен, о тяготе роли, которая была возложена на ого, кто решил сделать выбор и поплатился за это... Это была печальная музыка. Но красивая. А Асы любили все печальное и красивое. И посему, когда девушка закончила, сначала воцарилась тишина, все взгляды были обращены к Тане... а после таверна разразилась оглушительным грохотом кружек о стол, и радостными возгласами, воздающими хвалу гостье и ее скальдическому искусству. Тот факт, что сама Сатана могла себя скальдом и не считать, богов совершенно не волновал. Донар так вообще аплодировал стоя, наряду с Сиф и Троицей Воинов, почему-то кружкой не стуча. Может, потому, что в первый же стук несчастная тара сломалась, а может, потому, что хотел поприветствовать Сатану не своими традициями.
- Прекрасная же музыка, Дева Преисподней - улыбнулся ей Громовержец. когда вокруг народ таки поутих, и можно было слышать слова собеседников - Воистину прекрасная Позволь и нам показать тебе песнопенья нашего народа.
   Обернувшись к богам, Одинсон взял новую кружку мёда, поднял ее вверх, и это будто бы послужило молчаливым призывом. Все вокруг начали сдвигать столы к краям зала, освобождая большую площадь в середине, уселись за лавы, и принялись ритмично постукивать кружками да и ногами, ожидая начала. И вот Тор с Фандралом запели.
[audio]http://pleer.com/tracks/130566652hJz[/audio]
   Они пели о своем доме. О Асгарде. О том, как он прекрасен, как велик, как вечен, и как тоскует сердце по нему, когда вдали от дома ты. Пели они и о том, как радуется твоя душа, когда ступаешь ты по Бифрёсту, видя родные золотые шпили на горизонте, и к ним присоединялось все больше Асов, подпевая давно знакомую и любимую ими песню. Они пели о славных битвах, прекрасных девах, о достойной смерти и великой жизни. Они пели о выборе, который ценился богами пуще прочего, о искусстве, о врагах, которые не смогли и не смогут сломить их волю и дух, о том, что заставляло их сердца содрогаться от переполняющих эмоций... и все это подавалось в форме застольного пения. Истинно, Асгардцы были простым народом, и пусть многие их не понимали, считая чем-то мистическим, сами для себя они были ... всего лишь народом. Да, сильным, да, древним и могучим. Но никто из них не считал себя чем-то возвышенным, даже если они такими и являлись. Им не были чужды никакие человеческие качества и желания, и они никогда не ставили себя выше других, хоть и имели на это право. Они пели еще долго, и когда Тор с остальными закончили, таверна тотчас же разразилась одобрительным гулом, перешедшим в повальное распитие всего, что горело.
[audio]http://pleer.com/tracks/5342775RlUG[/audio]
   Но на этом останавливаться бог не собирался. Выйдя в центр зала, он снял свои кожаные доспехи с плащом, и сказал что-то на своем языке нескольким завсегдатаям, на поверку оказавшимся скальдами. И те заиграли тихую мелодию, плавно переходящую в некий танцевальный ритм. Это была музыка Ванов, мистическая и ... добрая. В ней не было отзвуков битв и крови,которые то и дело попадались в словах песней Асов. И Сиф, будучи ванкой по крови, тихо запела, вторя музыке скальдов. Ее голос на удивление оказался мягким, словно бы она заставляла присутствующих плыть по волнам музыки ее народа. А Тор, улыбаясь, подошел к Тане, и ничего не говоря, взял ее за руку, и пустился с девушкой в танец.
   Пусть танцы богов и могли быть незнакомыми Хеллстром, все же она двигалась так, словно всегда танцевала на земле Асгарда. Пусть движения и были сложными. но... То ли Донар так вел ее в танце, что девушка будто бы на ходу выучивала все движения, то ли пение Сиф обучало ее получше любых мастеров -неизвестно. Но перемещающиеся по залу бог и суккуб были чем-то завораживающим для Асов, которые смотрели на это так, как мастер смотрит на проявление искусства. Одинсон притягивал к себе Тану, потом вновь отпускал ее на расстояние вытянутых рук, но все же держа ее кончиками пальцев, затем вмиг оказывался возле нее, оборачивая ее плавным движением вокруг ее оси... каждого движения был началом другого, в этом танце не было начала и конца, было лишь движение, словно сама жизнь вечных. На лице Громовержца была улыбка, мягкая и совершено не свойственная лицу воина. А Сиф все пела, вкладывая душу в каждое слово, равно, как и скальды, все быстрее наигрывая мелодию. Ритм нарастал, равно, как и эмоции в танце, пока вдруг не затих, и плавно последовал к своему концу .Ведь все в этой жизни заканчивается. Но дает начало чему-то новому.
   Когда они закончили, Тор обнял Сатану, поцеловал в лобик, и отпустил девушку, повернувшись к народу. К своему народу. Сейчас в нем можно было видеть не только Аса, но и принца. Наследника трона Асгарда, которого любил его народ. И сам Тор любил свой народ, будучи готовым для него на все. Но в нем не было надменности, присущей королям, нет. Он считал себя одним из них, ведь так оно и было. Да, он понимал, что кровь Одина обязывает к многому, в частности, искусству правления. Может, когда-то он и займет трон Всеотца... Но пока что он был, есть и будет одним из своего народа. Сильнейшим среди Асов. Сильнейшим ради них.
[audio]http://pleer.com/tracks/5062830hC9C[/audio]
   И вот бог начал раздеваться до пояса, медленно идя полукругом по своеобразному... уже не танцполу, но ристалищу. И Асы враз поняли, какое развлечение сейчас будет. Одобрительно заревев, они поснимали щиты со стен, выстроились кругом вокруг Донара, и став на колено, синхронно подняли щиты себе на плечи, удерживая их в горизонтальном положении. А Одинсон все ходил по кругу, раскинув руки в стороны, будто бы призывая желающих. И вот музыканты заиграли третью мелодию, быструю, ритмичную, когда их принц пустился в бег вдоль стены щитов. И почти сразу на щиты запрыгнуло два Асгардца, которые тотчас же.. атаковали Громовержца.
   Сперва со стороны казалось, будто бы это и впрямь драка. Но присмотревшись, можно было увидеть, что это - скорее танец. Каждое движение здесь было произведением искусства и грации, а не несло в себе смысл покалечить или убить. Ну а тот факт, что звуки ударов были, словно грохот от барабанов - так Асы выдерживали и не такое. Это был танец, который выражался в форме битвы, и участники радовались. Их сердца плясали в такт музыке, а удары были подобны росчеркам музыкальных инструментов, привносящими свой вклад в общую картину происходящего. Вот боги подпрыгнули, и один из них с разворота ударил Тора в голову коленом, пока второй бил кулаком в печень Одинсона. Но последний, сделав обратное сальто, все так же продолжил бежать по кругу, уклонившись. и настигая так же бегущих оппонентов. Вот в круг запрыгнуло еще четверо, и атаки стали все более частыми, но Тор не чувствовал себя теснимым, наоборот - он словно бы  стал двигаться еще свободней да раскованней. Колено в живот встречалось крепкой ладонью Бога Грома, удар локтя в челюсть - кулаком Донара, подсечка пресекалась ударом в бок атакующего, и это все подавалось в некоем сумасбродном, но завораживающем танце. Они просто бежали, атаковали Тора вместе с все прибывавшими участниками, пока в круге не оказалось двадцать богов, не считая принца.  В этом безумном вихре сложно было что-либо разглядеть. Однако удивительным образом  в этой бегущей кутерьме присутствовала гармоничность. Вот они даже вспрыгнули на щиты, и начали передвигаться по ним, попутно умудряясь бить Донара, который все так же уклонялся от ударов и отвечал тем же в ответ. Казалось, сейчас танец-таки перерастет в драку... Когда вдруг все участники разбежались, оставив Аса посредине круга, и тот взмыл в воздух, зависнув там на миг, раскинул руки в стороны, и резко опустился на землю, приземлившись на одно колено и упершись кулаком оземь. Забава была окончена, и вновь грохот кружек да довольные возгласы с криками хвалы заполнили таверну.

   Когда общий шум и гам утих, бог вернулся к своим друзьям, довольно улыбаясь да картинно поигрывая мышцами - некая дань вечному ребячеству, наверное - и сразу же выпил услужливо преподнесенный жбан с мёдовухой. Литровый такой. Обняв Сиф, что чуть ли не светилась счастьем, затем - чокнувшись с троицей Воинов и накатив по новой, Донар наконец подошел к Тане, уселся напротив девушки. развалившись в кресле с высокой резной спинкой, и сказал:
- Вот так порой мы развлекаемся же, Тана. Надеюсь, тебя сие вовсе не шокировало, но лишь радость принесло. Однако теперь поведай мне - чего желаешь ты еще, покуда в Граде Асов мы? Увидеть места же какие? Испробовать чего? Поведай мне сие, и коль оное в моих силах будет - просьбу твою исполню я.

+1

22

Танец казался лёгким и простым, он шёл откуда-то не от разума, впервые слышавшего ту музыку, но от сердца; и Хеллстром, стремительный, дивно пахнущий рыжий вихрь, вплетённый в платье из ночной темноты огненным штормом, двигалась так, как будто бы проходила по этому залу уже тысячу раз. Она улыбалась той же странной, немного задумчивой и мягкой улыбкой, что играла на губах аса, пока Тор вёл её в этом бесконечном движении, сплетавшемся в кружево, мягко притягивая к себе и отпуская вновь, и музыка звучала вокруг, став на это затянувшееся мгновение путеводной нитью и покрывалом; и потом, уже устроившись на скамье и сложив белые руки на столешнице, девушка долго ещё чувствовала тепло его мягких объятий.
Полыхая, как огромная кошка, настороженным глазами, дочь дьявола смотрела на представление, что разворачивалось перед ней, отвлёкшись лишь на то, чтобы пару раз крайне решительно убрать чужую руку со своей талии. Это был не рукопашный бой и не танец, но нечто, впитавшее в себя всё сразу, и было в том, как чешуей дракона вздымались щиты, а крепкие удары, звук которых походил на стук камней друг о друга, сыпались все быстрее, что-то удивительно завораживающее - и рыжая закричала вместе с асами, когда Одинсон встал на ноги.
Быть может, это и была чужая реальность, не имевшая к Утренней Звезде никакого отношения; да только какое ей было до того дело?

Баюкая у себя на коленях скрипку, что отвечала едва слышным звоном, Сатана долго молчала, глядя куда-то сквозь севшего напротив Тора, сквозь стены таверны, сквозь само пространство - за тысячи миль отсюда, стремясь будто бы раствориться в огромном мире, раствориться в синеве озёр и зелени огромных сосен, чтобы никогда больше не знать ни горя, ни тоски. Что она хотела увидеть? Да Хеллстром и сама не знала, а потому не могла и ответить. Ей, в общем-то, ничего и не было нужно, потому что Одинсон дал ей сейчас самое главное, что мог дать Сатане лишь её отец, когда его на мгновения отпускали дела и бесконечные тяжёлые мысли, и они оставались с дочерью вдвоём, вдали от всех, и просто говорили, сидя рядом - чувство безопасности, полное, всеобъемлющее, наполняющее спокойствием.
И в шумной компании было приятно; пусть суккуб и не принадлежала им, не была частью их народа, асы не были против её присутствия и не смотрели на неё так, чтобы ей хотелось исчезнуть прочь, ощущая себя виноватой за то, что посмела нарушить сложившиеся традиции. Боги, казалось, были рады своей гостье, что впервые видела жизнь такой, и она смотрела, запоминая, сохраняя внутри всезнающей души те мгновения, наполненные звуками, музыкой, звуком бьющихся кружек и смехом, где-то под сердцем. Кто знает, быть может, ей уже никогда не придётся вернуться сюда, но она будет знать, что где-то в кроне Мирового Древа есть золотой град, ослепительный в своей красоте, и когда-то это знание даст ей сил, которых порой так не хватает. Протянув руки через стол, девушка на мгновение сжала тяжёлую ладонь Донара пальцами и быстро улыбнулась: молчаливое, но такое искреннее "спасибо".
С таким долгом не расплатиться никогда - ну так что же. Может быть, хотя бы раз судьба оставит её в покое и даст просто жить, не требуя измерять вины и думать о цене?
- Мой народ порой тоже сходится в поединках веселья ради, - чуть кивнула она, допивая грог из тяжёлой кружки и осторожно ставя её на столешницу, - если на то пошло, это мы научили рыцарей турнирам. Первое призвание мужей всех - всегда война, как бы она не выглядела. Я не боюсь таких танцев, хотя это мужская забава, а оттого и мне она не слишком близка. Но это действительно красиво. Не знаю, боже...
На мгновение дьяволица замялась, стала убирать свой инструмент в футляр, отведя вспыхнувшие болотной зеленью глаза. Конечно, она бы хотела в библиотеку, причём не для того вовсе, чтобы искать там великой силы и тайны древности - этого добра хватало у неё самой в Преисподней, причём так, что иногда хотелось спустить все эти фолианты к чертям в Лету; но всё же взрослой состоявшейся женщине (тм), правящей королеве шарашкиной конторы под названием Ад, было как-то не к лицу просить взглянуть на сказки этого мира, заключённые в бумажную плоть. Наверное. Всё же в свободное время она читала в основном философию, логику и историю окрестных миров, сильно разбавляя всё это магическими томами разной степени безумия, чтобы хотя бы примерно представлять, что происходит вокруг, и понимать, что с этим всем делать; но иногда Сатане так хотелось спрятаться от всех тех знаний, что роились в её голове, за обложкой старых легенд.

Скрипка исчезла в лёгкой сероватой дымке, пахнувшей сандалом, а девушка задумчиво качнула ногой, обутой в высокий сапог. Лицо её, резко оттенённое кроваво-красными пухлыми губами, казалось всё более задумчивым. Сейчас Хеллстром напоминала альбатроса, который бесконечно реет над своим морем, ибо так заведено от начала веков, и не знает, о чём можно ещё думать или мечтать, ведь у него есть уже всё.
- Золотые яблоки, - вдруг произнесла девушка и тихо засмеялась, блеснув на мгновение белоснежными зубами. - Девять миров любят про них говорить. Увидеть те сады, где они растут, я бы хотела - если можно. И, будь добр, как-нибудь донеси до Фандрала мысль, что нежно лапать меня - не самая лучшая идея в его жизни, а то мне он, должно быть, не верит. И не потому, что он не хорош собой, но я же, чёрт возьми, суккуб, и в результате будет совершенно не то, на что он рассчитывает.
Едва ли Хеллстром, в глазах которой плясали смешливые искры, была серьёзна настолько, насколько могла хотеть то показать, но в глубине души она действительно сомневалась, что ас понимает, на что нарывается. Демоны страсти не так уж часто сталкивались с богами. Некоторым вот вполне даже везло никогда не знакомиться с адским гаремом.

+1

23

Так вот чего желала девушка. Признаться, желание было... не из обыденных. Хотя бы в плане его выполнения. Ибо яблоки Идунн были священными, и лишь она сама могла к ним прикасаться, срывая плоды с древа. Также возле них позволено было находиться семье королевской же, конечно Кроме Локи, но тут и так понятно, почему - мало ли что этому шутнику в голову могло взбрести. Хотя Лофта никакой запрет никогда не останавливал, посему оный и существовал лишь в формальной форме. Другим богам было строжайше запрещено приближаться даже к Яблокам, а чужеземцам - так и вовсе под страхом смертной казни. Короче, сейчас было бы разумным вежливо отказать Сатане. Но Тор не был бы Тором, если бы всегда придерживался правил. К тому же, Громовержец не был самым умным богом.
- Увы, Дева Преисподней - не могу Фандралу приказать я - признаться. тут ас чутка слукавил - как главный военачальник асгарда после Одина он еще как мог. Но пользовался этим правом только во время войны и битв. Это, конечно, отразилось на его лице - врать бог не умел от слова вообще, да и не особо пытался сейчас. - К тому же - не недооценивай Разящего ты, Сатана. Сама Афродита была мнения высокого о его... кхм. Выдержке, так молвить бы.
   Но все-таки после своей тирады бог почему-то положил руку на плечо Фандрала, и улыбаясь, слегка сжал оное. Лишь самую малость. И Асгардский ловелас, способный разорвать машину голыми руками и выдержать залп из базуки, даже не поморщившись, тотчас же удивленно скривился  от немалой боли. Ибо так уж повелось, что Фандрал в вопросах отказа или запрета на акты любви по согласию и без понимал только молотоприкладство и ему подобные весомые аргументы навроде копья валькирий, мечей альвок и та далее. С выражением лица "понял, на чужое не претендую, особенно если это чужое - Тора", Фандрал действительно вежливо, искренне и по привычке обольстительно извинился перед Таной, чмокнул ее лапку и ушел к друзьям пить. Прочитав выражение физиономии друга, Тор лишь рукой по лбу хлопнул. Да с его он так решил? Хотя, у Фандрала все вертелось вокруг... кхм. Меча и ножен. Ну таков он был, ну что поделать. Однако сейчас речь вовсе не о Фандрале была. Посему Громовержец решительно взял девушку за руку, хитро улыбнувшись, гаркнул на всю таверну, что они могут опустошать погреба хозяина за его, Тора, счет, и под восхваляющий щедрость Аса шум-гам улизнул из кабака наружу. Все-таки, он не хоте, чтобы кто-либо знал, куда он собирался отвести Тану. Сиф догадывалась, конечно, так как скорей всего, расслышала ее просьбу. Но если учесть, сколько раз она с Троицей Воинов прикрывали Одинсона... вряд ли она его сдаст. Даже в таком деле.

   Первые десять минут тихого такого, скрытного перемещения в сторону пункта назначения могли удивлять, но не то, чтобы сильно. Последующие десять могли заставить насторожиться, но все же не до уровня задавания вопросов. Но когда следующие полчаса Донар с упрямством лесного татя продирался по буквально непроходимым зарослям садов Гайи... Кажется, у его спутницы, для которой Тор своей тушей прокладывал дорогу, назрел вопрос. Хотя бы потому, что дорога к золотым Яблокам была издалека видна, в общем-то, еще при входе в Асгард. Но герой решил идти в обход почему-то. И единственным объяснением было невнятное бормотание навроде "так надо, но волноваться незачем, ибо все нормально, уверяю!". Почему Ас не пытался прятаться с помощью магии? Да все просто. В МАГИЧЕСКОМ месте использовать магию для скрытности - все равно что затушить факелом тлеющие угли.  Их бы нашли раньше, чем Тор успел бы навернуть литр мёдовухи. А вот обращать внимание на прятки физические - этого Асы не делали почти никогда. Ну мало ли чего удумалось наследнику Асгарда, мог подумать Хеймдалль. Ну продирается он по кустам. Ну и что, он и не такое спьяну творит. И такой предсказуемый ход мыслей был выгоден Громовержцу.

   Долго ли, коротко ли, а таки добрался Одинсон с девушкой к древу, на котором произрастали Золотые Яблоки. Ключевое слово - к Древу. Так уж вышло, что Яблоки росли не на яблоне, а на Ясене. Мировом. Точнее, на одной из его веток-корней, которая была в причудливой форме, напоминающей яблоню. Что поделать - Асы вообще отличались уникальностью и непривычностью абсолютно во всем. Шаблоны рвали так же успешно. Но больше всего поражало не это, а то, что увидела девушка.
   Поляна, посреди которой росла ветвь Древа, словно бы освещалась светом звезд из безоблачного солнечного неба. Этот свет манил, завораживал, он звал к себе абсолютно всех и вся, не имея ничего общего с Древом Познания. Это место не несло наказания, оно несло лишь молодость и знания. Наказание приносили сами Асы, понимая получше других, что молодость стоит заслужить и еще дожить до того возраста, когда она начинает быть нужна, а знания - та вещь, которой и вовсе лишь единицы заслуживают. Ну и если эти плоды решили расти в Асгарде, а не, скажем, в Мидгарде или еще где - это было очередным доказательством того, что Золотые Яблоки не для чужих глаз и тем более ртов.
   Даже сам Тор слегка восхищенно смотрел на Яблоки. Они всегда привносили в его душу странное ощущение спокойствия и мистики. Мистики даже для богов.
- Сие странно может быть, но.... но я никогда не пробовал их даже - все так де не отрывая взгляда, тихо сказал Ас. Он сам не понимал, почему говорит это. - Мне всегда интересно было, каковы они на вкус...  Но что-то все удерживало меня от того, дабы съесть хотя бы кусочек. Будто бы это - не мое. И мне не стоит оное творить. И при всем этом не выгляжу я старым. Никогда сего не понимал я, Тана.

+1

24

За сценой между двумя мужчинами королева наблюдала с большим интересом, внятно читавшимся в изгибе её полных губ. Как и самому Одинсону, вывод, который сделал второй ас, был ей не очевиден, хотя с какой-то стороны, пожалуй, даже закономерен; но Фандралу, кажется, просто не приходила в голову сама возможность других взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Чуть качнув головой, девушка улыбнулась ему, вежливо подавая руку, а потом перевела смеющийся малахитовый взгляд на Тора - что уж, мол, тут поделаешь. Кажется, и сам Донар не совсем понял, о чём говорила его гостья: дьяволице просто сейчас не нужен был ни Разящий, ни кто-либо другой из всех тех асов в таверне, не хотелось ей в постель, пусть даже тысячу раз прекрасен был тот мужчина, что мог бы её пригласить разделить с ним ложе. Похоть да звериный голод мирно дремали в сторонке, уступив место сотне других чувств, и рыжая совершенно не хотела их будить. Не сейчас. Не здесь.
Ещё успеется. Всегда успеется.
- А потом вот эта давно-уже-не-дева, которая с половиной мироздания успела провести далеко не по одной ночи, мне высказывает по поводу Марса? - Слегка приподняла бровь Хеллстром, которая, конечно, догадывалась, что гулять налево, направо и вообще в любом направлении, не исключая даже нижних и верхних, в семье богов давно было принято, но ни разу не встречалась со столь явным подтверждением своих подозрений. - Сама, значит, близко и подробно знакомится с асовой выдержкой, а мне рассказывает, как это недостойно - чужих мужей ублажать? Ну-ну. Я ей потом... Отдельно припомню.
Отношения у Афродиты и Сатаны как-то исторически, надо признать, не очень сложились. Богиня красоты не могла простить, что кого-то ещё считают такой же прекрасной, пусть даже с явным указанием на цену такой любви аккуратно именуя дочь дьявола Тёмной Венерой. Ареса-то, который за женщинами бегал от начала времён, не сильно обращая внимание на их расу, возраст и моральные качества, блондинка бы ещё простила, потому что давно была в курсе, за кого замуж шла, а вот посрамление своего титула - уж совсем никак. И тот факт, что олимпийский пантеон, отличавшийся, в общем-то, редкостной любвеобильностью (из-за чего в своё время и оброс большим количество историй о полубогах, полубогинях и прочих невнятных созданиях, имевших привычку душить змей в колыбелях), дочь дьявола очень даже привечал, поскольку суккуб просто по природе своей любила мужчин, не вынося им при этом мозг подчистую, бесил киприянку особенно невыносимо.

Послушно сжав ладонь бога, суккуб выскользнула вслед за ним из таверны, ничего не спрашивая. Где-то на середине пути, бесшумно следуя за Тором, который шёл сквозь заросли, совершенно не смущаясь их формальной непроходимостью, Сатана наконец поняла, чего именно он хотел. Негромко окликнув аса, она попросила подождать пару минут и, подумав несколько мгновений, решительно начертила у себя на внутренней стороне левого запястья руну, оставшуюся на белой коже тонкими красными чертами. Запирать волшебство внутри на самом деле демон жутко не любила, потому что никогда нельзя было предположить, когда в следующий раз придётся колдовать и не будет ли та пара часов отдыха от ирреальности последней, но сейчас, в Асгарде, да ещё и в компании с Донаром ей едва ли что-то угрожало, а потому и рисковать особо было нечем. На карте миров яркая звездочка, которой для любого мага представала королева, наполненная красноватыми оттенками адской силы, погасла, превратившись в едва заметный сероватый силуэт. Заметить её теперь можно было лишь с огромным трудом, старательно присматриваясь к окружающей действительности - и рыжая вздохнула с едва заметным облегчением, когда ледяные когти короны, на время отступившей вместе с прочей её магией, отпустили сознание, встряхнула головой и поспешила вслед за своим проводником.
Ещё минут через двадцать они вышли на большую поляну, посреди которой, весело и со вкусом наплевав на здравый смысл, росла ветвь Ясеня, которая в этом искривлении пространства решила, что быть яблоней тоже, должно быть, неплохо, а потому стоит попробовать. В прочем, обычной, бинарной логике древние пантеоны, обладавшие редкой затейливостью во взглядах на мир и жизнь в целом, подчинялись плохо, а потому Хеллстром даже не удивилась. Это чувство в Асгарде в принципе было достаточно неуместным, тут чудес было куда больше, чем бедная Алиса смогла бы вообразить. Несколько неуверенно держась за запястье Тора - казалось бы, должно быть наоборот, и это ас должен был придерживать свою спутницу на случай, если ей в голову взбредёт какая-нибудь очередная потрясающая глупость, но Сатана слишком хорошо осязала реальность, чтобы даже подумать о возможности тронуть плоды, - девушка смотрела на открывшееся взгляду её, и на бледном лице можно было без всякого труда прочитать искреннее восхищение.
Да, то был не Эдем, который королева порой видела во снах, памятью крови почерпнув их случайно из далёкой, уже прошлой жизни собственного отца. Райское Древо давало лишь знание, но было оно горько; здесь же было другое, но королева никак не могла разобраться в собственных ощущениях. Чувство было подобно тому, что бывает, когда падаешь в холодную воду, от которой внутри всё замирает - и одновременно поёт от истинной, леденящей свежести и чистоты.
- Никогда не могла понять, почему яблоки... - Запрокинув голову, демон смотрела на то, как золотистые блики играют на плотных, налитых соком боках фруктов, и остро сейчас понимала, что никогда бы не согласилась их попробовать: не её это была реальность, не для неё росли эти плоды, и цена той молодости и той мудрости была бы слишком высока. - Плоды Познания - яблоки, плоды Иггдрасиля - яблоки, плоды в саду Атласа - яблоки, плоды в саду Лады - тоже яблоки... Можно?
Узкая тонкая ладонь рыжей коснулась шершавой коры, которая чуть уловимо пульсировала под рукой, но касаться золотых фруктов Сатана явно избегала; и Древо, чувствуя будто бы это осторожное, робкое прикосновение, в котором слышался трепет юности, что впервые сталкивается со столь огромной и прекрасной мощью, корнями вросшей в саму суть вселенной, еле слышно зашелестело густой зелёной листвой - и было в этом шорохе что-то мягкое, тёплое, похожее на успокаивающий своей вечностью шум прибоя. Чуть улыбнувшись, Хеллстром медленно погладила ствол Ясеня, всем существом своим, тем безошибочным женским началом, что было древним олицетворением жизни, слыша, как поёт в венах огромного ствола безудержная сила, питая весь Асгард и благосклонно принимая сейчас эту дань уважения от своей гостьи, и стремительной тенью вновь вернулась к Одинсону.
- Ведь дело не в самих яблоках, да? - Она помолчала, вновь осторожно взяв мужчину за руку, но глубокие глаза её безотрывно следили за тем, как на несуществующем ветру покачивались упругие ветви. - Их сила намного глубже, чем просто молодость. Такое... Сильное место. Яркое и чистое. Даже голова кружится...
В расширенных зрачках Утренней Звезды теплился сияющий, похожий на искры от солнечных лучей, золотой свет.

Отредактировано Satana Hellstrom (2015-12-17 18:11:45)

+1

25

Тор смотрел, как Сатана "общается" с древом, и улыбался. Вряд ли девушке когда-либо доводилось испытывать что-то подобное, думал он. Эдем - тот уже давно закрыт, да и Древо Познания их перестало пользоваться популярностью после небезызвестного случая, где фигурировал ... слегка подвыпивший архангел, приносящий Свет. Состояние опьянения Донар уважал, бредовую идею дать огромные знания смертным - не особо. Яблоки греков и славянских богов... ну, от первых явственно разило вином и сидром, ибо у греков все было связано с культом распития, в котором они постигали искусство. Лада, та так вообще делилась плодами из своего сада с крайне большим количеством народу, от чего те перестали быть уникальными, и не приносили такой пользы, как раньше. Но Лада была доброй богиней, альтруисткой, матерью-труженицей с чрезвычайно добрым сердцем, так что иного исхода быть не могло. Ну а Асы в свою очередь.... да, их плоды были чем-то схожи с вышеописаннымии. Только в случае скандинавов Яблоки Идунн были чистой эссенцией первозданной природы, дававшие ровно столько, сколько нужно владельцу, как знаний, так и молодости. Мудрость, сила, божественная суть - все это было нормировано в одном обычном, казалось бы, Яблоке. Если Золотое Яблоко можно считать обычным. Но все же, для некоторых оно не было предназначено. Как тот же Громовержец, к примеру. По абсолютно неизвестным причинам Сын Одина никогда не нуждался в Яблоках, посему и не испытывал желания вкусить плоды Идунн. Один, конечно, подозревал, почему, но даже Всеотец не был уверен в своих догадках. Многие завидовали, еще больше богов недоумевало. но сам же Громовержец просто философски смотрел на вещи. Другим достанется больше, думал он, а он как-нибудь и так справится. И также Яблоки Идунн не были предназначены для существ навроде Таны. Дочь Ада, вкусившая плод Древа Асов, могла подвергнуться абсолютно непредсказуемым изменениям, а могла и просто скушать яблочко - ни больше, ни меньше. Однако рисковать Ас не желал. Потому и внимательно следил за девушкой, дабы вдруг она подсознательно не потянулась к плодам. И все бы ничего....
   Но они уже были здесь не одни.
   Шаги Гайи Ас узнал бы за десятки миль. Сотни. тысячи. И конечно же, Тор не желал, дабы его мать видела, что ее сын водит посторонних, к тому же - из пантеона с крайне специфической репутацией в асгардийскую святая святых. Посему придется прервать сеанс единения с природой.
- Уж прости, что слишком мало времени дал тебе здесь я, Дева преисподней - быстро, деловито и даже слегка бесцеремонно подхватив девушку на руки, Тор тотчас же оттолкнулся от земли, и взмыл в небо - но поверь - мать мою видеть тебе не стоит в этом месте. Ёрд - добрая богиня, однако крайне непредсказуемой матушка быть может. И я не ведаю, как она отреагирует на посторонних возле Яблок Идунн, Сатана. Однако не отчаивайся - есть у меня еще одно местечко которое, думаю, будет тебе интересным.
   И Тор полетел ввысь, все больше устремляясь в космос, усеянный сияющими звездами, созвездиями, который и был небом Асгарда, в независимости от дня или ночи. Воздух здесь, как ни странно, был, однако... совершенно другой, что ли, нежели в каком-либо ином мире. Даже на вкус он отличался от воздуха миров смертных и других пантеонов. Отлетев больше, чем на километр от земли, бог завис в воздухе, давая девушке возможность рассмотреть Асгард с высоты полета... его полета. Тана могла увидеть, что Град Асов сверху своими постройками, садами, горами и реками, озерами и морем, окружающим оный, да ниспадающим в бездну вселенной, был построен в форме Валькнута - символа Одина. Идеальность мысли зодчего поражала, и каждое здание, каждое деревце, которое, казалось бы, было построено совершенно случайно, как нельзя более точно дополняло общую картину магического символа. Любая случайность на самом деле случайностью не была, и создавалось ощущение, что невольно каждый из богов не может создать что-то, выбивающееся за рамки скандинавского узора вокруг Валькнута, будь то дом, сад, памятник или же еще что-то. Здесь явственно ощущалась власть Вотана - всеобъемлющая, абсолютная, неоспоримая. Почти что вечная. Почти что. Ибо сейчас в небе Асгарда держал на руках девушку тот, кому суждено было когда-то править этим. Всем этим. Править достойно, не позоря имя своего отца. И Тор смотрел на Град Асов взглядом, полным ощущения бремени, ответственности, но месте с этим - бескрайней заботой и любовью. И понимал, что ему предстоит еще очень многому научиться, дабы когда-то восседать в Хлидскъяльве, держа Гунгнир подле Мьёлльнира.  Но не это желал показать Тор Сатане. Это было так, между прочим. И прижав к себе девушку чуть сильнее, будто бы пресекая даже зародыши ее мыслей о том, что она может упасть (а падать было о-го-го как высоко),  Громовержец отправился все выше, устремляясь в бездонную пучину сияющей всеми цветами, доступными мирозданию, вселенной. Он летел в Мировую бездну, Гиннунгагап. Ибо там ему было что показать девушке.

   Когда вокруг них не было уже ничего, кроме звезд, туманностей и космических сияний, Ас остановился, и плавно опустил девушку. Они были уже в невесомости, посему Тана никуда бы не упала, хотя бы потому, что здесь уже не было понятий "верх" и "низ". И все же, даже здесь был воздух, или его подобие. Может, потому, что Донар заботливо генерировал оный своей стихией вокруг девушки, так как сомневался, что она способна не дышать в принципе. Бегающие вокруг искорки электричества свидетельствовали о вышеуказанном. Держа Хеллстром одной рукой, другой Ас с задумчивым видом указал на звезду, находящуюся, судя по всему, в куче парсеков от них... и коснулся ее. Коснулся пальцами этого маленького источника света, который тотчас же начал открываться. и вскоре превратился в сияющий портал... куда? Угадать было невозможно. Но Ас знал, что делал. И утянув девушку к себе, бог полетел в сияющий переход на другую грань.
   Позволив порталу закрыться за их спинами, Громовержец ступил ногами на огромную ветвь дерева, растущего словно бы из бесконечности, и уходящего стволом да кроной в ту же бесконечность. Громадное, гигантское, невообразимо огромное дерево, растущее прямо в космосе. Иггдрасиль в его одной из первозданных форм и проявлений, если не самой первой.
- Не бойся, ступай к стволу ты, Сатана - тихо сказал Ас, улыбнувшись.  - Не пожалеешь ты о том, что увидишь, могу тебя заверить я. Конечно, Древо само решит, что тебе показать... Однако то будет тебе лишь на пользу, какие чувства да эмоции сие не вызвало бы.
   И Ас направился к Мировому Ясеню, с каждым шагом все больше ощущая силу Иггдрасиля. Ствол Древа был все ближе, и когда Тор подошел к нему вплотную, то протянул было руку к коре, но одернул пальцы в нескольких сантиметрах от оной. Нет, сперва Сатана. Жестом пригласив ее коснуться Ясеня, Ас отошел чуть подальше, успокаивающе взяв Хеллстром за руку. Что бы она ни увидела - он будет рядом.
   И в тот же момент лик Таны преобразился. Она больше не выглядела, как рыжеволосая фигуристая девушка, не выглядела и как суккуб с перепончатыми крыльями да рогами. Ее тело было будто бы соткано из тьмы с еле заметным багровым оттенком, по которому бегали языки пламени, и в целом она являла собой лишь силуэт, с полупрозрачными крыльями, будто бы сотканными из багровой дымки. Но глаза... Глаза Сатаны были светом, чуть ли не первозданным по своей природе. Столь контрастирующая деталь, что на нее нельзя было не обратить внимание. Этот свет был добрым, успокаивающим, и прямой противоположностью той тьме, из которой было соткано естество девушки. Часть Рая в глазах дочери Приносящего Свет. Что могло быть прекрасней?
   Однако Иггдрасиль обнажил естество не только лишь Таны. Тор, сам того не замечая, также преобразился. Его плоть, кровь, доспехи и прочее словно бы исчезли, уступив место молнии. Первозданной, постоянно меняющейся, и сохраняющей силуэт скандинавского исполина. От него исходили неописуемые разряды, уходящие в Гиннунгагап и зажигающие там новые звезды, которые формировались в созвездия, заменяя те, что угасли по истечению их времени По сравнению с этим Электро выглядел жалким подражателем, ибо смотря на Диллона, никто не испытывал благоговейного страха и поражения. Казалось, только прикоснись к этому сгустку ярости природы, который словно был отдельным мирозданием - и ты просто перестанешь существовать. Но пальцы Аса побегами молний мягко и нежно держали Сатану за руку, не причиняя ей никакого вреда. Мощь, способная уничтожить все, что пожелает, словно бы оставляла свой отпечаток в сгустке тьмы девушки, дополняя ее черными молниями и зажигая в ее душе новый свет, дополняющий ее собственный.
- Смотри же, Тана - тихо сказал Громовержец, все так же держа девушку за руку - смотри в виденья времени любого, что покажет тебе Иггдрасиль. Не бойся их. Ничего не бойся. Ведь я с тобою, рядом. Здесь. И тебя я не оставлю.

+1

26

Пальцы суккуба впились в плечо бога совсем не ласковым жестом, и, казалось, надави она ещё чуть сильнее - доспех его сломается под этими тонкими руками, которые с невероятной, дразнящей даже лёгкостью могли вырвать хребет любому зверю. В глазах цвета мха, что напитался от недавнего дождя свежей влаги, блеснула паника: руна, которой Сатана спряталась от внешнего мира, неплохо скрывала и её богатый внутренний мир от самой хозяйки, а с ним вместе и магию, и Василиска, и возможность при необходимости раскинуть родные крылья, чтобы избежать близкого знакомства с кладкой мостовых золотого города. Насчёт же того, что земля Асгарда, плоть от плоти древнего волшебства, будет для неё столь же безболезненна, как планеты всех смертных цивилизаций, Хеллстром сильно сомневалась. О, Господи, надо было не только не закричать, но ещё при этом как-то не упасть в обморок, потому что снова оказаться на руках Донара без сознания - примерно пятый раз за последние два дня - было бы как минимум очень невежливо. Одинсон явно бы не понял, потому что в его координатах реальности всё было вполне даже спокойно. Осознание слегка сумасшедших женских эмоций не входило в базовые характеристики личности мужского пола, к какой бы расе, народу и культуре он не принадлежал.
Если уж на то пошло, заботливая природа для того и создала два пола, чтобы им всем было друг с другом интересно.

Но Тор, зависший над асгардским небом, что не имело ничего общего ни с одним другим и сияло звёздным светом в любое время суток, по-прежнему выглядел надёжным, эдакий могучий исполин родом из седой древности, которого не сдвинуть ни одному ветру, и дьяволица чуть заметно расслабилась, разжимая ладонь и виновато улыбнувшись асу. Конечно, за столько лет их смутных взаимоотношений, в которых сам чёрт сломал бы не только ногу, но ещё и трезубец из хвалёного незараниума, бог давно привык к хрупкой психике девушки, в любой ситуации могущей просто рухнуть, как карточный домик, а потому едва ли его вообще можно было этим обидеть. Он и сам был искренним, просто не умеющим лгать и скрывать свои мысли, а потому и к проявлению чужих относился зачастую снисходительно - по крайней мере, самой Тане казалось именно так. Тихо выдохнув, она обхватила мужчину за шею и взглянула вниз, туда, где под их ногами сияли, переливаясь бликами и искрами, крыши чертогов и дворцов, где плескались безбрежными синими просторами воды озёр и рек, где шумели леса, вздымая вверх могучие кроны; и весь мир сплетался с такой высоты в единое целое, неразрывно связанный между собой символ тройственности. Идеальные грани Валькнута белели росчерками великанского пера, и было в их строгой архитектурной красоте величественного замысла нечто сказочное, недоступное многим другим пантеонам. Не то, чтобы Хеллстром не любила свой дом - хотя, пожалуй, она действительно его не любила, потому что сложно было испытывать к этой кузнице боли и страданий какие-то светлые чувства, но, по крайней мере, королева относилась к собственной реальности с уважением, - но порой ей хотелось видеть на месте чёрных стен и лавовых рек что-нибудь более приветливое.
В общем-то, это было одной из причин, по которой во внутреннем дворе княжеских палат, куда путь был закрыт любому живому и мёртвому, алел Кровавый Сад, могучим якорем, оплетённым розовыми шипами, связывая демона с тем светлым, что в ней осталось.
Асгард же был величественен своей прекрасной воинской статью и природной силой, что пела в каждом угле символа Игга. Девушка улыбнулась и чуть заметно качнула головой. Такая суть природы была ей знакома давно, но никогда не могла перестать восхищать. Было в этом что-то необъятное.

Но вскоре они оказались меж звёзд, что смеялись в лицо богу далеким и печальным светом, и Сатана взглянула на Тора с благодарностью, крепко держась за его ладонь: она не нуждалась в воздухе лишь тогда, когда была наполнена собственной магией, сейчас же, скорее всего, телу пришлось бы не слишком сладко. Эффект тут был примерно такой же непредсказуемый, как от игры в русскую рулетку. Заворожённая, растерянная, девушка чувствовала себя так, словно перед ней открывались тайны, которых ей никогда не позволено было достичь - и даже мечтать о них, и безмолвно она смотрела на то, как мужчина, что был сейчас рядом с ней и чьё тепло остро чувствовала и помнила белая кожа, кончиками пальцев играет с пространством, обращая в сияющий портал крошечную искру где-то в тысяче световых лет от Земли.

Иггдрасиль играючи сдул с демона печать, сдул человеческую личину, сдул, словно застывшую краску, медные волосы и чёрное платье с кровавым подбоем, и Хеллстром вдруг почувствовала себя вновь свободной, такой, какой могла ощущать себя лишь посреди великого мрака, в который, как в спасение, ныряла после каждой своей смерти; на миг всплеснули огромные крылья, но и они были не теми, к которым привыкла демон, они были тоже лишь тьмою и огнём. Она была тенью Первозданного Света - и сутью его, золотым огнём, что горел яростным солнечным пламенем на архангельских мечах. Та, что в реальном мире была Сатаной, посмотрела на своего спутника: огромный силуэт, наполненный яростной силой небес, разбрасывающий вокруг себя искры, от которых могли заняться новые галактики и прорезаться в материи чёрные дыры, и вдруг засмеялась, негромко и мягко, чарующим серебристым смехом расколов тишину этого великого ничто. В миллионе парсеков от них, там, где затих наконец этот голос, взорвалась сверхновая, изрядно сломав мироздание половине астрономов, никак ничего подобного не ждавших, и обернулась туманностью цвета багряного, словно старое вино.
"Не бойся. Легко говорить, боже, когда ты есть бог по крови и сути, и очень сложно последовать этому простому совету, когда ты сама не знаешь, что ты есть, кто ты есть, чего ждать в тех видениях и не лучше вообще вновь спрятаться от всего внешнего мира в Преисподней, в тёмных покоях, где всё такое знакомое и привычное. И неважно, что нет там света, потому что порой свет слепит и обжигает, а тьма всего лишь дарует покой..."
Глаза, в которых плескалось расплавленное золото, вновь обернулись к Донару. Вопреки всякой логике, вопреки здравому смыслу, она чувствовала сейчас его пальцы, бережные прикосновения, что сияли посреди её собственного беспробудного мрака - и верила ему. На краю всех миров ничего другого не оставалось. Узкая ладонь, на мгновение замерев над корой, прижалась к огромному стволу.
Весь остальной мир вокруг исчез, канув в небытие, но в сознание хлынул свет, равного которому демон до сих пор не чувствовала.

... И вот она стоит посреди комнаты, и волосы - растрёпанные, яростно-рыжие, мокрые от дождя, и с их кончиков на пол стекает вода. Слышен этот монотонный, спокойный звук, в котором - вечность. Напротив неё - мужчина, возрастом лет за тридцать, почти не похожий, разве что цветом волос и глаз, и лицо его жёсткое, с хищно очерченным ртом и волевым подбородком, не кажется настороженным; и вдруг он первый сгребает её в охапку, прижимает к себе и качает на руках, впившись сильными пальцами в тонкие плечи, как когда-то давно, когда они были детьми и не успели проклясть жизнь, которую сами себе выбрали. Они никогда не разговаривали с тех пор, как она стала тёмной королевой, а он - экзорцистом, и только алая нить родственной крови тянется между ними. Господи, как она на самом деле по нему скучает, по той единственной живой душе, что осталась родной.
Что это? Прошлое? Будущее? Вероятность? Мечта?
Неважно.
Сатана тянется сквозь время, сквозь пространство, и руки её чувствуют горячую кожу и жестковатый волос оттенка расплавленной меди. Значит, на самом деле такое может быть, если по-настоящему захотеть? Та-она, что живёт пока лишь в памяти времён, рыдает, отбросив всякую мысль о том, что подумает о ней брат, не думая о том, что выпачкает солью и промочит его рубашку, не думая ни о чём, потому что слишком много времени ушло на пустые раздумья; и она тоже чувствует этот запах, горьковатый и резкий, с привкусом пепла и алкоголя. Прикосновения реальны, реален холод паркета под босыми ногами, и шёпот его, и объятия - и тепло. Золото в глазах Утренней Звезды пылает столь ярко, что пропитывает собой тьму, прорастает сияющими прожилками в шею, в губы, в скулы, пускает корни к сердцу, сливаясь с искрами от пальцев аса. Посреди силуэта из тьмы загорается ещё один огонёк, на уровне сердца
"Господи, где же ты был столько лет, и почему мы всегда были так глупы. И я буду знать. Я теперь буду знать..."
По чёрному туману скользит сердитая дрожащая рябь, но он не в силах сопротивляться напору ослепительного света.

+1

27

Не знал Ас, что именно Древо показало Сатане. Хотя, судя по исходящим от нее магическим вибрациям, догадывался. Это было что-то, связанное с семьей. Утерянной связи по воле одного и из-за недосмотра обоих сторон. Тор не чувствовал и не видел ни имен, ни лиц, но если сложить дважды два, и вспомнить родословную Хеллстром, то некий рыжеволосый экзорцист, постоянно ошивающийся в кожаных штанах и... и все, всплывал в памяти незамедлительно. Значит, Деймон. Лишь невесело усмехнувшись, Ас мягко взял девушку за руку, отодвинув оную от ствола Иггдрасиля, тем самым прерывая связь видения. Некоторые вещи не стоит видеть слишком долго, ибо разум не всегда способен выдержать оные. Порой они кажутся столь реальными, что видящий их считает - это уже есть, на самом деле. И сходит с ума. Даже не все боги могли выдержать правды Мирового Древа, которую Иггдрасиль подавал в неприкрытой форме, истинной и первозданной - а следственно, крайне трудной в классификации и понимании, да и тем более - непонятной в плане временного отрезка. И порой правда принимала совсем странные формы. К примеру, его видение рассказало ему о сестре, взрослой и воинственной, которая будет рядом с ним, несмотря на ужасные деяния Сына Одина. Ну не бред ли? Единственная сестра, которая была у Громовержца, умерла в его далёком детстве. И многое еще показывало ему Древо. навроде смертного с молотом, ЕГО молотом, который был получен добровольно, но не силой, оно показывало богу Аса, купающегося в крови, а после - путешествие его во времени в погоне за братом. И вот как понять такую правду, вы спросите? Пожалуй, единственный правильный ответ - никак. Ее просто нужно принять и быть готовым, считал Громовержец. Теперь оставалось лишь объяснить это Сатане.
- Пойдем же, дева Рыжевласая - тихо, едва слышно сказал Ас, увлекая девушку за собой. Интересно, как со стороны это выглядело: сгусток первозданной молнии в форме огромного мужчины утягивает ореол тьмы , заключенный в женский силуэт, прочь от Мирового Древа. Быть может, многие художники отдали бы за такое... да все, что имели. - Идем же. Не стоит даже такой, как ты, долго находиться в месте оном.
   И вновь открыв портал - правда, с этой стороны сие действо выглядело не просто, как прикосновение к звезде, нет: сейчас молнии, которыми был Донар, словно вмиг разбежались электрической паутиной по космосу, сплетая мириады рун, словно изменяющих само пространство, отдаляющих одни части и приближающих другие, действуя, как кузнецы створок, покуда перед Асом не возник сияющий проход обратно. Взяв девушку на руки, бог не спеша направился в этот сгусток света, оставляя Иггдрасиль позади. Само Древо, но не его видения.

   Они вновь оказались над Асгардом, парящие в космосе среди теплых ветров, которые, судя по всему, были ближе Льёссальвхейму, нежели месту жительства скандинавских богов. Вновь под ними сиял Валькнут, форму которого принимал Асгард, и вновь пред их глазами были мириады сияний. Только так ли теперь глядела на это все девушка? Или Мировой Древо показало ей жилище богов немного иначе? Кто знает. Начав плавно опускаться. бог слегка ухмыльнулся, и... начал опускаться быстрее. С каждой секундой. Пока уже не летел, словно метеор, навстречу земле Асов, попутно с ехидной улыбкой прижав к себе девушку, которая, как ему казалось, отчаянно пыталась вырваться. Хотя, мало ли какой бред может оказаться на скорости, почти сверхзвуковой, и в самом деле. И когда к земле оставалось уже не больше сотни метров, которые обещали пролететь. словно миг - Громовержец резко затормозил,, почти мгновенно, и плавно опустился на брусчатку какой-то площади. Затем аккуратно поставил Сатану на ноги, и отпустив ее, довольно сложил руки на груди, улыбаясь. В конце концов, для него это и вправду была всего лишь шутка. Да и никогда он бы намеренно не подверг ее опасности расшибиться в лепешку, тем более - с его подачи. И все-таки, судя по некоторым последствиям, асу следовало бы понять, что его юмор порой не рассчитан на других. Ну чего поделать - юмор богов, он вообще такой. Нордический.
   Подождав, пока девушка успокоится и выговорится. Громовержец, все это время мягко и плавно пропускающий потоки радости мимо ушей, кивнул, все еще слегка улыбаясь, и мягко взяв Тану за плечи, направился к огромному, громадному просто дворцу. Тому самому Бильскирниру, который Хеллстром видела еще в начале их пути по Граде Асов. И как только они подошли к этому сооружению на сто метров.. Внутри раздался грохот, женский.. ну, гневный вопль, мягко говоря, и упоминание какого-то мохнатого животного в крайне нецензурном контексте. Ас сразу схватился за молот, и начал лихорадочно перечислять свой зверинец. Козлы, первым делом явственно подумал он. Нет, козлы были на месте - все так же флегматично жрали мясцо и бухали мёд из вёдер - и судя по виду, двигаться из конюшни они не собирались, пока не наедятся и не напьются вволю. Билджи?... Точно, Билджи может устроить погром! Но он ведь не мохнатый - на чибисах шерсти почти что не было. К тому же, вопль был бы куда громче... Нет, Билджи отпадает.  Неужто?... о, нет. лицо Громовержца сразу наполнилось обречённостью, и он с резко уставшим видом не спеша направился внутрь своего дворца.
   Его не было минут пять .За это время внутри как будто бы сражались канониры трёх флагманов пиратских, Север и Юг решили вспомнить войну за независимость и против рабства. а также маленькое испытание тактического оружия массового поражения. Удивительно, но Бильскирнир устоял. Наконец из Трудвангара вышел сам громовержец, весь в подпалинах, избитый, помятый, вместе с такой же Сиф, чуть ли не бессознательно повисшей у него на плечах - так обычно павших воинов с поля битвы несут, да - и за шкварник в руке он держал ...
   Трудно поверить, но это был енот. Обычный такой енот. Разве что почти в полтора раза али два больше своего земного сородича. Енот вырывался, царапался, кусался, но потом вмиг затих и повис безвольной тряпкой в руке у Донара. Подойдя к Сатане, Тор протянул ей енота, который тотчас же бросился на нее, обернулся на манер воротника вокруг шеи, и всячески начал ластиться к девушке да жаловаться на судьбу-злодейку. Мол, не ценят его Асы, не любят, и так далее. На чистейшем Всеобщем жаловался, между прочим. Все, что бог сказал, это то, что енота зовут Тьярви, это подарок, а от подарка отказываться негоже - эту фразу Сиф как-то вместе с богом выпалила почему-то, что в еде он неприхотлив, и просто любит внимание да еду. Также Одинсон очень, ОЧЕНЬ туманно намекнул на то, что животинка страдает слаааабенькими, почти незаметными зачатками клептомании, но ничего такого, что могло бы побеспокоить Королеву Ада, в общем. После этого Богиня Войны наконец соизволила слезть с плеча Громовержца, и почти как енот, начала ластиться к Тане да жаловаться на судьбу-злодейку, что заставляла ее ... последние бормотания Тор не расслышал, или не захотел расслышать. Енот, конечно, сразу заревновал, но сверкнувшая глазами да кулаком Сиф заставила Тьярви благоразумно заткнуться, и дальше играть роль воротника на шее у Хеллстром. Ас взглянул на это все, и подумав, махнул рукой. если Сиф так хотелось жаловаться девушке на жизнь тяжелую - да пусть делает. Только не в Асгарде. Хмыкнув, Ас мгновенно достал молот из-за пояса, и за секунду оказавшись возле девушек, не слушая зачатки протестов Сибил, телепортировал троицу вместе с собой прочь из града Асов.

  Когда сияние молний перестало слепить глаза двум девушкам и одному еноту, Тана могла увидеть, что она вновь в своем пентхаусе, на крыше подле бассейна... и Тора, активно направляющегося к этому самому бассейну, откровенно плюющего на гневные вопли Сиф на манер "какого Хеля ты в Мидгард меня перенес, дубина?! Ведь ведаешь, что с братом я поссорилась недавеча, и просто так меня он не вернет Бифрёстом обратно!". Сам же Донар, аки крейсер, неспешно, важно и с уставшим видом в чем был, так и вошел в воды бассейна, покуда не окунулся в оный с головой - глубокий такой бассейн был у Сатаны, ничего не скажешь - вскоре вышел из оного, но уже без брони и плаща, взял на плечо сопротивляющуюся Сиф, которая не преминула нанести богу с полдесятка ударов, которые смогли бы разрушить не одну стегну, однако Ас будто бы даже не заметил оные, и словно нашкодившего кошака, окунул (читай, бросил) богиню в бассейн. Повернувшись лицом к Сатане, которая... ну, не могла не отреагировать на происходящее, бог виновато изрек:
- Все это девы, Сатана. И как мы только уживаемся под одной крышей мирозданья - да тем более с такой вот воительницей шебутной, не ведаю я вовсе. Но друг она отменный, сего не отнимешь. - вздохнув, Ас направился внутрь дома Сатаны, соблаговолив известить девушек, что собирается чего пожрать и отдохнуть. Слабо можно было поверить, что обычный енот, до сих пор прикидывающийся шарфиком, мог ТАК измотать двух древних богов. Но так или иначе, подарок был вручен и передариванию не подлежал, за что Сиф с Тором были безмерно благодарны, как, впрочем, и добрая часть Асгарда. Дернуло же Лофта когда-то зачаровать обычного енота заклинанием Одина из его личной, секретной (как будто последнее когда-то останавливало Трикстера) коллекции... Ну да что поделать. По крайней мере, теперь это создание не было проблемой Асгарда. Славьтесь, великие боги Севера, решившие свою проблему как всегда - топорно, резко и не спрашивая других о методах и последствиях. Где-то такое читалось на лице у Сиф, которая уже вела Тану под белы ручки внутрь дома, мокрыми волосами щедро покрывая ее плечо, да рассказывая очередные истории о характере этого дуболома, что сейчас скорей всего. опустошает ее холодильник. Сам факт того, что два бога насильственно - почти насильственно - оккупировали дом Хеллстром, кажется, не смущал ни Сибил, ни Донара. Им было хорошо - и ладно. Но так али иначе, они не пытались сделать плохо самой девушке.
   И так али иначе, наличие двух богов в твоем доме, двух богов Войны - это всегда залог безопасности.

+1

28

Выглядела Сатана, мягко сказать, неважно. На бледных щеках, растекаясь даже на скулы, пылал яростный румянец, глаза девушки сияли, как у дикой золотой кошки, которая почуяла запах собак; от близкого знакомства с табуреткой голову Одинсона спас только тот факт, что мебели вокруг не наблюдалось. Конечно, королева отлично понимала, что громовержцу тот стул - что слону дробина, ас отряхнётся от щепок (если вдруг вообще их заметит) и дальше пойдёт, но в качестве выражения чувства глубочайшего негодования оно вполне бы подошло, потому что более мягких намёков ас обычно не понимал. До и него и такие прямые выражения светлых чувств чаще всего доходили с большим трудом, не оседая на уровне сознания, как незначительные мелочи.
- Никогда. Так. Больше. Не делай. Просто. Никогда, - прохрипела она наконец, борясь с очень сильным желанием прилечь на землю и от всей своей широкой души обнять мостовую.
Желательно так, чтобы ближайшие три часа с неё не вставать. Мозг, который не был рассчитан на восприятие реальности на такой скорости, пробуксовывал и включаться в режим штатной работы ну никак не желал. Только невыразимым усилием воли королева удержалась в реальности, опревшись одной рукой о локоть аса и теперь глубоко дыша. Прохладный воздух Асгарда, отдававший запахами свежей листвы, соли и металла, успокаивал, и в конце концов Сатана перестала сопротивляться попыткам Донара её куда-то увести. Не то, чтобы громовержца сильно беспокоило нежелание своей спутницы - у него всегда оставался коронный приём "закинуть на плечо", - но сейчас ас, проявляя неслыханные чудеса терпения, предпочёл дождаться, пока девушка окончательно придёт в себя.
Идиллия, однако, продлилась недолго, и бог, схватившись за молот, с печатью мировой скорби на жестко очерченном бледном лице удалился в сторону дворца, оставив демона снаружи, словно собирался как минимум устроить там массовую казнь. Вслушиваясь в звуки, которые доносились из покоев, Сатана вообще не очень понимала, почему крыша не рухнула к чёрту, но, видимо, здания здесь строили на совесть. С расчётом на божественный нрав.
Развязка драмы, однако, была ещё более неожиданной.
Глядя то на презентованного енота, то на ластящуюся Сиф, то на Одинсона, Утренняя Звезда остро ощущала, что кто-то из них всё-таки сошёл с ума.
- Тор, а ты нич... - начала было королева, но слова её так и утонули в голубой электрической вспышке.

Когда они вновь оказались на балконе, девушка, любовно прижимающая к себе изумлённо моргающего Тьярви, имела возможность наблюдать сцену нежных взаимоотношений между двумя богами и про себя тихо порадоваться, что Тор никогда не воспринимал её как равную; никаких шансов уцелеть в таком случае у очень хрупкого по асгардским меркам суккуба бы не было. Гневный вопль Сибил, с размаху брошенной в купель, вырвал Хеллстром из раздумий - рыжая вопросительно посмотрела на Донара, но тот, излучая терпение и спокойствие, сам подошёл ближе.
- Я тоже до сих пор не понимаю, как мы все в одном мироздании существуем, - усмехнулась Сатана, глядя на то, как Сиф, отплёвываясь и шипя в сторону громовержца очень выразительные ругательства, выбирается из бассейна, вода в котором уже явно подумывала закипеть от количества выплеснутой в неё энергии. - Наверное, вселенная создала нас для того, чтобы проверить собственную прочность и в случае чего, на будущее, так сказать, знать, какие ошибки надо исправлять. Я сейчас.
И рыжая бесшумно ускользнула куда-то прочь, ловко упорхнув из-под руки аса. Одежда её стремительно менялась, вновь обретая свойственные нынешнему человеческому времени очертания - длинный подол больше не скрывал стройные ноги, и рукава, широким кроем заслонявшие плечи и руки, опять исчезли, и только серебряные широкие браслеты на обоих запястьях оставались неизменными.
Вскоре она вернулась, отдала богине полотенце в пасторальный цветочек, чтобы та могла хотя бы волосы вытереть, а не чувствовать себя скромным домашним водопадиком, и увела своих гостей в сторону столовой. Без хозяйской помощи Тор имел все шансы ещё полчаса плутать в изящных дизайнерских арках, расположенных по весьма хитрому архитектурному плану - ну или, как смутно подозревала девушка, он бы просто прошёл сквозь стены, прокладывая дорогу там, где ему нужно. Излишней разборчивостью в методах решения насущных проблем громовержец не отличался, искренне полагая, что при его габаритах и физических данных проблемы дверных проемов и хрупкости кирпичной кладки его вообще мало касаются.
Спорить с этим, в общем-то, было сложно.
Выдохнув и поклявшись себе в следующий раз как-нибудь более чётко формулировать запросы в адрес вселенной, которая никогда не упускала случая пошутить над страждущими, девушка поспешила следом за Одинсоном, увлекая за собой воительницу. Выпускать мужчину из поля зрения было не самой хорошей мыслью - Бальтазар мог простить многое, но точно не капитальный ремонт своих обожаемых апартаментов. Висевший на её шее енот вяло шевелил передними лапами, словно пытался что-то прополоскать, но из-за отсутствия как воды, так и предметов, могущих быть достойным пополнением его коллекции, выглядело это весьма забавно.
Зайдя на кухню, княжна жестом указала богам на большой круглый стол, стоявший в большом светлом помещении, от остальной площади отделённом высокой изящной полу-аркой, а сама, привстав на носочки, полезла в высокий настенный шкаф. Как у всякой уважающей себя кошатницы со стажем, а так же просто большой любительницы всякого зверья размером от воробья до хорошо откормленного тысячелетнего дракона, Сатана, претендуя на звание весьма запасливого хомяка, хранила в своих закромах много того, чем можно было бы навеки купить любовь и уважение среднестатистического животного, подобранного на улице.
- Будешь печеньку?
Енот не отказался. И от первой, и от второй, и даже от десятой.
Хеллстром, вокруг которой зоопарк множился всегда как-то сам собой, заставляя отца уныло вздыхать, погладила Тьярви между ушей и деловито чмокнула в нос, на что зверь смешно пошевелил ушами и стал ластиться к королеве сильнее, отираясь о её щеку мягким сероватым мехом боков и шеи. Кажется, он даже был готов простить Асгард за то, что местное население активно не любило его мягкую серую тушку. Почёсывая подарок громовержца по загривку, волшебница задумчиво прикусила нижнюю губу. Надо было как-то проявлять гостеприимство, что в верхнем мире, где нельзя было кликнуть младших бесов и велеть им всё сделать, было весьма непростой задачей.
Еды в доме дочери дьявола не водилось в принципе. Сама Тана не нуждалась в пище как таковой, необходимую энергию для своего существования получая из душ во время охоты, гости, как правило, если и заходили к наследнице дьявола, то исключительно со строго определённой целью и тоже на земные блага не отвлекались, и потому что громовержец хотел найти в холодильнике, дьяволица смутно представляла. Всё, что там было - два пакета молока для того, чтобы варить горячий шоколад, к которому девушка испытывала странную слабость, которую даже сама себе могла объяснить лишь с большим трудом. Набрав воды из-под крана в стоявший рядом прозрачный стакан и задумчиво её проглотив с не меняющимся выражением лица, рыжая явно о чём-то задумалась и наконец согласно кивнула сама себе.
На мгновение зрачок в глазах королевы раздвоился, выдавая часть её сознания, слившуюся с ошивавшимся где-то фамильяром, в черноте вытянувшегося кошачьего глаза отразились просторные широкие палаты, увешанные рыцарскими щитами; и спустя секунду Хеллстром резко щелкнула пальцами. Потянуло приятным ароматом мяса и специй.
- С наилучшими пожеланиями от Бегемота, - произнесла суккуб, отодвигая стул и садясь за стол, внезапно материализовавший на себе десяток блюд. - Давно тебя не было в нашем милом семейном зоопарке, Донар. Дядюшка надеется, что скоро ты заглянешь в гости - он, можно сказать, скучает.

+1

29

Сиф с благодарностью приняла полотенце, хотя не особо им воспользовалась, высушив волосы лишь наполовину. И весь путь к дому, да и часть - внутри оного дева Войны рассказывала Тане о том, что этот грубиян, быкота и алкоголик только и делает, что не уважает девушек, не замечает откровенных намёков, не слышит прямых обращений после намёков, и у него всегда Мидгард в опасности. Благо, Громовержец ушел внутрь недр дома за поисками чего-то там, так что можно было не стесняться. Свой меч она вальяжно бросила на пол, отстегнув ремешки, держащие ножны, и тот своим весом нанес непоправимую рану паркету в виде глубоких трещин. Асы вообще никогда не могли привыкнуть к тому, что у них и атмосферное давление больше, и вещи тяжелее, посему Мидгард и казался им таким хрупким. Глядя на сотворённое, на миг Сибил задумалась - а как же тогда чувствует себя Громовержец даже в Асгарде, с его-то силой и возможностями, но быстренько выкинула эти мысли из головы, вернув разуму прежнее русло негодования в адрес первенца Одина. Неизвестно, было ли Тане интересно выслушивать множественные подробности детства Сиф, и юношества Громовержца, который, как оказалось, был куда старше младшей сестры Хеймдалля, а также молодости Лофта.  К примеру, история о том, как пьяного Тора подговорили Троица Воинов во главе с Балдуром да Локком спеть серенаду Сиф. Кто ж ожидал, что этот... этот послушает их? И станет петь в четыре часа ночи? не то, чтобы плохо, но громогласность всегда была в крови у Одинсона, посему вместо горшка в него полетели осколки разбитого стекла вместе с комплектом женской брони, мечом Хеймдалля (запасным, конечно), и множество каких-то железок. Или история о том, как Донар спьяну решил сравнить во всеуслышанье, кто лучше - Сиф али Бруннхильда, к тому времени уже бывшая главой Валькириора, а не смертной девой исландских кровей. На его беду, богини его услышали, и решили тому наглядно показать, кто же лучше. Но так уж вышло, что Ас интересовался чисто воинскими познаниями, а девы, будучи тоже навеселе, порадовали таверну отнюдь не воинским, но тоже древнейшим ремеслом, откровенно заявив, что мужи нынче в Граде Асов перевелись. Тор тогда почему-то обиделся, и Сибил правда не понимала, из-за чего, и ушел куда-то на целый день, вернувшись весь в крови, трезвый (что было удивительно) и с головой некоего Фафнира на плечах, бросил оную Брунн под ноги, и после ушел в месячный запой, попутно насильно прихватив с собой Лофта и Балдура, заявив, что в одиночку пить - негоже. О Балдуре девы грустили больше прочих - все-таки, Красивейший из Асов, а тут теперь будет Пьянейшим средь Асов. Локк, впрочем. появился спустя полторы недели, помятый, с жесточайшего бодунища, и заявил. что девы - зло, ибо они заставляют его брата срываться на его братьях в плане, который хуже мордобития - истязания их печени, которая, впрочем, не бессмертна в ТАКИХ количествах алкоголя. . Хотя одна история могла и заинтересовать Хеллстром - а именно история о некоем архангеле, когда-то забредшем в Асгард в состоянии нестояния, и начавшем предъявлять претензии первенцу Вотана. И как бы весь Асгард - БУКВАЛЬНО ВЕСЬ АСГАРД, даже Гримнир подключился вместе с матерями Тора - не держали бога, увещевая ему, что пусть горланит, погорланит и уйдет, не зачем вновь менять ландшафт мироздания, тот, будучи не менее бухой, вырвался, раскидал родственничков, и вышел. Однако после четвертого удара по морде (непонятно, чьей, никто не нашелся достаточно идиотом, дабы выходить за ворота, а с высоты не особо было видно сквозь свет да молнии) между ними завязался диалог. То есть - как диалог. Микаэль вещал, заплетаясь нещадно, как пьянющий неумёха, а Донар только шатался, после тирады архангела громогласно отрыгнул ему в лицо, пнул в живот, и заявив, что сейчас слегка исправит христианские земли, улетел в Мидгард. Минутами позже оказалось, что в районе Арамейского полуострова начался потом, позже прозванный Великим. Схватившись за голову от такого святотатства, Микаэль улетел вслед за Донаром, крича что-то о замысле Господнем и кощунстве долбанного язычника, но НЕ УСПЕЛ. Как говаривали злые языки, Потоп был не из дождя, ибо Тор тогда ОЧЕНЬ МНОГО выпил, но это все враки, заверяла Сиф - Тор также дождь призвал. Так али иначе, почему-то некий Ной с родней яро отплёвывался под небесным ливнем, что намекало на разнообразность поливаемой жидкости. Михаил, увидевший все оное, схватился за сердце, и вырубился, упав в воды, затопляющие Арамейский полуостров. А Донар после спустился к бессознательному архангелу, достал загодя прихваченный шипастый моргенштерн, саданул оным с размаха Михаила в щачло, буркнув, что старшенький брат передает привет младшенькому, положил булаву на грудь Первого Меча Господня, и улетел зигзагами обратно в Асгард, попутно сделав остановку в Раю ради некоей Уриель, чем озлил Микаэля еще больше. В целом, Сиф могла долго так рассказывать, если бы не появился Громовержец с двумя пакетами молока и крайне обиженным лицом, заявивший "где бухло?!", и бросивший молоко на пол, оскорблённый в лучших чувствах. Как раз в тот момент, когда их пригласили сесть за стол. А после на оном материализовались множество яств, и Хеллстром передала своеобразный привет от бегемота. Сиф заметила, как лицо Аса расплылось в ностальгической улыбке, и про себя подумала, что наверняка он вспоминает о пьянках, пьяных драках и демонессах, после чего невольно раздавила железный кубок в руках. Но последующие действия Громовержца были ей, в общем-то, понятны. Тот встал, обнял Тану вместе с Сибил, заставив обеих девушек ощутить на себе силу сына Ёрд, и на радостях съел пол-кабанчика. Потом подумал, и доел оставшуюся половину. и спустя три секунды направился к крану, попутно чего-то доставая из-за пояса. И тут Сиф догадалась, что он сейчас сделает. Хлопнув себя ладонью по лбу, девушка сразу же заверила Сатану, обняв ее за плечи, что не даст ей отрубиться, но упаси Вотан, она сейчас не будет пить. С Тором такой трюк не прокатывает. И вот две девушки могли наблюдать, как Тор наполнил парочку графинов водой, очистил ее электролитами молнии, и затем достал из-за пояса ТУ САМУЮ ФЛЯГУ. Когда-то, в далёком тысяча девятьсот восемьдесят пятом году, именно этим бухлишком вусмерть упились Скрюбирд, Микаэль и Донар. И пусть сейчас во фляге его было поллитра, и Ас едва двести грамм влил в оба графины по сто в каждый, окрасив воду в тёмно-багровый цвет... Сиф явно понимала - сегодня девушки нажрутся, как пить дать.
   Поставив графины на стол, бог заботливо и услужливо наполнил кубки девушек, после чего подтянул к себе другой графин, и гаркнул тост, воспевающий величие хозяйки этого дома, ее красоту и мудрость, выпил прямо из графина да принялся закусывать. И Сибил тоже выпила, мягко заставив Тану повторить нехитрое вливание выпивки в себя.
- Главное - ешь много, так подольше-то продержишься - шепнула богиня девушке, чуть задержавшись губами возле ее ушка, и вновь выпила, поддерживая нехитрую беседу с Одинсоном на тему того, как лучше варить мёд, и почему смертные так забыли богов, и как лучше им о себе напомнить. Вообще, она на удивление быстро подстроилась под его монолог, и вскоре Громовержец увлечённо вещал, не замечая, что его. в общем-то, не слушают. Он вообще ничге оне замечал. накачиваясь из графина. и постепенно доливая в оный воду да выпивку из фляги. А Сиф тем временем обняла Тану за талию, притянула к себе. и начал вести свою беседу, более тихую, но куда более интимную в плане чужих ушей. Хотя волноваться о том, что сейчас Донар их услышит, не стоило. Вот руки Сибил , обвившие талию Таны, начали поглаживать ее спинку, улыбка стала совсем уж недвусмысленной, раскрасневшиеся щеки и учащенное дыхание были явным признаком желания богини... А если учесть, что пили они примерно одинаково - кто знает, какие эмоции испытывала Сатана. Но ведь Сиф была красивой богиней. Стройная, сильная, с густыми чёрными волосами цвета воронова крыла, отливающими сиянием ночи, с телом воительницы, однако прекрасно сохранившим черты женственности, что отнюдь не мешали выправке воина, но наоборот - дополняли ее... Право слово, не зря ведь Брунн так часто реагировала на Богиню Войны, равно, как и Сиф - на Валькирию. И вот пока Асинья была слишком недвусмысленно увлечена добиванием внимания Сатаны, увлекая ее все больше в свои намекающие объятия, Донар, продолжая упиваться, встал и вышел из комнаты. Вестимо, за добавкой, как-то позабыв, что в холодильнике - ничего нету. И когда вернулся - девушек уже не было в комнате.

   Пожав плечами, Ас уселся на диван, стряхнул с плеча остатки штукатурки (все-таки пару раз бог умудрился заблудиться буквально в четырёх стенах, и решил проложить новые пути к искомому), и допил содержимое графина. Ему было хорошо. Он отдыхал. Но почему-то его вдруг озаботило отсутствие девушек. И Ас решил поискать Сиф с Таной. В целом, дело было довольно простым - в голове у Одинсона еще смутно сохранился путь к спальне Хеллстром, ибо туда он ее относил после сражения с Круа, однако сейчас блондин был выпивший. Посему путь занял куда больше времени, чем хотелось бы. Однако со временем Ас принялся ориентироваться на звук, так бы сказать, совершенно не задумываясь о его ... неординарности. И когда наконец дошел до дверей спальни, и распахнул оные...
   То с полторы секунды стоя, как вкопанный, да оху... удивляясь непомерно от увиденного, пробормотав неловкие извинения, закрыл двери с наружной стороны. И подумал - сейчас самое время наведаться к Бегемоту. Ибо там он сможет нажраться, да так, дабы увиденное не бередило его сознание больше, чем уже умудрилась сделать жизнь.

+1

30

Вечер этот, стоит сказать, удался. Он стал последней чертой под явным безумием последней недели, отдававшей какой-то особой концентрацией шизофрении на один час реального времени. С другой стороны, почему бы и нет.
Ведь безусловно, Сиф была по-настоящему красивой женщиной - гибкая и сильная, с атлетичным телом, выдавшим долгие столетия тренировок и тысячи пережитых войн, она резко контрастировала с изящной и нежной Сатаной, этим воплощением любых мужских надежд и горячих желаний, а Донару сегодня было как-то особенно не до них. Богиня пахла алкоголем и кровью, похожая в этом на Тора, но вместе с тем к этому тяжёлому аромату примешивался едва уловимый пряный запах чего-то сладковатого, мягкого, похожего на ягоды, и суккуб, зарывшись лицом в шелковистые тёмные волосы, разметавшиеся по плечам воительницы, жадно вдыхала тонкие нежные ноты, словно навсегда стараясь их запомнить. Да, наверное, Хеллстром понимала, чем это всё закончится, но в то же время что в том было плохого?
Как существо, остро осознающее цену любому поступку и след его, должный затронуть душу отблеском тьмы или же солнечным бликом на краю сердца, демон отлично знала, что любовь по сути своей не грешна и нет ничего дурного в том, что двое заснут вместе, отдавшись друг другу. Грех лишь в том, что многие забывают отдавать что-то взамен, и тогда любовь превращается в похоть, хищное и жадное использование чужого тела; дело, как всегда, было не в самих поступках, а в том, что стояло за ними, спрятавшись в глубине души. Нежные руки асини, лежавшие на чужой талии, говорили совсем о другом; быть может, она и была страстной, отдающейся, как и многие язычники, жившие всегда полной грудью, желаниям своим с головою, но она не превращала их лишь в игру для себя одной.
Когда Донар ушёл, а Сибил, залпом допив свой кубок и встав из-за стола, потянула девушку за собой, продолжая негромко шептать ей на ухо слова, совсем уж далёкие от тех смутных тем о чести, язычестве и воинской доблести, на которые тянуло порассуждать пьяного аса, княжна не пыталась ей сопротивляться - ибо незачем было. Демон знала многих женщин и со многими в своё время делила ложе, не видя в этом ничего дурного и любя их, быть может, ничуть не слабее, чем любила она некоторых мужчин, ослепительными вспышками появлявшихся в её жизни и на душе оставлявших след. Дамы редко задерживались рядом с наследницей Ада, но в них было нечто, чего нельзя было разглядеть ни в одном из любовников; объяснить рыжая бы не смогла, но остро это чувствовала, с трудом сортируя воспоминания на страницах своего дневника.
Дверь в спальню закрыла богиня, второй рукой мягко удерживая дьяволицу около себя.
Белые пальцы королевы скользили по броне, расстёгивая ремни, и латы медленно оказывались на полу, тусклым серебристым светом отливая в приятном сумраке наступающей ночи. Смеющаяся жёлтым тревожным глазом волчья луна смотрела сквозь тонкий тюль на окне, как две женщины, медленно, словно желая растянуть это ощущение, раздевают друг друга, слушая, как они смеются, жарко шепча что-то друг другу, касаясь пальцами тела, и как, обнявшись, падают на услужливо расстеленную кровать с высоким изголовьем. Лицом к лицу, очень близко, чувствуя жар чужой кожи, они, замерев, смотрели в чужие глаза - и обе чувствовали, как тонут в этой податливой, коварной темноте пульсирующих зрачков; должно быть, прошла целая вечность перед тем, как асиня, заведя тонкие руки демона за голову и прижав их к шёлку тёмной простыни, поцеловала яростно-кровавые губы с резким, страстным изгибом.
На вкус они были сладки, как старое и крепкое вино.
Нежность. Пожалуй, из всего того, что Тана знала за долгие годы своего бытия на земле в дьявольском теле ночной бабочки, эта любовь была самой нежной, не требующей, но дающей, обнимающей и ласкающей, как тёплые воды океана на закате дня. Всё неважно и все неважны; только они вдвоём остались сегодня в этой темноте, и никто другой им не был нужен. Пепел розового запаха, нежно струившийся шлейфом с длинных медных волос, окутывал всю спальню, и сквозь паркет и дерево, сквозь штукатурку и строгую полировку стола, медленно прорастали иллюзорные, нереальные цветы, которым было суждено завянуть со следующим рассветом, и они мягкой волною оградили двух девушек от всего прочего мира.
Звук открывающейся двери они не услышали вовсе.

***

В общем-то, дьявол достаточно равнодушно относился к выходкам любимой наследницы - за столько лет он просто привык к тому, что девочка всё время что-нибудь выкидывает, а потому это просто нужно пережить, желательно никого не убив при этом. Но когда Выходец, потрепанный и помятый, как будто его пропустили через мясорубку, возник из ничего посреди его стола, с запинающимся звуком "хррр" ляпнулся вниз и выплюнул из пасти свёрток с артефактом, который мог половину Ада вывернуть наизнанку, Люцифер озверел окончательно. Его терпение вообще не отличалось вместительностью, а тут оно вспыхнуло и прогорело меньше, чем за полторы секунды. Мало того, что дочь вообще продолбалась в неизвестности непонятно где, когда и куда, не удосужившись даже сообщить о том, когда вернётся и с кем загуляла, так ещё и шлёт из своего увлекательного турне подарки в виде перчатки Соломона.
- Мяу, - жалобно простонал демон, растягиваясь на каменном полу и раскидывая в стороны лапы.
На большее его не хватило. Отвлёкшись только на то, чтобы сбегать к Бегемоту и сожрать по дороге неаккуратно потерявшую бдительность перепёлку, фамильяр трое суток носился по изнанке миров, пытаясь отследить несчастный артефакт, который обожаемая хозяйка, будучи на грани сознания, умудрилась швырнуть в такое далёкое нигде, что даже сам всеведущий мрак о существовании тех подпространств лишь мог догадываться.
- Где? - Холодно спросил князь, снимая со спинки тяжёлого деревянного кресла свой пиджак и накидывая его на широкие плечи.
- Мяу... - Кот вяло дёрнул хвостом.
- Ладно, - смилостивился сатана, - лежи, хрен бы с тобой, золотая рыбка. На Земле уж сам найду.
И в то же мгновение фигура падшего, подёрнувшись дымкой, растворилась в неизвестности.

- Мать твою, Сатана! Какого вообще чёрта!
Голос Приносящего Свет обладал интересной особенностью долетать до ушей того, кому он предназначался, даже если князя и его жертву разделяли минимум два десятка обитаемых миров, но сегодня дочери явно было не до прочувствованных диалогов с любимым родителем. Медленно начиная закипать, о чём красноречиво свидетельствовал появившийся в глубоких зелёных глазах дьявола красноватый отблеск, мужчина, не сильно заботясь правилами приличия, просто прошёл сквозь ближайшую стену - та осталась стоять невредимой, несколько удивлённая, кажется, этим фактом, - свернул дважды налево и вышел к спальне, где и наткнулся на мерцавшего аурой смутной неловкости и крайней степени удивления аса. Бровь сатаны немедленно поползла вверх - если топчущегося на пороге Микаэля, давно испытывавшего к рыжеволосым обольстительным гуриям какую-то удивительную слабость, он ещё был готов здесь увидеть, то Тора - уже не очень.
Несмотря на то, что Лукавый, как и положено всякому отцу, давно знал, какие на самом деле чувства любимая дочь испытывает к некоторым богам войны и кузнечного дела, это не не значило, что он вообще одобрял подобные смутные отношения. С авраамическими религиями ему было давно всё понятно, к тому же архистратигу при случае всегда можно было просто по-родственному дать по морде для восстановления справедливости, когда Тана возвращалась из церкви крайне печальная. Громовержец же от драк получал явное удовольствие, поэтому и особых мер воздействия на него как-то не находилось.
Люцифер вздохнул и решительно оттёр Донара от косяка плечом, чтобы иметь возможность самому убедиться, что звуки ему не примерещились. В своём слухе бывший архангел не сомневался ни разу, но ему было крайне любопытно узнать, кому же Хеллстром смогла предпочесть этот идеал норманнской стати. В принципе, достойных кандидатур сходу как-то не придумывалось.
- У тебя вид такой, словно ты там увидел как минимум Михаила на шесте, - заметил дьявол, приоткрыв наконец дверь и глянув в спальню: по красивому лицу его тут же пробежала мимическая волна стремительной смены чувств, в которых тоска стремительно сменялась явно обозначенным желанием побиться головой о ближайшую стену. - Ооо... О. Понятно. Всё. Воспитательные меры откладываются на потом. Пошли, язычник, отсюда, не будем прекрасным дамам мешать в их радостном стремлении утешить друг друга доступными способами. На. - В грудь бога впечаталась полупрозрачная бутыль с чем-то тёмным и немного вязким, похожим не то на ликёр, не то на эль. - От сердца отрываю просто, имей ввиду. Да пошли уже, не стой столбом. Или я неправильно понял твои сомнения, и ты всё надумывал присоединиться? Это хорошая мысль, ибо, как известно, нет ничего более расслабляющего, чем бурная оргия с двумя красивыми женщинами. Но им, сдаётся мне, уже сильно не до тебя. Раньше надо было.

Всё остальное время, методично раскуривая пачку тяжёлых сигарет, найденных тут же в столовой, Лукавый провёл в обществе бога, стремительно напиваясь: он твёрдо решил дождаться наследницы и, завернув её в первый попавшийся под руки коврик, унести с собой в родные палаты, потому что даже вселенной не было известно, куда она могла бы испариться на утро, усомнившись в адекватности своего поведения. С тем, что сомневаться стоило, сатана-старший был полностью согласен, но это запросто можно было делать и в приятных декорациях собственных покоев, заодно подробно объяснив любимым родственникам, что это вообще было и откуда внезапно всплыла вещь, которую все авраамические религии нежно предпочли бы похоронить где-нибудь подальше. Опционально - в созвездии Гончих Псов, например.
На трезвую же голову Люцифер, прикинув примерный масштаб в очередной раз грозящих мирозданию проблем, начинал злиться сильно заранее, а это было крайне чревато проблемами для окружающей реальности. К тому же последний раз с Тором они пили ещё пару тысяч лет назад, с тех пор падшему всё как-то не до этого было, государственные дела требовали срочного вмешательства - и сейчас он находил, что предоставленный шанс отыграться за бездарно проведённое время следовало использовать на полную катушку.
- Ты мне вот что объясни, - князь заботливо долил в стакан Донара тёмного алкоголя, переливавшегося странным мутным отблеском: по легендам, которые ходили в Аду, это пойло варили из крови первородного мрака, а потому и силы в нём было столько, что пьянел даже сам Лукавый, не говоря уж о демонах послабее. - Ну ладно, моя наследница разборчивостью по жизни не отличается, кровь суккубова горячая слишком. Сиф-то ты как до жизни такой довёл? Сколько помню, она с тебя глаз не сводила крайне таким... Недвусмысленным образом.

***

Под утро, которое для отдельно взятого пентхауса в центре города, откуда открывался изумительный вид на человеческий муравейник, наступило часа в четыре дня, по-настоящему живых в доме уже не было. Сатана и Сиф, обнявшись, спутавшись длинными волосами, огненно-чёрным водопадом расплескавшимися по подушкам, мирно спали под пледом, которым их заботливо укрыл из ниоткуда возникший фамильяр, пристроившийся с краю кровати; Люцифер, закрывшись огромным мягким крылом цвета настолько тёмного, что даже беззвёздная ночь рядом с ним казалась яркой, полулежал в огромном кресле, положив себе на колени енота; да и Донар, выпивший явно больше всех остальных присутствующих вместе взятых, в конце концов всё же уснул. Если не учитывать, что двое из гостей этого дома были языческими богами, а двое других - княжеской четой Преисподней, то картина представала совершенно идиллической. Практически клуб по интересам.
Зевнув, Тьярви, пригревшийся на сатане, потянулся, передними лапами облапил тяжёлую руку мужчины, сунул под его ладонь морду и снова благополучно уснул. Солнце, наблюдавшее за картиной ночного пиршества, явно чувствовало себя смущенным, а потому лишний раз в окна предпочитало не заглядывать, спрятавшись на всякий случай за облаками.

+1


Вы здесь » Marvel: Legends of America » Архив личных эпизодов » [09.09.2013] На тебя уповаю


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно