К статусу "жертва", понятию "преследуемая", кошмарам по ночам и сну на боку — чтобы сразу заметить полоску света от открывающейся двери — она привыкает первое время. Потом уже не приходится сталкиваться ни с комнатами в мотеле, ни с дешёвым рвотным запахом одеколона перебежчиков, ни с зловонием уличной ночлежки.
Пропадает всё.

Назвать её человеком, хоть сколь-либо походящим на homo sapiens sapiens в разорванных лохмотьях, со сломанными ногтями и забившейся грязью под, с вырванными клоками волос — нельзя. Она несется вперёд, теряя своё имя, свои способности, всю себя саму - пугает не столько прерогатива смерти, сколь затуманивает разум вечная погоня. Мимо проносятся калейдоскопы воспоминаний и самые простые мирские радости жизни кажутся чем-то далёким, иррационально-непонятным. Она прекращает дышать глубоко, в груди стискивает сердце, а рёбра протыкают плоть. Одни сплошные клише — она скоро станет "ещё одной из".

Когда-то она читала, что для преследователей и сталкеров главное — выброс адреналина в кровь. Их пьянит ощущение собственного превосходства и власти над объектом, и какими бы ни были их цели, к чему бы ни вели, главное — чувствовать ритм пульса, видеть расширенные зрачки и ловить горячее дыхание. Главное — как можно дольше наслаждаться властью, дергать за ниточки, и пальцы ломать не ради информации, а потому что кричит. Кричит от тебя и твоего возвышения. Ты — Бог, вот твои Адам и Ева, перелепляй их, ломай их, сжигай дотла — они твои.

Но Полярис не принадлежит когтястому, и не для того она не-люпин, а мутант, чтобы уродившись отродьем, умереть без боя.
— Катись к чёртовой матери!
Мощная волна магнитного поля, сгусток всех ресурсов, последнее, на что способна истязанная туша летит в Виктора Крида; слышится глухой хлопок, а Лорна отпрыгивает подальше, боясь взглянуть, подействовало ли.
Спасена ли она.
Всё существо кричит об одном — нет.
И бежать ей некуда.

В такие моменты, когда пульс и сердцебиение сравниваются со скоростью света, превознемогая законы физики и логические последовательности, мозг отключается. Перестает бить гонг в ушах, наоборот, видишь окружающую среду в замедленной съёмке; обязательно напеваешь под нос какую-то давно заезженную мелодию. What a wonderful world, шепчет Лорна, перескакивая через поваленное дерево; суки поедены термитами у оснований, колючие ветки шиповника хлещут по плечам, а следы глубоко впечатываются в голую землю.

Она давно забывает, отчего и почему бежит; изредка между переносицей всплывают такие родные, далёкие, затхлые образы желтоватого цвета.
Почему-то дорогим теперь кажутся морщинки около глаз Джин, она всегда улыбается, скрывая замешательство; густой и сухой смех Скотта, который можно перепутать с гарканьем; шарлотку, которую мама всегда готовила во вторую среду месяца; то, как Эрик, отпивая бурбон, размышляет о жизни мутантов и пытается найти выход из сложнейших шахматных комбинаций; то, как Пьетро легко-легко подхватывает кончики пальцев, не обращая внимания на людные места, и целует в макушку.
Все те события, все те фотографии и воспоминания, которые преследователь хочет отобрать у неё.

Возможно, ей пора сдаться — так она размышляет, когда тело, подобно выродку таксидермии, обмякает в широких грубых лапах; когда зловонное адское дыхание поражает глаза. Чужой голос она слышит как бы из-под ваты, издалека, а глухой удар о поверхность земли кажется совсем невесомым. Преодолеть бы гравитацию, и законы времени!...
В рот забиваются большие комки чернозёма и несколько дождливых червей; их она выплёвывает в морду Саблезубого.

— Ты ошибаешься, ублюдок, я не зря дочь Леншерра, — в ней взыгрывают корни, она тянется ко всему, что когда-то ей принадлежало. Надо держать контакт с внешним миром, надо помнить, кто она есть и откуда — и продолжать. Лорна рычит, ломает ногти о крупные плечи, чувствует, как хрустит кость запястья, а затем выпускает ещё один слабый магнитный импульс. Встает на четвереньки, отплевывает комки и резко ударяет себя в живот. От боли она вскрикивает, а зелёные магнитные потоки подбрасывают её в воздух, вверх, к бархатному небу.
Она видит звёзды, видит вороньи крылья, чувствует, как шершавая кора мажет по щеке и смола отпечатывается в волосах, а затем вновь летит вниз.
В глазах плывут круги, чёрные точки пляшут канкан, и когда ударяется она о нечто стальное, то понимает — Виктор Крид прав.
— Я не могу бежать от тебя вечно, — шепчет Лорна куда-то мимо расплывчатого лица и сглатывает собственную кровь. — Но я могу попытаться.