Оттима: Тогда подумай, если бы нашли мы
Труп моего зарезанного мужа
Там, у его постели, весь закрытый, —
Ты разве всматривался бы в него? К чему же
Ты всматриваешься теперь?...

Себальд: Прочь! Руки убери твои!
Тот жаркий вечер — прочь! О, утро ль это?

"Пиппа проходит"
[audio]http://pleer.com/tracks/8392262qApC[/audio]

Где-то на перепутье

Говорят, что супружеский долг — вещь весьма щекотливая; не могу не согласится. На собственном опыте мне пришлось испытывать падения и взлёты, разочарования и легкие минуты удовлетворения, и, скажу я вам прямо, порою всё было очень грустно — точь-в-точь как лица членов Парламента, когда им зачитывают очередной закон о содержании королевы Елизаветы на кукурузных хлопьях и одноразовых тарелочек.
Перелёт был восхитительным — подавали кусок индейки 10х10, морковный салат, вафлю и жидкий кофе. Рассмотреть пейзаж не удалось, вылетали ночью. Облака-барашки и облака-овечки обошли меня, увы, стороной, но я, кажется, говорила о супружеском долге...
...который мне предстояло опробовать на почти-муже (с почти-мужем)? Говорят, что это — почти как дрессировка цирковых лошадей,  haute ecole чистой воды.
Что же, мне понравилось.

Сегодня

Могу сказать, что в своём твидом пиджаке с наплечниками и узкой юбке небесно-голубого цвета, выглядела я более чем эффектно. Хорошо знать историю борьбы суфражисток и уметь использовать такие страшные вещи под названием "сексизм" себе в угоду; а если что-то пойдет не так (что-то всегда обязательно идёт не так), хороший хук справа всегда отрезвляет противников.
Вот и на склад нас пропустили благодаря моей небывалой харизме, обаянию, третьему размеру и знакомству с нежным мизинчиком. Пока сколоченные коробки возвышались, веяли сыростью и протухшей рыбой, а матросы неодобрительно взирали на нас, буржуйских ангелов-спасителей, мне приходилось использовать свои необычайные навыки электромагнитного зрения.
— Туда, — я тыкаю зонтиков в северо-западном направлении и мы уходим вглубь здания. Прокопченные потолки того гляди и обрушатся, полоски света от дверей растворяются в облаках пыли, а светло-коричневые коробки "St. McKenzi's Flour". Я расправляя юбку, делаю несколько шагов вперёд и уверенным движением руки сбрасываю одну коробку, потом другую, потом третью. В углу тёмного закоулка здания возлеживается, нежась в заходящих лучиках солнца, нечто, похожее на труп; расквашенная голова походит на светящийся китайский фонарик, а дорогой костюм перепачкан кровью. Приходится переступить через ящики и внимательно осмотреть жертву.
— Исключительное бурление жизни, — заключаю я вердикт. — Бедняга провалялся здесь с неделю, не меньше.
— Лоренцо Тремоллини, "Spinoza's Cars", автор искусных автомобильных работ, Харли-Стрит, — я вскидываю брови.
— Я, кстати, рассказывала, куда отправлялась вчера утром?

Вчера утром, когда я отправлялась куда-то

А дело было так.
Началось всё с прекрасного воскресного завтрака; я где-то читала, что бурбон 1890-го года способствует долголетию и крепкому сердцу. Закусив тостом с джемом, я отправилась в галерею картин "О'Флёр", одну из наименее известных и наиболее богатых торговых точек Лондона (откуда я располагаю такими сведениями — вопрос неприличный, почитайте лучше об испанских инквизициях), за сведениями.
— Што фы, мифф, — еврей лет эдак за шестьдесят активно суетился за прилавком, пока его подмастерье, перс по кличке Перс, жемчужина арабских стран ростом в метр тридцать пять, прикладывал то ли нож, то ли раму к картине, — мы такими делами не шанимаемся.
— О, но ведь меня не это интересует, — продолжаю я бойню на саблях, — просто расскажите мне о клиентах господина Важного Заказчика.
В подтверждение своих слов я щелкаю пальцами — звенит дверной колокольчик, а магазин погружается во мрак.
Через четверть часа, диктуя таксисту адрес поместья в Камдене, я устало откидываюсь на неудобное кресло и думаю о том, в какой кондитерской можно заказать пончики, а в какой  — эликсир правды для несговорчивых торговцев искусством.
Эмиль фон дер Шернбург оказывается ещё одним торговцем искусством, но на удивление болтливым и искренним. Работает ли хрустальная бутылка шердоне или повисший в воздухе его лакей, разбирающий щекотливые вопросы черепом и кастетами, не уверена.
— Так вот, история такая-то! — бодро начинает Эмиль фон дер Шернбург, милостиво пододвигая ко мне тарелку эклеров, — жили-были бравые юноши, учились в третьесортной академии изящных наук, болели прыщами и коммунизмом, — я внимательно киваю, угроза Конституции, — и двое из них снимали весьма примечательные фильмы об истинной мужской дружбе и кинематографические ленты о мужской солидарности, — я снова сдержанно киваю, угроза Конституции чуть спадает, — но один из них стал Высокопоставленным Ублюдком, а второй спился и якшался в трущобах Уайтчапелла, зарабатывал на туристах. Так вот второй решил нажиться на Высокопоставленном Ублюдке и нашёл сподвижника, господина Важного Заказчика, которому требовалась дипломатическая неприкосновенность для предметов искусства, кхе-кхе, — я чуть ослабляю хватку горла Эмиля фон дер Шернбурга и спускаю его на подлокотник, пусть посидит, — покорнейше благодарю вас. Так вот, к сожалению Высокопоставленный Ублюдок натравил спецподразделения полиции на второго одноклассничка и его — хлоп! Ну а господин Важный Заказчик стребовал с меня перевезти картину через океан, вшив её в обивку автомобиль 20-х годов, — я ещё раз киваю.
— И что же вы отказались от сей весьма примечательной сделки?
— Так ведь, — Эмиль фон дер Шернбург явственно приходит в замешательство, — я получил телеграмму о смерти господина Важного Заказчика.
— А картина?
— А картина осталась в автомобиле мастерства господина Тремоллини.
Я с удовольствием затягиваю дружеское чаепитие с эклерами на полчаса; бедный Эмиль остается совершенно опустошенным после моего визита. Бедняге придется обзавестись ингалятором, если в этих годах они уже появились.

Сегодня

Заканчивая рассказ, я оглядываю помещение и прислушиваюсь.
— Тебе не показалось, что кто-то идёт за нами?
К сожалению, электромагнитное зрение ничего не покажет; оно определяет положение и свечение объектов, но не их помыслы.