Проклятый Монолит. Проклятый.
Лео ловит себя на том, что уже вот минут двадцать не отрываясь смотрит на инопланетный камень и не моргает. За это время камень ни разу не выдал своей сущности, ни разу не видоизменился. Не было никакой логики, Фитц не находил никакой последовательности. Камень мог стоять сутками и ни разу не шелохнуться, а мог преобразиться несколько раз за пару часов. Эта неизвестность сводила с ума. Куда бы он ни ткнулся – неопределенность. Куда бы ни обратился – недостаточность данных. Чтобы он ни проверял – недостоверность источников. Фитц впервые за долгое время ощущает бессилие. И беспомощность. Словно брошенный слепой котенок в огромном враждебном мире. Лео все чаще и чаще склоняется к мысли, что эта загадка – ему не по силам. Это было неприятно осознавать, но это так.
Фитц отводит взгляд от бокса с камнем и трет глаза. Пожалуй, надо сделать еще кофе. Взгляд падает на стоящую на краю стола кружку, и Лео невольно чертыхается: он и не заметил, как уволок персональную кружку Коулсона. Всыплет Фил, так всыплет. Лео с удивлением понимает, что ему все равно. Хуже, чем сейчас, уже не будет. Один персональный ад он прошел, начался новый его виток. В прошлый раз, когда он думал, что потерял Джемму, Фитц хотя бы знал, что она что-то ест, находится в тепле и в относительной безопасности, занимается тем, что ей нравится, и, что самое главное, она жива. Жива… жива… жива…
Жива ли она сейчас? Ответов нет. Но Фитц верит. Нет, он знает. Она жива. Прочная связь между ним и Джеммой не была разорвана. Он чувствует ее как никогда. Он хочет верить, что чувствует. И все же потаенными чертогами своего разума понимает, что это все плод его воспаленного воображения. Пусть. Пусть воображение. Но это его стимул, его вера, его надежда.
Джемма жива. И он найдет способ, как ее вернуть. Чего бы ему это ни стоило.
Найти сахар Фитц не смог. Шоколадку, впрочем, тоже. Кофе отвратительно горчит и жжет язык. Но Лео этого почти не замечает. Его взгляд снова сосредоточен на ненавистном Монолите. Порой ему кажется, что этот проклятый камень высасывает из него все соки, забирает образ за образом хорошие воспоминания, подавляет его волю и желание бороться. Остаётся лишь острое чувство отчаяния, потери и одиночества.
Фитц с громким стуком ставит пустую кружку на стол и вновь углубляется в анализ найденных данных. Должно же быть что-то. Какая-то зацепка. Какая-то мелочь, которая бы натолкнула на нужные мысли. Хотя бы подсказка, что он движется в правильном направлении. Но ничего этого нет. Очередная статья – очередная пустышка.
Глаза слезятся, перед глазами все плывет, буквы сливаются в единый непроглядный поток. Сколько он уже без сна? Кажется, вторые сутки. Но что-то внутри, какая-то червоточина не позволяет ему уйти и бессовестно забыться сном. Каждое мгновение его здесь в покое – каждое мгновение ее боли и ее страданий где-то там. Он не может спать зная, что Джемма, вероятней всего, в смертельной опасности.
А ведь все случилось по ее вине. Это на его совести. И только. Лео не хочет вспоминать, по какой причине бокс оказался вдруг открыт. При каждом воспоминании его накрывает волной смущения и стыда. Это самая нелепая ситуация в его жизни. Которая в результате привела к столь плачевным последствиям.
Лео вновь ловит себя на том, что неотрывно смотрит на камень. И ломается. Злость, обида, боль и отчаяние сцепляются в нечто единое, жаркое, всепоглощающее, стремительное, неподвластное. Лео не замечает, как оказывается внутри бокса, как с остервенением бьет кулаками по камню, стирая костяшки пальцев в кровь.
– Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Лео не замечает, как вокруг него что-то меняется. Он с остервенением бьет камень, вымещая на нем всю свою злость, боль и отчаяние. Руки в крови, голос сорван, сердце готово выпрыгнуть из груди.
– Сделай же что-нибудь!
Лео в очередной раз заносит руку, чтобы нанести удар и... проваливается в пустоту. Легкие легко сдавливает, в районе живота образовывается неприятная тяжесть. И он летит. Летит в чернильную пропасть.

Ему кажется, что он вечность летит в пропасть. Или летит в вечность. Страшный хаос в голове. Полет долог, и чувство непривычно. Сердце бешено колотится, очень холодно, его тошнит. Он с трудом разлепляет глаза, но ничего не может рассмотреть и это пугает. Перед глазами сплошная серая стена. Лео тянет руку в надежде за что-нибудь зацепиться, но хватается за пустоту. Горло перехватывает, и он не может сделать вдоха. И начинает паниковать. А его полет все продолжается, и продолжается, и продолжается.
Когда ему кажется, что он вот-вот задохнется, все резко заканчивается. Его резко бросает на поверхность. Удар выбивает последний воздух из легких. Предплечье тут же вопит от боли. Лео зажмуривает глаза и мелко-мелко пытается дышать через рот. Губы и язык тут же залепляет скрипучий песок. Лео задерживает дыхание и разворачивается на спину. С губ невольно срывается стон. Он чувствует себя парализованным. Нет сил даже на то, чтобы открыть глаза.
Холодно. Лео сотрясает крупная дрожь. И он ей почти рад. Иррационально, но рад. Организм сопротивляется, и это главное. Фитц не торопится шевелиться. Легкие с трудом принимают чужой разряженный воздух. Его продолжает мутить. Перед глазами пляшут звезды. Боль в предплечье не смолкает ни на минуту.
Он должен двигаться. Он должен идти вперед. Он должен найти ее. Он не думает о том, что Директор Фил Коулсон скажет на тот счет, что Монолит забрал двоих его агентов. Фитц знает, что может сказать его непосредственное руководство на его действия не по протоколу. Однако он ни о чем не жалеет. Он ближе к Джемме, чем если находился в одном помещением с Монолитом. Здесь он может действовать. Там он мог лишь искать и предполагать.
Джемма.
Фитц зажмуривается и пытается встать. Тело отзывается болью, желудок – спазмами. Фитц садится и сжимает ладонями виски, часто-часто дышит, пытаясь угомонить тошноту. Где-то сзади неприятно воет ветер. Перед глазами все кружится. Лео фокусирует свой взгляд на одной единственной точке и вспоминает химические элементы по их порядковому номеру в таблице Менделеева. Это помогает… сосредоточиться.
Спустя долгих минут двадцать Фитц позволяет себе встать. Голова еще кружится, но он готов. Боль в руке подстегивает его к действиям. Он осматривается и хмурится. Все – начиная от песка и заканчивая небосводом – серо-синее. Он смотрит на свои руки – и они того же цвета. Рубашка, которая часом назад была в крупную ярко-зеленую клетку – тоже.
За спиной продолжает выть ветер. Лео оборачивается и обмирает. Большую часть небосвода занимают… две планеты? Два холодных гиганта. Один за другим. Фитц старается припомнить характеристики всех крупных звезд и приходит к выводу, что он, вероятно, находится в совершенно другой Вселенной. Он шарит глазами по доступному для его взора небосводу и не может найти знакомый хвост Млечного пути. По спине бегут мурашки.
Где же ты, Джемма?
– Джемма!
В рот снова набивается песок. Фитц закрывает рот рукавом и направляется в противоположном от воющего ущелья направлении. Все вокруг выглядит враждебным и агрессивным, но Лео не боится. Он просто не может позволить себе подобных ощущений. Он должен сохранять чистым свой ум и хладнокровными свои чувства. Ради Джеммы.
– Джемма!
Нога проваливается в песок и Лео летит кубарем с небольшой песчаной дюны. Рука заходится новым витком боли. Фитц тут же поднимается, и продолжает свой путь. Ветер за спиной воет все громче.
«Джемма, как ты все это выдержала? Выдержала ли?»
– Джемма!
Он бредет наугад, почти не анализируя и не пытаясь понять. Эта планета… иная, и, вероятно, на ней не действуют привычные земные зконы и правила. Но он точно знает, если Джемма где-то здесь, то как можно дальше от надрывно воющих ветров. Проходит минут двадцать, а может, сутки, или день. Он потерялся в счете времени. Две планеты так и не сдвинулись ни на дюйм. А их холодный свет слишком рассеян, чтобы делать выводы.
«Как не сойти с ума от безысходности?»
– Дже-е-емма!!!
Спустя вечность ему кажется, что он слышит ее голос. Реальность ли? Галлюцинация ли? Паранойя ли? Лео, спотыкаясь, бежит навстречу голосу. Взвитые в воздух песчинки больно бьют по щекам и шее, но Фитц уже не замечает боли.
– Джемма!
Голосовые связки слушаются плохо, голос хрипл и тих. Но у него есть ориентир. У него есть надежда.
Лео огибает очередной валун и замирает. Он действительно видит Джемму. Сердце пропускает глухой удар, затем учащается.
– Джемма, - шепчет и спускается к ней. Она изнеможена и раздета, но она улыбается и это главное. – Джемма.
Фитц подбегает к ней со спины и заключает ее в свои объятия. И чувствует, как по одежде расплываются прохладные влажные пятна.
– Джемма… что ты? Что ты делаешь? Почему ты мокрая?
Лео переводит свой взгляд на небольшую лужу. И все понимает.
– Ты дрожишь, – Фитц тут же стягивает с себя потрепанный пыльный пиджак и укутывает в него Джемму.
– Джемма… Джемма… – шепчет он, зарываясь носом в ее влажную макушку.

Сейчас, ощущая дрожащее тело Джеммы под своими ладонями, Леопольд чувствует, наконец, как оживает и он сам. Напряжение последних месяцев покидает его, оставляя после себя покой и одну единственную мысль: наконец все плохое позади. Как будто не было затяжной депрессии, которая с каждым днем утягивала в темную пропасть все глубже и глубже. Как будто и не было постоянных срывов, попыток уничтожить себя самоедством, намерений уничтожить Монолит даже осознавая тот факт, что камень – единственный ключ к поискам Джеммы. Как будто не было нескольких месяцев невыносимой тоски, от которой хотелось волком выть на луну. Как будто не было вяло прогрессирующего безумия с попытками выкарабкаться из тьмы и мыслить рационально. Было только здесь и сейчас. Был Лео. Была Джемма. Вместе. Как всегда.
Так правильно. Так должно быть. Всегда.
И было совсем не важно, что они находятся, вероятно, в совершенно иной галактике. Абсолютно не важно, что у Леопольда нет никаких мыслей о возвращении и никакого плана последующих действий. Все не важно, когда Джемма рядом. Они вместе. И они справятся. Как всегда. Во что бы то ни стало. Вот что было важно.
Лео вдруг подумал – а вдруг она воспринимает его как своего рода галлюцинацию? Пробудь он один на незнакомой планете, он бы отчаялся когда-либо выбраться отсюда, вернуться домой… в здравом рассудке. Конечно, он бы ждал Джемму до последнего. Но в его случае нужно было бы смотреть в глаза реальности. Фитц с трудом отгоняет тревожные мысли. Безосновательные. Несвоевременные. Причиняющие боль. Прочь из сознания.
Лео ощущает под своими ладонями плечи Джеммы. И они реальны. Как и он сам. Он даже подумывает ущипнуть ее на всякий случай. И тут же стыдится собственных мыслей. Нашел время.
Фитц замечает на ее щеках проступивший румянец и, наконец, позволяет себе расслабиться. Нет, она совершенно точно воспринимает его как Леопольда Фитца – верного друга и неизменного коллегу. Это хорошо. Это очень хорошо. Все остальное кажется несущественной мелочью. Они вдвоем, и они обязательно придумают, как выбраться с враждебной планеты. В конце концов, это их долг. Или очередной вызов их общему интеллекту.
– Ты… что?
Сказать, что Лео удивлен – не сказать ничего. Ошарашен. Обескуражен. Изумлен.
Впрочем, здесь удивление не уместно. Лео хлопает себя по лбу свободной рукой.
– Извини. Точно. Здесь вряд ли можно найти кафе, продуктовые магазины и автоматы с готовой едой, – печально шутит Фитц. А ведь он даже ничего с собой не прихватил. Все случилось слишком внезапно. И он оказался не готов…
– Я идиот, – разочарованно стонет Лео. А ведь надо было раньше додуматься позволить Монолиту поглотить себя. И подготовиться даже к самым суровым условиям выживания. И почему умные мысли всегда приходят настолько поздно? Конечно, Джемма вряд ли будет упрекать Лео за его недальновидность. Однако, что ему делать с самим собой? Только и остается, что мысленно порицать.
Приходит черед смущаться Лео.
– О том, что Монолит – это портал, я подумал лишь тогда, когда камень меня тоже соизволил сожрать, – неохотно признается Лео. А ведь правильный ответ лежал на самой поверхности, оставалось лишь присмотреться и вскрыть правду. И ведь он думал, что Монолит – точка перехода в другой мир. Так отчего не стал развивать мысль? Леопольд в который раз мысленно зовет себя идиотом.
– Нет, не понял.
Лео старается не краснеть.
– Понимаешь, я психанул. Я был в отчаянии. Монолит вызывал злость и ненависть. Иногда я не мог противиться этому ощущению и совершенно остервенело начинал лупить по камню, – он показывает стертые в кровь костяшки пальцев. – В первый раз от камня меня оттащили Мэй и Скай. Во второй раз – Коулсон. В третий – не досмотрели. И вот я здесь.
Фитц и не замечает, что они неспешно приближаются к озеру, из которого Джемма выбралась несколькими мгновениями ранее. Взгляд падает на…
– Постой. Что это? – он в ужасе смотрит на нечто бесформенное, склизкое и извивающееся. – Ты охотилась на это?