Оглушительно чихнув, Брюс Беннер забежал под прозрачный навес и забился в угол, изучая режущее своей яркостью глаза электронно-информационное табло и следя за временем прибытия интересующего его автобуса. Снежинки, запутавшиеся в его волосах, таяли, и прохладными струйками устремлялись за шиворот по голой шее. Беннер поежился. Правый ботинок был насквозь промочен, штанина неприятно липла к ноге. Отвратительная погода. И зачем, спрашивается, он вообще решил сегодня покинуть свою уютную обитель? Будь он обычным человеком, после таких прогулок обязательно бы слег с температурой. Но он был не совсем... обычен, и банальная простуда ему не грозила. Его «необычность» подавала явные признаки раздражения, что не способствовало повышению настроя. Вспомнилась подсмотренная где-то шутка:
      «- Как настроение? Боевое?
     - На боевое лицензии нет. Травматическое».
     В кармане пуховика завибрировал мобильный телефон, из динамиков послышался припев «Show Must Go On». Номер не определен.
     - Беннер слушает, - на автомате ответил он, где-то на краешке сознания отметив, что голос ему смутно знаком. – Да, это я.
     - …
     - Кто? Вы, верно, шутите.
     - …
     - Но… как?
     - …
     - С возвращением. Взаимно рад вас слышать.
     - …
     - Да, конечно. Я сейчас направляюсь в сторону своего дома. Присоединяйтесь.

     Беннер, запретив себе о чем-либо думать, как-то добрел до дома, как-то зашел в квартиру, на автомате закрыл дверь на ключ. И грузно осел на пол. Разом навались мысли, эмоции, чувства, воспоминания. Агент Коулсон… жив. Было от чего впасть в ступор. Брюс рассмеялся. Либо все же это чья-то очень злая шутка. Либо этот парень, действительно, выбрался с того света. Не то, чтобы Брюс верил в существование загробного мира. Но он собственными глазами видел медицинское заключение. Однако, самого агента Коулсона он не видел. Было о чем задуматься.
     - Фьюри – старый прохвост!
     И как тут поверить во вменяемость собственного рассудка? Брюс решил не спешить с выводами.

     Раздался стук. Беннер поспешно повернул ключ в двери, и прежде, чем открыть дверь, секунду медлил.
     - Фил…
     Агент Коулсон. Собственной персоной. Красный нос, белые губы, волосы в инее и в руках внушительных размеров пакеты. Живой. Очень даже реальный. Замерзший. Брюс забрал пакеты, ошарашенно глядя на гостя. Гость же, судя по всему, никакого дискомфорта не испытывал.
     - Вино – это хорошо. Вам нужно согреться. У меня есть специи, я могу поколдовать над глинтвейном, если хотите. А вы… если не затруднит… приготовьте, пожалуйста, ужин. Кухня в полном вашем распоряжении, а я буду вам ассистировать, - сказал глупость, но другого слова сходу не подобрал. Не то, чтобы Беннер не умел готовить или не любил заниматься готовкой. Но он решил тактично умолчать о том, что с некоторых пор предпочитает есть мясо сырой прожарки с кровью, хотя не совсем понятно, что же послужило столь радикальной смене предпочтений.
     А, следовательно, пусть Фил готовит на свое усмотрение, на свой вкус.
     - Вы проходите, - Брюс направился прямиком на кухню, попутно рассказывая, где и что находится в квартире.
     - А фишки вам, случайно, не выдали? Или акция уже закончилась. Я, знаете, все хотел приобрести по акции какую-то жутко навороченную сковороду, но, кажется, не успел собрать фишки. Люся! – Кошка, запрыгнув на стол, нахально сунула свою морду в пакет с едой и даже успела что-то подцепить лапой.

Отредактировано Dr. Robert Bruce Banner (2015-10-26 00:06:23)

     - Да и черт с ними. С фишками, в смысле.
     Брюс включает плиту, нагревает вино и растирает меж ладонями специи. Раскрасневшийся Фил в пушистых тапочках выглядит комично, но Беннеру не до смеха. Он встревожен. Очень встревожен. Что заставило агента Коулсона поступиться приказами Ника Фьюри и раскрыться не кому-то, а Брюсу? Вероятно, дела его совсем паршивые.
     В его голосе чувствуется поразительное спокойствие. Пугающее. Леденящее. Как будто… как будто из него выкачали все эмоции. Но Беннер не удивлен. После подтверждения факта клинической смерти не возвращаются не изменившись. Да что там, в 99,99% случаев вообще не возвращаются. А Фил вернулся. И как будто бы не было безумного сражения за Нью-Йорк, как будто бы не было Локи, одурманенного потенциальной властью, жаждой невинной крови, желанием заполучить в свое безраздельное властвование беспрекословное подчинение тех, кто слабее. Как будто бы и не было той нелепой смерти Филипа Коулсона.
     Но все это было. И не в кошмарном сне, а наяву.
     Беннер вдруг осознает, что чертовски голоден.
     - Авторитетно заявляю: вино полезно в небольших дозах в профилактических целях.
     Учуяв запах мяса, кошка кружится вокруг Фила, настойчиво трется о ноги, громко урчит, доверительно заглядывает в глаза. Мелкая предательница. Кошка прекрасно знает, что Брюс ее не балует и, призвав все свое кошачье очарование, выпрашивает угощения от гостя. Похоже, Фил ей нравится.
     Тонкие полукольца пара все насыщеннее пахнут терпкостью. По квартире распространяется дурманящий аромат гвоздики, тимьяна, апельсина, меда и корицы. Брюс разливает по керамическим чашкам «пылающее вино» и вспоминает прошедшие рождественские праздники. В ушедшем году пить глинтвейн было не с кем. Одиночество травит душу. Беннер подходит в Филу, желая предложить свою помощь, но безмолвно застывает рядом, завороженно смотря на его руки, которые, кажется, живут своей собственной, отдельной жизнью. А Фил… Фил начинает говорить, так спокойно, без выражения, сухие факты и подробности, и горечь, и досада, и разочарование. Брюс безмолвствует и не может отвести взгляда от этих чертовых рук, от ножа, что начал выполнять совершенно несвойственную для него функцию. Беннер смотрит на появляющуюся вязь линий и точек, а в голове вертится всего одна мысль: так нельзя. Беннер чувствует, как по спине ползут мурашки, собираясь где-то у основания шеи. Ему хочется схватить Фила за плечи и хорошенько встряхнуть, но он сдерживается.
     - Отстой, - тихо соглашается Брюс, отводя взгляд и сосредотачивая свое внимание на отбивных. Он не хочет, чтобы Филу было неловко из-за того, что Брюс стал свидетелем потери контроля. Но, кажется, Фил не смущается. И Беннер вновь чувствует холод по спине – он понимает всю глубину его отчаяния. Понимает так, как никто иной. И осознает причину, почему Коулсон обратился именно к нему – к Брюсу.
     - Не нужно извинений. Будем считать, что теперь я обладатель эксклюзивной расписанной доски для резки под авторством Фила Коулсона, выдающегося… - пытается шутить Брюс и умолкает. Шутить выходит плохо. Он хмурится. – Все это выглядит скверно, - признается он.
     Несфокусированный взгляд и механические движения руками навевают мысли о так называемом «взгляде на две тысячи ярдов». Выглядит как непроизвольное отстранение от травмирующей ситуации. Отрешенный взгляд в пространство - признак посттравматического стрессового расстройства. В случае Коулсона – его смерть и последующее возрождение. А значит нужно понять, найти триггер, который вызывает приступы.
     - Фил... - зовет Беннер. – Дышите. Глубоко дышите. У меня есть предположения, но я думаю, нет, уверен, вы уже проштудировали тонны литературы на этот счет и, вероятно, ничего нового я вам не скажу. Но мне нужно знать: вы прибегали к помощи психотропных средств?
     Отбивные, судя по всему, готовы.

     Рождественские праздники уже прошли, и на душе осталось острое чувство сожаления. Порочный круг одиночества был прерван и Беннер, признаться, чувствовал себя не в своей тарелке: больше суетился по мелочам, не стоящим внимания, немного нервничал, чуть-чуть беспокоился из-за беспорядка в квартире, слегка злился на кошку. Мелочи, а вызывают какое-то нехорошее чувство, названия которому Брюс вот так сходу подобрать не мог.
     - Я даже скажу больше: вы – агент, и это диагноз, - Беннер улыбается. И суетится, сервируя стол.
     Фил Коулсон. При первой встрече у Брюса сложилось впечатление, что этот парень абсолютно непоколебим в своем стойком спокойствии, что его ничто не способно напугать, смутить, вогнать в краску, разозлиться. Перманентный флегматик. Иногда первое впечатление не самое верное. Но Фил – не железный. Потеря контроля над собой со стороны действительно выглядит ужасающей. Если Беннер, выполнявший роль стороннего наблюдателя, почувствовал цепляющиеся когти страха, то что говорить о Филе. Не все и не всегда можно «переболеть» в себе. Не все. И не всегда. Можно попытаться самому залечить свои раны, однако, это может быть чревато последствиями. Но это уже другой вопрос.
     Впрочем, к своему привычному состоянию Фил возвращается довольно быстро и безболезненно. Все так же сохраняя поразительное спокойствие. Что ж, способность мгновенно взять в руки себя, свои эмоции и мысли у Фила на порядок выше, чем у простых обывателей. Этого у него не отнять.
     Брюс продолжает улыбаться. Дышать – не дышать, но Фил уже не кандидат на темную сторону.
     - А говоря о седативных препаратах я имел ввиду не причину, а последствия. Вернее, работу с ними. Вижу, это уточнение на ответ никак не повлияет. Нейролептики, возможно, могли бы… обуздать, как вы говорите, ваши «художественные» неконтролируемые изыскания. Есть, правда, одно «но»: помогли бы обуздать, превратив вас в безвольное существо.
     Брюс льет в салат оливковое масло, размешивает его и ставит прозрачную салатницу посредине стола. Бегло открывает, закрывает дверцы шкафа в поисках нужных предметов, находит и распаковывает пачку ярко желтых – откуда они вообще такие взялись? – салфеток и кладет их на стол рядом с салатницей. Кошка на руках у Фила мурчит и трется о руку агента всякий раз, когда он трогает ее между ушами. Надо же, обычно она прохладно относится к чужакам, а тут такое бессовестное поведение. Брюс достает из холодильника размороженную с утра индейку, нарезает неаккуратными кусочками и скидывает угощение в кошачью миску. Кошка, учуяв запах своего любимого лакомства, тут же материализуется возле миски. Обновив ей воду в миске рядом, Беннер моет руки и садится напротив Фила, обхватывая кружку с глинтвейном обеими ладонями. Дурацкая привычка, от которой избавиться так и не получилось. Это не бокал, и слова будут лишними. Но Брюс медлит.
     И все-таки.
     - За тебя, Фил, - Беннер не замечает, что переходит на «ты». В такой обстановке официальное обращение кажется совершенно неуместным. – Ты знаешь за что.
     За то, что пережил войну Мстителей против инопланетных захватчиков; за то, что выиграл свою собственную войну и перешагнул через горло смерти; за то, что возродился и вернулся; за то, что доверился. Но ничто из этого не произносит вслух.
     И все-таки.
     Если Фила не интересует врачебная сторона вопроса, то что в его интересах?
     - Фил. Почему ты здесь?

Отредактировано Dr. Robert Bruce Banner (2015-10-30 16:42:48)

     Откровенность за откровенность. Что ж, справедливо. Препарирование души не смертельное, но достаточное болезненное занятие. В общем и целом, пережить можно. Однажды… Однажды Беннер пытался выговориться, излить душу незнакомому человеку. Как итог получил справку с диагнозом «синдром множественной личности» и направление в одну из лучших клиник США, специализирующийся на диагностике и лечении аутоиммунных и невропатических заболеваний. Парадокс, но факт. Становиться подопытной зверушкой, Беннер не желал. Да и опасался за сохранность клиники – как здании в целом, так и заключенных в ней в частности. Тот случай раз и навсегда излечил Брюса от излишней откровенности.
     За исключением того случая, Брюс никогда и никому не рассказывал о то, что творится в его голове. С агентом Коулсоном… с Филом все иначе. Он – друг. Он может понять. В конце концов, где еще можно встретить человека, вернувшегося с того света?
     Беннер делает глоток глинтвейна, чувствуя, как по грудной клетке распространяется тепло. Будь он обычным, сейчас не помешал бы виски, или ром. Однако будь он в действительности обычным, не было бы этого вечера, Брюс не познакомился с Филом Коулсоном, знал бы очень немногие крохи о Щ.И.Те, и до сих считал бы Старка заносчивым ублюдком. Все, что ни делается, то к лучшему? Брюс в корне был не согласен с данной трактовкой.
     За окном властвовала темнота, но мрак то и дело разрывали огни проезжающих машин. Кто-то спешил к кому-то, кто-то кого-то ждал. Люди жили обычной жизнью, наслаждались друг другом, умели чувствовать. И не важно, что это – счастье, любовь или ненависть. Для Беннера теперь существует лишь два чувства: ярая злость Халка и страх, приходящий к Брюсу. Ему никогда не познать простых человеческих эмоций. Никогда не узнать – что значит, ждать кого-то после работы, держась за руки бесцельно бросить по вечернему мегаполису, в конце концов, занять с кем-то диван на последнем ряду в кинотеатре и после не вспомнить, о чем был фильм. Никогда не узнает, что значит кого-то любить, для кого-то жить.
     Одиночество. Его прошлое. Его настоящее. Его будущее.
     Беннер почувствовал, как щеки и шею залил румянец.
     Начать говорить о себе было трудно.
     - Другой я… он ведь и не хороший, и не плохой. Он – сила, которую порой мне не удается обуздать. По началу, после превращения, он доминировал. Я был отброшен в самый далекий угол своего сознания. Безжалостно пришпилен, словно бабочка булавкой. Я не мог противостоять, не мог влиять, я мог лишь с ужасом наблюдать со стороны. Когда все сознание залито багровой яростью, нет иного пути, как выпустить пар. Первое время было сложно. Любое движение, заставляющее невольно почувствовать раздражение, любой косой взгляд со стороны, любая мелочь могла спровоцировать превращение. Но есть некая точка, когда перебесишься, многое разрушено и уже ничего не бесит. Когда… если я смогу добраться до этой точки, то масштаб разрушения можно минимизировать. По крайне мере не допустить еще большего разрушения, чем он есть на то мгновение. В такой момент я могу договориться с парнем внутри. Именно договориться, но никак не влиять. Требования, приказы, наставления – все это как дождь по стеклу. Им нельзя управлять с явными намерениями. Но он одинок – так же, как и я. Ему можно предложить дружбу, можно протянуть руку помощи.
     Голос Брюса сухой и отстраненный. Говорить о том парне, словно в раны втирать соль.
     - Он – моя вторая тень. Его можно не видеть, но он всегда незримо присутствует рядом, дышит в затылок, следит. Этот постоянный контроль… И не всегда понятно, кто кого контролирует: он меня или я его.
     Беннер выдохнул. Исповедоваться было неприятно и тяжело.
     - Вы спрашиваете, как долго человек может мириться с одиночеством? Такой как я – вечность, если ее не прервать насильственным способом, которого я, увы, не нашел. Это мой удел, моя судьба, это моя кара.
     Еда была прекрасной. Вечер имел все шансы стать лучшим за последние года два.
     - Кошку я подобрал прошлым летом, пряталась от дождя под машиной здесь, недалеко от дома. Единственное во всем мире существо, которое столь беззаветно делит со мной одиночество. И, знаете, Фил, она умиротворяюще действует на другого парня. А дом… У меня довольно много личного времени, которое я порой не знаю, на что тратить. Иногда оно используется на обустройство моего логова.
     И почему он чувствует себя вымотанным?

     - Почему? Мы в ответе за все поступки, которые так или иначе пришлось совершить. Очень долгое время я считал… Да, что там. До сих пор считаю, что это наказание за сделанный выбор. За многие свои решения и свершения. За преступления против природы.
     Разговор давался все тяжелее. Но переступив линию, где заканчивается обыденная жизнь, и начинается темная сторона истины, уже трудно повернуть обратно. Беннер решил, что этим вечером он будет честен до конца. Прежде всего перед собой. И перед Филом. Он бы доверил ему свою жизнь, истина – всего лишь одна из ее граней.
     - Сущность ученого не перекроить. Мои эксперименты в прошлом не всегда строились на моральных принципах. Жизнь – бумеранг, верно? Моя сила... Это не дар, это наказание, я в этом убежден. С другой стороны, тогда на полигоне, когда я испытывал гамму-бомбу, когда военные не смогли обеспечить приемлемую охрану территории, тогда было спасено две жизни – мальчишки с его неуемным любопытством, которого я смог спасти, и моей, которая по всем законам физики должна была быть уничтожена взрывной волной – и была дана еще одна, моему второму «Я». Тот самый пресловутый баланс жизненных неурядиц.
     Брюс выдерживает прямой взгляд Фила, но первым отводит глаза. Ему вдруг показалось, что Фил влез в его самые темные и потаенные закоулки сознания. И хотя он не пытался перевернуть, подцепить или вытащить наружу скрытую черноту, Беннер чувствовал себя так, словно бы он лежит на операционном столе и сейчас вот-вот вскроют его черепную коробку. Ощущение не из приятных.
     - Борюсь, - нехотя признается Брюс. - Всегда борюсь и продолжаю сражаться за чистоту рассудка. Я стал лучше его контролировать. Не полностью, нет. Но, если ухитриться, то на него можно повлиять. Косвенно. Прямых указаний он не приемлет. Случись наша встреча лет пять назад… - Беннер тряхнул головой, и не стал развивать тему. – Я постоянно зол, в том числе и сейчас. Но даже к злости можно привыкнуть рано или поздно. И начинаешь воспринимать это как… как перманентную головную мигрень. Неприятно, но не смертельно. Но иногда это сильнее меня, и все, что происходит после… Фил, я научился сосуществовать со своей клокочущей яростью, но вина за все то, что я успел совершить давит всей своей тяжестью, подавляет, уничтожает все то светлое, что я имел. Порой мне кажется, я не заслуживаю жизни. Не говоря уже о чем-то большем.
     Беннер умолкает. И вдруг неловко улыбается.
     - Мстители, единственная моя ошибка, о которой я не жалею. Работа бок-о-бок с ними заставляет меня почувствовать живым. Нужным. Дает шаткую надежду на…  - взгляд падает на доску, на которой нарезал овощи гость. – Фил. В схеме есть какая-то система. Ты не пробовал это анализировать? Не пытался расшифровать? Может быть, стоит отправить Джарвису на криптоанализ? Классический линейный криптоанализ, скорее всего, будет бессилен. Но есть и другие алгоритмы, о которых я имею весьма посредственное представление. Ты говорил, что есть фотоотчет? Оставишь? Мне бы хотелось поразмыслить над этим.
     Беннер чувствует, что вдохновлен. Смена темы разговора подействовала в лучшую сторону и настроение немного сдвинулось в позитивном направлении.
     - Оставь. Это право хозяина, - Брюс разливает глинтвейн, вновь греет руки о выпуклые бока чашки. – И я хочу сказать, что лучше знать, чем не знать. Знание – одна из разновидностей оружия.

     Беннер смотрит куда-то в район петли галстука Коулсона, молчит и внимательно слушает. И мысленно соглашается. Со всем. Почти.
     - Ничто не оправдывает убийство мирного населения, женщин и детей, - тихо шепчет Брюс и Фил, кажется, его вовсе не слышит. Судя по расслабленной позе, раскрасневшимся щекам и кончику носа, гость, наконец, окончательно согрелся. С каждым произнесенным словом, Фил становится все ближе и ближе. Брюс ощущает, как между ними устанавливается тонка нить связи, укрепляющаяся с каждым откровением сильнее. Это больше, много больше, чем он мог ожидать от сегодняшней встречи. Филу было это необходимо – выговориться. Брюс умеет хорошо слушать и сохранять услышанное втайне. Это вынужденное, рациональное и оправданное сотрудничество. Контакт. Почти дружеская взаимосвязь.
     Брюс продолжает молчать, и не двигаться вовсе. Любое движение может нарушить ход откровения. Любому человеку время от времени необходимо выпустить пар, опустошить свою внутреннюю чашу. Сознание Фила было переполнено до краев. Тревогами, страхом перед неопределенностью, эмоциями. И хотя внешне он выглядит достаточно спокойно, его речь, его слова говорят об обратном. Беннер это понимает со всей присущей ему честностью. Кажется, еще вот-вот и наступит критическая точка. Либо точка окончательного и бесповоротного невозврата. Либо точка бифуркации, или точка выбора, когда, совладав с собой, нащупываешь путь обратно, видишь тонкий намек на свет в конце бесконечного туннеля.
     - Совесть, - констатирует Брюс. – Порой совесть - такая же тварь, лживая и гнилая, как и мы сами, - с нотками злости бросает Брюс, комкая салфетку. Он злится не на Фила, затронувшего столь болезненную тему. Он злится на себя. Совершенно иррациональная злость, и все же она заявляет свои права на существование и владение.
     Этот взаимообоюдный акт странного самосожжения выходит преступно легко.
     Беннер не хочет говорить о ярости. Не хочет ничего слышать о ней. Но против собственной воли слушает, внимательно и скрупулезно запечатывая каждое слово в чертогах своей памяти. И снова завороженно смотрит на руку Фила Коулсона, творящего черти что на его столе. В сознании и крохотной мысли не возникает остановить Фила. В Брюсе мгновенно пробуждается исследователь. Опять же, исходных данных чертовский мало. Но Фил быстро берет себя в руки. В разы быстрее, нежели пару десяток минут назад. Беннер невольно восхищается: насколько сильной должна быть его воля. Есть чему поучится, Беннер, есть.
     - Глупости. Не думай об этом. Все в порядке.
     Скверная была привычка у кошки: идти по своим делам, идти и вдруг упасть. Не важно где и на что, если место пригодно для лежания. Кошка, делая сытый круг почета по кухне, решает отдохнуть, не эстетично свалившись на котроллер от давно позабытой гирлянды, брошенный возле переходника, наполовину спрятанного за холодильник. По стене разом вспыхивают сотни светодиодных лампочек-сосулек, по чистой случайности выбирая самый безумный режим мигания.
     Мгновение упущено, связь ослаблена.
     Беннер виновато смотрит на Фила, уже полностью взявшего себя в руки и с убийственным спокойствием сосредоточенного на чашке с глинтвейном. Брюс сгребает посуду в кучу и осторожно ставит ее в раковину.
     - Я займусь этим, Фил. Я хочу тебе помочь. И никаких Старков, я понял.

     Беннер отводит глаза и поджимает губы.
     - Я убивал. И стариков, и женщин, и детей, - голос скатывается в еле различимый шёпот. Лежащая на столе рука начинает мелко подрагивать, но Брюс не замечает дрожи. Разумеется, многие нашли его действиям оправдание. Вот только Брюс не может простить себя сам. И это знание… как бы он ни запечатывал это знание в своей памяти, воспоминания возвращаются. Столь же яркие, столь же красочные, столь же живые. Раны не заживают. Раны периодически кровоточат, вспухают и болят. Это своего рода напоминание. Отвратительно неправильное, но напоминание о том, что нужно быть человечнее, даже когда теряешь человеческое обличие. Страшно и больно. Этому нет оправданий, этому нет прощения.
     - Я устал верить, Фил. В этой жизни не осталось ничего, за чтобы я мог держаться. За прошлое? Прошлое залито кровью и укрыто вуалью смерти. Настоящее? В настоящем есть только эта чертова кошка, которую я имел глупость завести. За шаткое будущее, которого у меня не будет? Я устал, но и не могу прекратить это. В этом мире нет ни единого способа, который мог бы разрешить мою проблему раз и навсегда.
     Брюс осекается. Со стороны все это выглядит, вероятно, скверно. Брюс на несколько мгновений закрывает глаза, глубоко и равномерно дыша. Контроль. Контроль. Чертов контроль. Всегда контроль.
     Две потрепанные жизнью души одновременно и самозабвенно предаются самосожжению.
     Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Выхода нет. Выхода никогда не было. Вдох. Выдох.
     Брюс резко распахивает глаза и натыкается на взгляд Коулсона. Пустой и бездумный. Беннер не знает, о чем думает Фил, но явно не о славном Таити. Хочется влезть в его черепушку и перегрузить его сознание. В который раз за вечер возникает желание хорошенько встряхнуть Коулсона, до хруста в позвонках, до боли в плечах. У каждого за спиной есть мешок со скелетами. У каждого. То, что открывает Фил… что доверяет взору Брюса… Брюс чувствует, понимает и принимает. Знакомство с обратной стороной Фила Брюса не радует, но он готов помочь, готов разделить ношу.
     - Прекрати этим заниматься! – резко бросает Брюс, и поясняет. – Заниматься самоедством и самоуничтожением. Ни в твоем, ни в моем случае это действо не будет нести положительного эффекта. Нулевой коэффициент полезного действия. Мы живы, значит, кому-то это надо было. Для чего-то мы нужны. Вот во что я верю. Единственное, во что я верю.
     Беннер, в отличие от Фила, не чувствует опьянения. Совершенно. Это его проклятье. Ни самый выдержанный виски из глубинных подвалов Старка, ни знаменитая в узких кругах торова настойка не способны вызвать интоксикацию его организма.
     - Ты прав, хороших людей много, хороших людей выявляет только время и чертовски печальные события, вьющиеся вокруг них. Ты хороший человек, Фил. Я бы даже сказал, замечательный. Ты честен перед сами собой, честен и перед другим. А это особо ценно.
      Беннер берет со стола маленькую ярко-малиновую мышку, показывает ее кошке и забрасывает ее в коридор. Кошка, сорвавшись с места, прыгает вдогонку.
     - Любимое глупое животное. Успокаивает время от времени. Кошку можно завести, она довольно самостоятельная и самодостаточная. По крайней мере, она жива, здорова, сыта и иногда рада мне. Не забери я ее тогда, где бы она была сейчас? Была бы жива? – Брюс качает головой.
     - Я всегда готов тебя выслушать, Фил. Ты – борец, и этого у тебя не отнять. Но в сражении с самим собой есть большая вероятность сгореть заживо.
     Кошка возвращается с мышью в зубах, но идет почему-то не к Брюсу, а к Филу, бросает игрушку к его ногам и пристально смотрит в его глаза, выпрашивая похвалу.
     - Изредка, заглядывай. Или не изредка. Как почувствуешь необходимость. Я всегда буду тебе рад.

Отредактировано Dr. Bruce Banner (2015-11-06 21:28:35)

     Иногда, чтобы выжить, нужно без сожаления выкинуть что-то лишнее, то, что настойчиво тянет вниз, уничтожает, топит, разрушает, медленно убивает. И не важно, летишь ли ты на терпящем бедствие воздушном шаре или скинут в реку с камнем на шее. Или ты – человек, у которого руки по локоть в чужой крови, и за которым тянется длинный шлейф смертей. Но только не его самого смерти.
     – Прости, – Брюс чувствует стыд. – Я не должен был… Мне не стоило… – Беннер запинается, на мгновение прикрывает глаза и восстанавливает сбившееся дыхание. – Я немного потерял чувство реальности. Прости, если напугал. Я не хотел.
     Беннер невольно вспоминает первую встречу с Черной Вдовой.
     – В подобной ситуации Наташа Романофф повела себя несколько… неосмотрительно. Тогда она навела на меня пистолет. А вокруг хибары, в которую она заманила меня, около двадцати ее лучших снайперов взяли меня на прицел, готовые по ее приказу… Это было очень необдуманное и крайне неосмотрительное решение. Ее бы это не спасло, - Беннер горько улыбается. – Знаешь, я почти уверен, по мне сейчас не ползет красная точка лазера. Спасибо за доверие, Фил. Это много значит для меня.
     Пульс не учащен, в груди не жжет, ладони не подрагивают. В какой-то момент Брюс замечает щиплющую и кровоточащую ранку на губе. И когда он успел так искусать губы? Вероятно, этот вечер пойдет на пользу им обоим. Выкинуть из сознания мысли, терзающие на протяжении довольно продолжительного промежутка времени, совсем крохотная, но разгрузка. Или перезарядка. Для кого как.
     – Что ж, прошлое прошлому, – соглашается Брюс. Вот только легче от этого не становится. Любой совершенный неконтролируемый поступок в настоящем – это гарантированная смертная печать мгновением позже, в уже состоявшемся прошлом. И с каждой поставленной подобной печатью чувство вины и ненависти к себе только увеличивается. А это все новые и новые витки персонального ада. Адова цепь, которую не сбросить.
      «Все мы будет тлеть», – думает Брюс, но не произносит вслух. «Так или иначе. Рано или поздно. Но обязательно будем».
     – Догадываюсь, – Брюс в упор смотрит на Фила. Что ж, есть вынужденные меры и есть предел отчаяния, которые искупают если не все, то очень и очень многое. Брюс поднимается из-за стола вслед за Филом, мельком смотрит на часы. Надо же, казалось, что с момента, когда Фил переступил порог его квартиры прошло не так уж и много времени. Но нет, за окном глубокая ночь.
     – Это я должен благодарить тебя за этот вечер. Надеюсь, он тебя не разочаровал. И спасибо, что веришь, Фил.
     Беннер тоже смотрит на пушистые тапочки, в которые обут Фил Коулсон. Один из глупых и неуместных подарков от человека, который был когда-то очень дорог Брюсу.
     – Уходишь? Уже поздно. Тебя проводить? Гарлем один из самых опасных районов Нью-Йорка, считается родиной гангстеров и оплотом крим… – Брюс резко умолкает и невольно прыскает от смеха. – Глупости говорю, точно. Фила Коулсона не испугали ни пришельцы, ни обезумивший бог Локи, что уж говорить о каких-то гангстерах из подворотни.