Первое, с чем сталкивается человек, погружаясь в бесконечные пропасти одержимости – это разочарование. Только эту ступеньку эго будет из раза в раз преодолевать мучительно и тяжко, словно выкарабкиваясь из гулкого нутра каменного колодца, срывая метафорические ногти и призывая на помощь все внутренние силы души, чтобы не упасть бессмысленным комком не-плоти и не забросить все проекты в печь. Эссексу в какой-то степени крайне везло: благодаря инструментам апокалипсиса он мог на десятки, если не на сотни лет опережать обычную «земную» науку, и делал он это, надо признаться, с остервенением.
С намертво приклеившейся к белому лицу злорадной усмешкой он смотрел на то, как ведущие умы планеты бьются над задачками, которые он сам давно (и, надо признать, мастерски) решил. Пока эти поистине прекрасные люди бились над болезнью Хантингтона, мышечной дистрофией и раком, Синистер создавал карту генома человека и мутанта, секвенировал хромосомы, пытался создавать жизнь in vitro… то, что Проект Генома планировал осуществить за пятнадцать лет, он творил прямо сейчас и практически у несчастных под носом.
И, естественно, не без доли снисходительности презревая свою вымышленную гонку с миром, отправлял благотворительные взносы, возможно, где-то в глубине надеясь на то, что вечно хватающиеся за яркие отвлекающие внимание «флажки» люди однажды будут, как говорится, зреть в корень.

И, разумеется, старый, наученный горьким опытом мерзавец точно знал, что рассчитывать на один план он не имел права не только как учёный, но и как здравомыслящий человек, способный хоть на какую-то мыслительную деятельность. Да, был призрачный шанс, что его обожаемые дети рано или поздно сочетаются браком, может быть, даже отведут часть своей мутантской жизни для отпрысков и так далее, и тому подобное. Но шанс на то, что геном и, следовательно, мутация проявятся именно так, как нужно… проще было взорвать к чертям планету Земля, чтобы Апокалипсису попросту было нечего захватывать, после того, как он спросонья отзевается и выпьет чашечку кофе с круассаном.

Мистер Грисвольд становился хорошим, внимательным другом для одной весьма рыжей и чрезвычайно одарённой особы; Носферату острыми когтями впивался в её жизнь, наблюдая и направляя. Людвиг рекомендовал молодой студентке внеплановые лекции, подсовывал профильную литературу, поощряя талантливый разум; Эссекс почти приходил в отчаяние, пытаясь совладать с собственным экспериментом.

Скромный профессор литературы работал чем-то вроде крохотного маячка для удивительно разных и удивительно беззащитных студенток. Они как треклятые мотыльки, то ли слетались на общий флёр готической загадочности и недоступности, то ли просто были падки на преподавателей, еще не покрывшихся печёночными пятнами.
В первый раз это произошло практически по «счастливой» случайности. Он был зол, он был погружён, он был достаточно далеко и мыслями, и от временного промежутка рабочего дня, чтобы умилённое щебетание по правое плечо заглушить крепко сжатой на тонком горлышке ладонью. Она почти успела расстроиться, уколов бесчувственные руки странным, глубоким жаром. «Мутант», - улыбнулся тогда славный, добрый профессор Грисвольд, испытывая ни с чем не сравнимый коктейль из лёгкого чувства вины и всепоглощающей свободы.

Опираясь локтём на внушительную стопку литературы, профессор лениво потягивал сок из пакетика, как бы невзначай перебрасывая взгляд с одного студиозуса на другого. Так мог бы наблюдать за голубями в парке старики, но этот же видел чуть поглубже слоя напомаженных перьев: его интересовали стабильные мутации. «План Б» на случай, если всё пойдёт совсем не так, как нужно.
Многие составляющие его плана собирались стайками, пушили хвосты и задирали клювики, кружа друг вокруг друга в своих ритуальных танцах в маленьком университетском дворике. Сейчас стрелки часов дёрнутся ещё раз, и толпа энтузиастов вывалится из крепких стен альма-матер погреться на солнышке в перерыве. Профессор сверился с небрежными записями в ежедневнике: Доктор Р. Беннер, биохимия, ядерная физика.
«Грех не заинтересоваться, мисс Грей, как я вас понимаю».